нехитрая наука по второму:
посаженный – виновен, не пойманный – не вор,
и никогда не будет по-другому.
К чему шуметь и драться? Живи, глотая соль
неустаревших бабушкиных сказок,
как та, где наряжался очередной король
во что-то недоступное для глаза.
Ну где же ваши клещи, зубные доктора!
Где ваши буровые установки!
Раздумья и сомненья возьмете на ура,
позволите плясать без остановки,
шагнуть на середину, накренившись слегка
под тяжестью глубокого кармана,
и бросить заниматься вращеньем у виска
не до конца пустого барабана.
Сними предохранитель и выстрели в туман,
закрой окно и ляг на одеяло.
Под утро, как обычно, прикрыли балаган,
где скука представление давала.
А ночью было буйно на улице твоей,
не слышно даже собственного стона.
Успеха и достатка двенадцать этажей,
и только шаг с высокого балкона.
Ты подышать не вышел и много потерял
и ничего, конечно, не увидел.
Теперь зевни пошире – туман уже упал.
И все равно, сними предохранитель.
Нарисованный свет
Нарисованный свет, нарисованный мрак
на огромном холсте впопыхах, кое-как.
Это черное – смех, это черное – страх.
Растерявшийся ангел застыл в облаках.
Он висит над землей, словно к небу прирос.
Нарисованный взгляд повторяет вопрос…
Почему на снегу молодая трава,
а в бескрайних болотах цветов острова?
На траве на такой ни прилечь, ни уснуть.
Почему бы тебе ей тепло не вернуть?
Сколько могут слепцы по болотам ползти?
Нарисуй все опять, а меня отпусти…
Сделай милость, и краски не трать на меня.
Ты же видишь, какая под кистью грызня.
Кто наглее, тот первым поставил свечу.
Ну а я все равно никуда не лечу,
озирая удел, наблюдая, как там
прорубают пути в нарисованный храм.
Муза
Она не любит мужчин,
а я их тоже – не очень.
И потому, между прочим,