Поезд Ноя

– А я помню, – хвастается Олежа. – Я тогда памперсы вместо брюк носил, глупости разные делал. Теперь-то я большой, правда?

– Ага, метр в кепке.

– Что?

– В смысле, значит, сто сантиметров.

– А сто – это много?

– Еще бы! Мне вот ста лет еще нет, а ты уже сто сантиметров вымахал.

– Это да! – Олежа вскакивает с ковра, потешно пританцовывает, крючит руки, показывая несуществующие бицепсы. – Я крутой!

– Лучше включи паяльник, крутой. Скоро картон привезут.

Мы включаем паяльник, терпеливо ждем. То есть, я жду, Олежа крутится поблизости юрким мышонком то и дело норовит проверить паяльник пальцем. Я пресекаю попытки, но, в конце концов, опаздываю, и Олежа обжигается.

– Ого! Бо-ольно! – он смотрит на палец и тут же любопытствует: – Если больно, будет болячка?

– Будет волдырь, – я натужно припоминаю, чем мажут ожоги. Вроде сначала надо в холод, потом маслицем… Или наоборот?

Суем руку под холодную воду, Олежа героически шипит. Потом смазываем бальзамом.

– Вот теперь порядок.

– А волдырь будет? – беспокоится Олежа.

– Обязательно, – успокаиваю я. – Здоровенный!

– Это хорошо?

– Как тебе сказать… Неудобно. Трудно ковырять в носу. Палец-то указательный.

– У-у… – Олеже становится себя жалко. – Как же быть?

– Терпеть.

– Я не умру?

– Ерунда, – утешаю я его. – От этого не умирают. А если научишься пользоваться носовым платком, будет совсем здорово.

– Фу-у!..

– А как ты хотел! Жизнь – не пломбир. Иногда приходится и терпеть – платками пользоваться, на работу ходить.

– Я ходил! Когда был маленьким…

– Когда ты был маленьким, – перебиваю я, – вот таким, – мои пальцы изображают средних размеров картофелину, – мы еще только-только тебя купили…

– В хозтоварах?

– Нет, в гастрономе, в овощном отделе. Ты сидел на полке между свеклой и луковицей. Тебя, видно, тоже посчитали каким-нибудь сельхозпродуктом, а мы взяли и купили.

– Хотели съесть?

– Ну да, мы же думали: ты – овощ, а принесли домой, развернули…

– И дыщ! – оказался ребеночек!

– Ну, да. Такой, понимаешь, фрукт.

Олежа довольно смеется.

– Вы, наверное, удивились?

– Конечно! Даже обрадовались. Вместо какого-то там ананаса – настоящий человечек! Ножками сучит, струйки пускает…

– А ананас – это овощ?

– Ммм… Не совсем. Но рвут с кустов и едят.

– Я еще не ел!

– Не отвлекайся. Я о другом рассказываю… Так вот, когда ты был маленьким, тебя посадили однажды у газовой плиты и зажгли огонь. Тебе так понравились язычки пламени, что ты взял и сунул туда руку. Как этот… Сцевола, что ли. То ли Гай, то ли Квинт… В общем, был такой древний римлянин…

– Я знаю римляни-ни… ни-ни-нов, – с трудом проговаривает Олежа. – Они из мультика.

– Ага. В общем, ты сунул руку, а я стрелой к тебе с того конца кухни. Хоп! И руку твою из огня. Но ты секунды две успел подержать. И главное – ни звука не проронил.

– Как рим-ля… нин…

– Точно. Гай Муций или Квинт… Только уже потом заплакал. До сих пор не знаю – то ли от боли, то ли это я тебя напугал.

– Наверное, ты напугал, – Олежа задумчиво рассматривает покрасневший палец. – Ты же знаешь, я боли не боюсь.

– Это странно, потому что я боюсь.

– А я нет.

– А я да.

– В этом и разница между мужчинами и женщинами! – нравоучительно объясняет Олежа. Интонации явно мои, но как и что именно он спопугайничал, не могу сходу сообразить.

– Причем тут разница? – пытаюсь я уточнить.

– Но ты же говорил, что маме покупаем маленький клей, нам – большой.

– Ну и что?