О горах да около. Горный синдром

Утром я подошёл к цветку, на котором оставил вчера уставшую бабочку. Её там не было. Все места в комнате, которые она облюбовала ранее, были пусты. Её отпустили, и она улетела. Теперь порхает бабочка на бескрайнем лугу и сверкает молодым острым крылом в лучах утреннего солнца. Пусть будет так. Мы же часто придумываем себе иллюзии, чтобы стало немного легче, но понимание того, что всё кончилось, ещё стоит комом в горле.

Пиренейские краски

Товарищ

Мои походы в горы начались в одиночестве. Вернее, когда произошло заражение моей крови горной болезнью, я был не один, а с женой, но у неё оказался иммунитет к этому странному вирусу. Пару раз я пытался привить ей этот недуг, но тщетно.

Как-то мой товарищ Саня обмолвился, что ходил по предгорьям Алтая и поднялся до двух тысяч метров над уровнем моря. Сказал: «Я не против повторить что-то подобное ещё разок». «Вот ты и попался, – подумалось мне, – прижилась болячка». И я, не раздумывая, намекнул, что неплохо бы взойти вместе куда-нибудь повыше.

Два года наши планы на отпуска расходились и вот, наконец, сложилось – мы в горах! Впервые я не один, и меня распирает оттого, что я могу делиться своим скромным опытом и впечатлениями. Говорю, говорю, говорю. Вероятно, я выгляжу назойливым болтуном, хотя по натуре довольно сдержан и молчалив, но таково моё новое ощущение происходящего.

В этот раз я вижу горы иначе, не такими суровыми, хотя их рельеф является самым серьёзным из всех, что мне пока доводилось встречать. Чувство плеча и возможность общения преображают мир вокруг.

Одиночество давит, заставляет чувствовать свою беззащитность, но в то же время оно принуждает к большей ответственности. Гора становится испытанием не только физическим, но и моральным. Я ценю одиночество, в нём ты прозрачен и видишь себя насквозь. Ты можешь уважать свои поступки и выбор или презирать их. Нет смысла лгать себе: тут преодолел лень и поборол страх, а здесь струсил и пожалел себя. Но сейчас, рядом с товарищем, я чувствую свободу и лёгкость, радость переполняет меня, и лишь иногда со скоростью электрического тока промелькнёт в голове: «Ты становишься легкомысленным. Это горы! Они не любят беспечных».

Происшествие

Перевал. За ним нешироким проспектом начинается путь к вершине. Я стою на краю скального спуска и бегу взглядом по отчётливой нити следов на снегу. Глазами беспрепятственно преодолеваю расстояние длиной в четыре с половиной километра. Снежное поле, закрытый ледник, взлёт – и ты на вершине, так просто!

Под перевалом замечаю движение. Один из идущих в паре внезапно срывается с тропы и несётся вниз по склону. Кувыркающееся тело перепрыгивает через каменный щит, который, как панцирь, торчит из-под снега. Повезло, головой не ударился. Тщетные попытки самозадержания не приводят ни к какому результату – полная растерянность. Его напарник нервно кричит вслед. Пятьдесят метров, сто метров, сто пятьдесят метров, остановился. Сорвавшийся мгновенно вскакивает и озирается вокруг, как будто не понимает, что произошло и где он сейчас находится. Боль возвращает его в реальность.

– Вам нужна помощь? – кричим мы.

В ответ молчание. Один пребывает в шоке, второй сосредоточен на спуске – его компаньон в беде. Молча стоим, наблюдаем встречу напарников. Жив, не поломался – отделался ушибами и шоком. Кричим ещё раз. Получив в ответ жест, что всё в порядке, уходим.

Иду к вершине. Стараюсь не нервировать себя увиденным событием, но оно, как в замедленной киносъёмке, прокручивается в голове снова и снова. Я периодически озираюсь, гляжу, как пара поднимается на тропу по крутому снежному склону. Их восхождение закончено, они идут в лагерь.

Мы ходим в горы. Мы знаем об опасности. Мы думаем, что готовы к встрече с ней лицом к лицу, но лишь до того момента, когда происходит нечто. И пусть даже не с тобой, ты был лишь свидетелем происшествия. Вот тут приходит понимание – опасность всегда внезапна! Важно не упустить момент, бороться. А есть ли знания и опыт? Хватит ли их, чтобы справиться с ситуацией? Ведь только они дают возможность не потеряться в абсолютном шоке и реагировать действиями на опасную реальность. Лишь они дадут тебе шанс выжить и продолжать любить горы.

Мост Мухаммеда

Вот он – последний рубеж, отделяющий нас от цели. Скальные выступы вертикально торчат на разных уровнях и образуют тридцатиметровый узкий проход, похожий на безобразный готический мост. Это самый простой способ попасть на вершину Пиренеев. Что-то невольно сжимается в животе, когда подходишь к нему – справа и слева пропасть.

Теряюсь в догадках, что имел в виду человек, который дал имя «Мост Мухаммеда» этой узкой скальной перемычке. Возможно, он полагал, что тот, кто решится пройти по ней, должен иметь «печать пророчества» между лопатками. Или всё проще, название лишь метафора, сравнение: «Говоришь, ты пророк – докажи, сотвори чудо. А ты уверяешь, что храбр – давай, дойди до вершины».

Страх всеми силами пытается отговорить тебя от того, что ты сейчас собираешься сделать. Здесь всё по-честному – никаких тросов в качестве перил. Для того, кто впервые столкнулся с подобным препятствием – это действительно проверка на прочность. Ты либо идёшь и идёшь до конца, а нет – оставайся на месте.

Иду! Вспоминаю правила лазания: «Всегда иметь как минимум три точки опоры. Продумывать каждый шаг. Сохранять спокойствие». Вперёд!

Первый десяток метров мы проходим без каких-либо сложностей, и это придаёт уверенности. Впереди каменная плита размером с журнальный стол, лежит плотно, не шатается. Удивительно, но по лежащей на полу доске пройдёшь без всяких сомнений, а стоит поднять её выше трёх метров, и тут же включаются инстинкты самосохранения. Здесь же по обе стороны от неё полтора километра пустоты. Проползаю на корточках и делаю вывод, что это не самый безопасный способ передвижения, уж лучше идти стоя.

Нагромождение из ощетинившихся гранитных зубьев образует следующее испытание. Напарник решил пройти их поверху. Он забирается на верх обломка, садится, как на гимнастического коня в спортзале, и проползает на задней точке по очередному, ещё более узкому столу. Настороженно смотрю на это и иду следом. Но вдруг внезапно для самого себя принимаю решение обойти глыбы траверсом. Без труда прохожу их, выхожу из-за стенки и упираюсь в блок, по которому только что проскользил мой товарищ. Тупик! За спиной – ничего плотнее воздуха. Стою, вцепившись в скалу, и понимаю, что ошибся. От волнения затряслись ноги. Горячая волна окатила всё тело. Если не успокоиться, то паника выключит разум. Нахожу устойчивое положение, расслабляю всё тело и прогоняю всякий намёк на смятение. Дрожь проходит, рассудок проясняется.

Вот трещина – сюда руку. На ту полочку ставишь правую ногу. Сверху, за тот выступ, зацепись левой рукой. Выбрался? Вот видишь, в спокойствии всё гораздо проще. Теперь не суетись, пролезь ещё метров пятнадцать и выйди на вершину. Наслаждайся видом!

Переход по «мосту» занял не более десяти минут, но этот отрезок растянулся в нечто большее. Время изменило свой привычный ход. Оно замедлилось и протекло по моим жилам густой смесью отваги и страха, сосредоточенности и растерянности, скованности и свободы, наполнив каждую клетку моего сознания бесценными переживаниями и опытом.

Тарфала. Путь к новым горизонтам

***

Эта поездка началась задолго до того, как были куплены билеты на самолёт. Три года назад я изучал самые близкие к Санкт-Петербургу горы. Это были Хибины. Они показались мне интересными не только как горный объект, а ещё и тем, что находятся за полярным кругом. Так родилась мечта о путешествии в Заполярье.

Шёл август. Работалось с трудом. Мысли где-то путешествовали, и почему-то их всё время тянуло в северные широты. Мне казалось, что так и будет, пока действительно не побываешь там. Я изучил гору Халтиа, на севере Финляндии. Затем вновь вернулся к Кольскому полуострову, мечтая выбраться туда, хотя бы на выходные, но решил, что такой выход в Хибины будет глупым и расточительным.

Я расхаживал по карте северной Европы и, к своему стыду, обнаружил несколько собственных заблуждений насчёт Лапландии. Раньше я был уверен, что это обширная часть Финляндии, но, как оказалось, это огромный культурный регион, населённый саамами, или, как их называли раньше, лопарями. Сейчас эту территорию делят четыре государства: Норвегия, Швеция, Финляндия и Россия. Так вот, у Финляндии, как это ни смешно, самая малая её часть.

Не припомню, как я нашёл Кебнекайсе. Эта гора в шведской Лапландии. Она превосходит по высоте всё остальные северные горы Европы и находится в ста пятидесяти километрах севернее полярного круга. Горы, тундра, заполярье. Решено, еду в Швецию!

Я быстро собрал всю необходимую информацию о горе и путешествии в целом. Отвёл на поездку неделю и спешно купил билет на самолёт. При попытке забронировать проживание в приюте «Кебнекайсе», к моему великому удивлению, мне ответили, что мест нет. До вылета неделя. В спешке я нашёл хижину «Тарфаластуга» и, практически не раздумывая, оплатил там три ночи. Это горное жилище устраивало всем, лишь немного смущала его отдалённость. В первый день предстояло преодолеть двадцать четыре километра. Поэтому в деревне Никкалуокта, откуда начнётся пешая часть пути, я зарезервировал ещё две ночи. Там отдохну перед походом и после него.

Неудача с приютом заставила задуматься о доступности вершины. Теперь от хижины до высочайшей точки Швеции нужно пройти шестнадцать километров туда и столько же обратно. За день – бесперспективная авантюра. Я стал искать другие варианты восхождения и нашёл два очень заманчивых маршрута по ледникам, но ни один из них не соответствовал моему низкому уровню ледовой подготовки. Решил, что возьму ледоруб и кошки, а там буду действовать по ситуации.

Пока я изучал возможные пути подъёмов на вершину из долины Тарфала, мне попадались потрясающие фотоотчеты. Я просто влюблялся в это место. Зеленеющие горные озёра. Стекающие в долину ледники. Питающие шумные реки водопады. Нависающие над головой облака. Всё это уже проникло в меня, и я сгорал от нетерпения побывать в этом дивном и суровом крае.

***

Ночь я провёл в автобусе из Санкт-Петербурга в Хельсинки. Затем вылетел в Стокгольм, где пересел на другой самолёт и приземлился в Кируне. Этот маленький провинциальный городок, основной деятельностью которого, является горнодобывающая промышленность, знаменит вовсе не этим, а тем, что отсюда начинается путь в страну мхов, камня и льда.

Льёт монотонный дождь. Я сижу в кафе автобусной станции и жду рейса в Никкалуокту. Повсюду огромные рюкзаки. Теперь понимаю, почему в приюте не было свободных мест. Середина августа – высокий сезон на северных курортах.

Толпа шумно гудит на разных языках: шведский, немецкий, реже французский. Среди них, собравшихся в группы, замечаю молодого человека, так же, как и я, сидящего в одиночестве. Решаюсь заговорить. Мой английский не способствует лёгкой беседе, каждая фраза – как тяжёлые роды. И всё же разговор вяжется. Его зовут Миш, он из Люксембурга. Работает учителем химии и разговаривает на четырёх языках: люксембургский, немецкий, французский и английский. В его стране официально принято три языка, и учитель обязан знать все. Миш один идёт из Никкалуокты в Абиско. Его поход рассчитан на девять дней, протяжённость маршрута – сто пять километров. А мне друзья и родственники говорят, что я сумасшедший, шляюсь один где попало.

Подошёл автобус. Как задорные школьники, вся толпа, сидевшая в кафе, ринулась к остановке. Толпимся у входа. В стороне вижу пожилого мужчину, вернее, даже дедушку. Он худощав, среднего роста, седые волосы, густые брови, короткая борода и чеховские очки на носу. На его спине большой забавный рюкзак – квадратный короб из потёртой ткани, похожей на брезент. Старичок никуда не спешит, спокойно ждёт, пока свора «неугомонных детишек» займёт свои места.

За окном автобуса появляются сопки, озёра. Карликовые берёзки, о которых я помню из уроков природоведения, непрерывно мелькают вдоль дороги. Дождь стих, и я увидел горные хребты, укутанные в плотные синие облака.

Прибыли в деревню Никкалуокта. В течение дня сюда приходят два таких автобуса. Это примерно шестьдесят человек. Как минимум половина из них идёт в горы, а вторая половина отдыхает здесь на озёрах. Кафе, рестораны, жильё, транспорт, досуг. Государство всячески поддерживает население, дабы сохранить коренной народ саамов в местах своего изначального обитания.

***

В начале пятого утра я покинул уютную саамскую деревню и вышел в сторону гор. Полярный день здесь закончился в середине июля, но в августе солнце встаёт довольно рано, и в это время уже достаточно света, чтобы увидеть объём и краски тундровых пейзажей.

Холмы усеяны мхами, грибами и ягодами. Брусника растёт буквально под ногами. Она соперничает с черникой в количестве. Грибы размером с тарелку, чистенькие, без червоточинок. Ну а берёзы словно выкобениваются друг перед другом – кто примет более нелепую позу. Ольха не выпендривается, стоит низенькая в сторонке, трепещет.

Немного тревожно, вокруг ни души. Челноком туда и обратно пролетел вертолёт, слегка разбавив моё одиночество. Часам к десяти появились люди. Идут навстречу в сторону Никкалуокты, приветливо улыбаются. Теперь идётся легко и спокойно.

Деревья становятся ниже, а их количество реже. Даже ягоды мельчают. Не меняются лишь мхи, им ниже уже некуда. Просторная лента тропы превращается в узкую тесьму и уходит в гору. На западных склонах ущелья уже видны снежники. Со всех сторон слышится шум маленьких речушек. Они бегут по скалам и срываются водопадами вниз, наполняя неудержимой силой ревущий поток реки Тарфалайок.

Гора стала более пологой, и уже скоро предо мной открывается сумасшедших размеров чаша, одна сторона которой изрезана острыми скалами, одета в ледники и смочена озёрами, а вторая, с округлёнными вершинами, сухая и невзрачная, сплошной каменный ковёр.

Впереди небольшие строения научно-исследовательской станции. Здесь занимаются изучением ледника Сторгласиерен. Непрерывные наблюдения за ним начались сразу после Второй мировой войны. Это самый изученный ледник в мире. «Стор» в переводе со шведского языка – «Большой». Стою напротив него и не могу себе представить его реальные размеры. Нет ничего рядом, что можно было бы противопоставить ему. И только сведения из карты дают представление о том, что это гигантская река изо льда в четверть километра глубиной.

После двенадцати часов пути я наконец добрался до хижины «Тарфаластуга». Она стоит в самом живописном месте долины Тарфала. Тот, кто построил здесь убежище, был настоящим ценителем природной красоты. Большое ледниковое озеро светится изнутри матовым изумрудным светом. Вершины прячутся от ветра в низкие пуховые облака. Густые реки ледников текут по склонам со скоростью вечности. Оборачиваюсь вокруг и смотрю, нет ничего, что оставляло бы равнодушным, за всё цепляется взгляд, всё волнует.

Из домика вышел мужчина пятидесяти лет – скандинавский горец. Суровый дядька с обветренным лицом и трёхдневной щетиной вдруг широко улыбается и мгновенно превращается из волка в добродушного пса. Его зовут Ларс Хагер. Широко жестикулируя, он расспрашивает меня, кто я, из какой страны, откуда пришёл, как себя чувствую. Мы идём в дом, и он шумно знакомит меня с интерьером, с правилами проживания и ведения быта, не упустил ни одной мелочи. За много лет Ларс научился объяснять гостям всё, сразу и понятно.

Немного отдышавшись, я приготовил себе сытный обед. Восполнил потраченные за многочасовой переход силы и теперь сижу на крыльце с чашкой горячего сладкого чая и наслаждаюсь фантастическими видами.