Ящер

Хромой сделал над собой усилие, сипло процедил:

– Не по законам правишь, Ящер. Обиженных много.

– Обиженных? – я удивился. – Это ж где такие отыскались? Назови хоть парочку!

– Ты сам знаешь. Много таких… Западло, Ящер!

– А вот тут ты врешь, Хром! – я присел, оказавшись с ним на одном уровне. – Врешь, потому как обиженных, сам знаешь, что делают. А это уже по закону. По вашему закону! Тех же, что совсем разобижен, я просто выкорчевываю, ферштейн? Тебе, к примеру, что на меня обижаться? Я же не тебя пытал, я деньги свои возвращал. Смекаешь разницу? А ты, чугунок такой, молчал. Вот и получился визит к Хасану. На него-то ты, надеюсь, не обижаешься? А то я ему передам. Какие-нибудь особые пожелания. Парень он простой, исполнительный. Все поймет, как надо.

– Попластаю!.. На кусочки твоего Хасана…

– Это ты зря! Очень даже зря. Ну, любит человек клещики, щипчики разные, – что тут такого? А не нравится он тебе, чего ж ты душу ему раскрывал? Все ведь выложил? Слил всех и каждого! Прямо как подружке любимой в постели. Стало быть, опять нехорошо. Сдал родных братков со всеми их потрохами, только чтобы миляга Хасан узнал правду и порадовался. Так ведь было дело?.. Ну?.. А теперь ты вдруг обижаться вздумал. На себя, дорогой, обижайся. Сугубо и токмо на себя!

– Убью! – губы Хромого задрожали. – Все сделаю, чтоб придавить тебя, гниду!

Он захрипел горлом, собираясь харкнуть мне в лицо, да только беда у него была со слюной, долго собирался. Пальцами, сжатыми в копье, я саданул ему по горлу. Этот удар мне ставил настоящий мастер, кое-чему научил. Глаза Хромого закатились под лоб, вскинув к горлу трясущиеся руки, он задушенно захрипел.

– А теперь смотри, Хром! В оба глаза смотри. Потому что мало кто это видел.

Я напряженно разжал пальцы, и сигарета с поддельным табаком зависла в воздухе. Я держал ее всего одной точкой. Вес несерьезный, однако и такой вызывал болезненный пульс в висках. Ну да сегодня после всех свершенных дел можно было слегка поразвлечься. Чуть покачиваясь, сигарета дымила, лишенная всяческой поддержки, и не без удовольствия я разглядел, как на искаженном злобой лице урки мелькнула тень растерянности и недоумения. Значит, мог я еще потешать публику! Не хуже чудака Коперфильда.

– Что, Хром, соображаешь, с кем связалась ваша шпана?

– Фокус… – просипел он. – Это фокус.

– Не угадал, Хром. Не фокус.

Усилив мысленное напряжение, я чуть качнул головой, и невидимая, протянувшаяся между мной и сигаретой ниточка, обратившись в упругий луч, вмяла сигарету по самый фильтр в серые губы Хрома. Урка зашелся в кашле.

– Кури, камрад. Разрешаю. – Поднявшись, я вытер руки о полотенце, внимательно взглянул на Лешика.

– Видел?

– Класс! – Лешик улыбался. Он тоже принял эпизод с сигаретой за обычный фокус. – Научите, босс! Покажу парням, ахнут!

– Будешь хорошо себя вести, научу.

– Так ведь я завсегда…

– Давай, Лешик, – я хлопнул его по литому плечу. – Некогда мне болтать. Забирай этого лоха и проваливай.

– Снова к Хасану?

– Зачем? Отвези с ребятами в место поспокойнее, там и закопаете.

– Он же еще того… – Лешик умолк, заметив мою гримасу. – Понял, босс! Все сделаем.

– Вот и двигай!

Душевный парень Лешик сграбастал хрипящего Хрома, рывками поволок по полу.

– Да! – остановил я его. – Передай Хасану, что я доволен. Весьма и весьма.

– Передам!

Уже перед входом в парную, где маялась с березовыми веничками и кваском в ковшике загорелая гибкая Фима, меня снова перехватили. На этот раз Ганс протягивал трубку сотовика.

– Женушка! – шепнул он. – Чуток под шафе.

– Изыди, прозорливый! – я взял трубку, и Ганс послушно исчез.

– Веселишься? – голос у Лены-Елены и впрямь малость подгулял. Разумеется, вместе с хозяйкой.

– Ты вроде как тоже. Что там у тебя в любимом бокале? «Мартини» или отечественный портвейн?

– «Мартини», – у нее был прононс француженки, но я-то знал, что ни единого французского словечка она не знает. – Пью вот тут в горьком одиночестве, гадаю, где ты и с кем.

– А я тут, моя лапонька. Тружусь на поприще и на ниве, отдаю родине долг, дань и честь.

– Насчет последнего не сомневаюсь!

– Поосторожней на поворотах, киса! Сначала докажи, потом наезжай.

– А тут и доказывать нечего. Дома ведешь себя, как чужой, женушкой не интересуешься. Какие еще выводы я могут делать?

– Может, я устаю? Не допускаешь? Может, я с ног валюсь, когда возвращаюсь домой? В две смены оно, сама знаешь, непросто вкалывать. Или ты считаешь меня двужильным?

– А запах духов? А помада?

– Какая еще помада?

– У тебя на правой брови был в прошлый вечер отпечаток. Губки с щечками ты, конечно, после них вытираешь, но вот бровки, видимо, забываешь причесывать.

Я поморщился. Да и что тут скажешь! Взяла, что называется, с поличным. Потому как бровки я действительно не причесываю.

– Ну?.. Что молчишь? Совесть гложет?

– Послушай! – я взъярился. – Чего тебе не достает? Квартира – три сотни квадратов, пара дач, сад, каждое лето – санатории на Средиземноморье!

– Ты думаешь, мне этого достаточно?

– Опять все о том же?

– Я хочу, чтобы у нас были дети!

– Это подле пьющей-то маменьки? Ну уж дудки!

– Послушай, Ящер, не смей говорить со мной подобным тоном! Не смей, слышишь! Я… Я тебя официально предупреждаю: если все будет продолжаться таким же образом, я тебе изменю!