– Кекса?!
– Секса!
– А что это такое?
– Это когда, – Маша начала краснеть и от чего-то возбуждаться, Власик смотрел такими горящими, жадными от любопытства глазами, что её это вводило в краску, – парень и девушка полюбили друг друга, разделись в уединённой комнате и сначала стали целоваться, обниматься, а потом легли на кровать и занялись сексом…
Маша ещё сильнее покраснела, и внизу живота у неё от внезапно нахлынувших картин сделалось очень хорошо и сладко, она вспомнила, как она фантазировала, когда была одна, как занимается сексом с Данилой, сыном деревенского учителя, он ей при встрече такие чудесные стихи читал, который ей давно уже нравился (но не её родителям). Власик забарабанил пальцами по подлокотнику кресла.
Маша поняла, что ничего не объяснила толком, и добавила:
– Это значит, когда они легли на кровать обнажённые, парень ещё сильнее начал ласкать девушку ртом и руками, а потом лёг на неё сверху и… вошёл в неё.
– Как это понять «вошёл»?
«Опять какие-то непонятки», – подумал дракон и тут же представил, как он, такой огромный, по сравнению с этой хрупкой, но сильной девушкой, такой представительный драконий самец с крыльями, хвостом, ляжет на неё и «войдёт»! Ему сделалось смешно. Он начал щериться, разевать пасть и клацать зубами.
Расценив его гримасы как то, что он начинает сердиться, что она не может ему толком объяснить интимные нюансы между молодыми, и не очень, людьми, и уж тем более, какое это имеет отношение к девственницам, хорошо, не смеётся над ней, не ёрничает, отпуская похабные шуточки, она осмелела и рассказала дракону всё по этой теме, что сама знала, а знала она не ахти из разговоров «продвинутых» в этом плане подруг и одиноких вдов-солдаток, потерявших мужей на войне. Да ещё дядя Назар, сосед-бобыль, иногда беседовал по этой теме с её отцом в грубой форме, что, услышав, она краснела, и даже иногда шлепал её по попе, шутя «Эх, Машка, был бы я помоложе!» А что было бы дальше, если б он был помоложе, Маша смутно догадывалась, но ей было смешно представлять «это» с таким неухоженным, грязноватым и нередко поддатым соседом, поэтому она тоже не стеснялась в выражениях и замахивалась коромыслом, а один раз толкнула его так, что он полетел в бурьян, когда дядя Назар ухватил её за мягкое место поосновательнее.
Власику, конечно, вводный курс по сексологии у людей очень показался интересным. Сразу тысяча вопросов стала ему понятна.
«Вот, значит, почему на меня смотрела тётя Рахель такими глазами, тоже хотела, чтобы я на неё лёг и „вошёл“. Старая коряга! Уже песок скоро посыпется, а всё туда же! И Дракоша тоже хотела… Значит, я в самом деле вполне симпатичный дракон, имею успех у драконьих дам! Вот откуда берутся детёныши у людей, и у нас драконята! А мама говорила, когда появлялись маленькие мои братишки и сестрёнки, что их принёс дракон – разносчик детей в большой корзине! Обманывают нас взрослые! Обманывают и даже не краснеют при этом. Но почему тогда у дяди с Дракошей нет маленького дракончика, они уже вместе живут вон сколько времени? Или дядя не в теме? Вон сколько вина пьёт и ест, как паровоз. Тогда на хрен он сдался Дракоше? Поэтому он и не хотел меня оставить на несколько дней погостить – боялся, наверное, что я лягу на его женщину, то есть драконью даму, она вон какими страждущими глазами смотрела. Теперь-то я прозрел, да, но что теперь мне делать с этой человеческой девственницей? Съесть-то её теперь уже точно зуб не зачешется!»
Власику понравилось это выражение: «зуб не зачешется». И он лязгнул зубами, чтобы отогнать какой-то наплывающий дурман, что у него появился в голове. Ещё вспомнилось, мама говорила, что после прохождения возмужания молодых драконов берут кого в воины, а кто сразу изъявляет желание сделаться многодетным семьянином, кого медицинским работником, а кого и в касту жрецов, если у такого дракона к концу десятилетнего курса «молодого бойца» пробуждаются сверхнормальные способности и таланты: ясновидение, телепатия и так далее. «Но теперь это, – он подумал, – ко мне явно не относится». И посмотрел на Машу: она тем временем вынула из духовки гуся и попробовала кусочек, не готов ли. Причём вид у неё такой был, словно и не было этого волнующего разговора на деликатную тему.
– Готово, – весело сказала она, – прошу к столу, господин дракон.
Так Маша начала жить у дракона на правах помощницы по хозяйству. Надо сказать, что, несмотря на то, что Власик и испытывал к ней совсем не драконьи чувства, даже до конца сам не понимая, что он всего-навсего влюбился, как последний золоторотый юнец, хотя это и противоречило всем законам существования биологических видов, в том числе и относительно разумных, к каким, несомненно, относились гомо сапиенс и рептилоид сапиенс летающий. И в кого он, без всяких сомнений, втрескался? В человеческую девушку. Пусть она и была красавицей, однако она к нему не испытывала никаких чувств, разве только тщеславия и женского самолюбия.
У женщин, вообще надо отметить, очень тешит их самолюбие, если они видят, что кто-то влюблен в них, причём не важно кто: гомо сапиенс прямоходящий, много кушающий макарон с кетчупом и картошки с салом, ещё больше пьющий пива и водки, курящий, или крокодил болотный, питающийся слегка подтухшим мясным продуктом, на который он сам и охотится, во время ухватив за ногу в виде ротозея-туриста или зазевавшейся зебры на водопое, и не пьющий алкоголь вообще (в этом плане современным дамам даже лучше иметь в качестве мужа или «друга» крокодила), или обезьян (в смысле – он, а не во множественном числе, как кто-то может подумать, я написал) тропический… Так что им не важно, кто в них влюблён, главное, смотрел бы обожающими глазами и денег имел в мешке побольше, ведь не зря же одна посредственная певичка спела, что главные друзья девушек… Поняли, да, кто? Точнее, что. Бриллианты. Или их бумажные эквиваленты. А до «лично-интимного» кайфа они догонятся сами, или в джакузи, или в пыльной Грузии… А кто их обеспечит этими «друзьями», это уже дело второстепенное: потный жирный фуфлон, живущий в городских каменных хоромах, или орангутан на баобабе в джунглях. Не зря же некоторые дамы так обожают экстремальный туризм в лесах Амазонки: мечтают встретить орангутана с мешком денег. Или крокодила с мешочком бриллиантов в зубах. «Ах, ты мой Гена, я тебя люблю! Ползи ко мне скорее, зелёненький! Я тебе почешу, где надо!» – так мечтают они. Тем более эти представители животного мира, в отличие от прямоходящих бесшёрстных типа приматов, возомнивших себя королями природы, как я уже упоминал, не пьют и не курят, а значит, очень эффективны как секс-партнёры: будут «жарить» и днём, и ночью, только успевай поворачиваться! А с сапиенса чего взять, с этого жирного неповоротливого городского полумутанта, пьющего каждый день литрами пиво, и заедающего его килограммами дешёвой синтетической пищи, и мечтающего вживить себе в половой орган автоматический «стендап», чтобы он во время вставал. И конечно, ещё неподдельную радость она испытывала от того, что дракон не собирается её скушать и что она неопределённое время останется цела и невредима.
Такие странные отношения между драконом и девушкой продолжались несколько месяцев.
Пять раз наведывался староста посмотреть, как обстоят дела: съел дракон девицу или пока размышляет. И каждый раз был в недоумении, что она ещё жива-невредима, ходит по пещере, как у себя дома, и даже спит на отдельной одноместной кровати в противоположном от места, где спал дракон, углу. Впрочем, Власик частенько ночью бодрствовал или сидел перед камином, читал книжки, слушал музыку или летал над лесом, попугивая для профилактики местную фауну, и даже приволок лесную даму-свинью для пополнения провизии в доме. А лесная хавронья уж больно жалобно хрюкала: «Не ешьте меня, о, грозный повелитель леса, подождите до осени, а летом я рожу двенадцать поросят. Мой свин – вон он под тем дубом жёлуди жрет и пивом запивает – недавно кредит взял на автомобиль киа. Он ждёт не дождётся наследников – маленьких щетинистых кабанчиков. А за это время я ещё нагуляю килограмм пятьдесят, не пожалеете, и после этого сама к вам, хрю-хрю, прибегу прямо к пещере».
Как я уже сообщил в сей заслуживающей доверия летописи из жизни отдельно взятого дракона, наш герой понимал язык животных и зверей, потому что сам был в некотором роде таким. Маша оказалась права: староста два раза приходил не с пустыми руками, а с бутылью крепкой смородиновой настойки.
– Не желаете по стаканчику, господин дракон, за более, так выразиться если, тесное сотрудничество? Ах, вы не пьёте? Ну тогда, пардон, не буду навязываться. А правда, говорят, у вас, драконов, со временем – мне рассказывал староста из соседнего уезда, у них тоже дракон, – лет через, пять просыпаются специфические сверхспособности и даже вы можете определять с высоты драконьего полёта, где в каком месте клад закопан? Или можете предсказывать, что человека ожидает в недалёком будущем?
– Да, – удивлённо ответил Власик, – есть такая способность. Правда, не у всех драконов.
Староста чему-то обрадовался и стал ещё более подобострастным перед Власиком. Всё это Машу очень удивляло, прямо, можно сказать, вызывало негодование – такой откровенный грубый подхалимаж со стороны старосты, какой он проявлял при каждом посещении всё более беззастенчиво. Однако она ничего не говорила по этому вопросу Власику, чувствуя, что «старый хрыч», как она называла за глаза Пантелеймона Спиридоновича, что-то задумал.
Ещё приходили, выпивши, Машин ухажёр с приятелями, и все с мечами – где они их только достали.
– Выходи, Дракон, биться, Машка всё равно будет моей.
Столпились в овраге нерешительной кучей. Власик приоткрыл дверь, дунул на них пламенем, слегка, вполсилы, но и этого оказалось достаточно: снег на дне оврага моментально растаял, и обледенелые склоны сразу превратились в воду, а соперник за сердце и руку юной прекрасной девы, вмиг протрезвев, с приятелями, побросав самодельные мечи и щиты, бросились врассыпную.
Прошло несколько месяцев, как она прожила у дракона в комфортабельной пещере, а точнее, чуть больше полугода – осень и зиму прожила, за это время к ней не раз приходила матушка, приносила её любимых конфет и ещё какие-то сладости, до которых Маша была большая охотница. А кузнец помог заготовить дров на зиму, чтобы было чем топить печурку; Власику-то было не холодно, у него, как у домашних животных, осенью отрастал густой подшёрсток, а вот девица уже в октябре начала мёрзнуть. И когда на термометре за дверью он показывал, что мороз доходил до минус сорока, маманя дочери принесла тёплую шубу, сшитую из настоящей рыжей лисы. Кузнец был ещё и искусным охотником (впрочем, в то время мужчины в селениях были все хорошими охотниками, зверья в лесах было видимо-невидимо). Несколько шерстяных чулок с рисунком специально связала ей, и валенки, чтобы за хворостом ходить в лес, и Дедушка Мороз не «хватал за пятки»: «Не холодно ли тебе, красна девица?» А после зимы, в первой декаде марта, солнце стало светить веселее, снег начал подтаивать на солнцепёке и капель радовать сердце звоном в образовавшиеся лужицы у двери пещеры. Тут Власик и прозрел окончательно, что в его драконьем сердце творится что-то прекрасное, что ему эта девушка вдруг сделалась в тысячу раз милее, чудеснее и драгоценнее. «А ведь это типа любовь», – внезапно пришла к нему такая неожиданная мысль в голову, вспомнились строчки стихов любовной лирики, книжки он привез ещё из дома, у них была библиотека. И однажды вечером, когда солнце садилось за дальнюю кромку леса и всё внезапно стихло, они мило беседовали на поляне, Власик сразу ей и признался, как галантный кавалер, встав на одно колено: дескать, влюбился я в тебя, Маша, не на шутку, ничего с собой не могу поделать.
Девица зарделась от таких хороших слов: ничего себе, дракон ей в любви признался, он ей тоже начал нравиться последние две недели, как появились первые ласточки весны – они прилетели с весёлым щебетом, дескать, звери и птицы лесные, просыпайтесь, весна идёт. К тому же за зиму Власик себя вёл как в высшей степени влюблённый элегантный кавалер: читал стихи вечером Маше, беседовал с ней на разные темы, был всегда внимателен и предупредителен. И у неё не раз мелькала мысль, как хорошо было бы, если б он превратился каким-нибудь чудесным способом в человека… «У нас тогда всё было бы как у людей; вина он не пьёт, да и я не дам, матом не ругается, руки не распускает». Она уже и перестала замечать его крокодилью морду, шипы, когти на лапах, грушевидное туловище.
К тому же Власик с ней разговаривал всегда нежным убаюкивающим голосом:
– Да вы, Марья Вакуловна, как чудесный цветок, радуете глаз, как волшебный нектар на мою душу.
Девушка прямо таяла на глазах, и сердечко у нее: тук-тук, тук-тук, тук-тук – билось чаще обычного.
– Ты тоже мне нравишься, Власик, – ответила ему девица, – но что нам делать? Мы же ведь с тобой никогда не будем счастливы и не сможем жить полноценной жизнью, какой живут настоящие влюблённые. Ты же совсем из другого племени, у тебя вон крылья, и хвост, и когти на лапах. И как ты меня будешь целовать с такой-то мор… с таким нечеловеческим лицом? И губы не такие, как у наших парней! А любовь у девушки к парню становится ощутимее, если он её с чувством целует в губы, чтобы закружилась голова… Ну и всё остальное. Как мы с тобой говорили на эту тему любви, помнишь? Это только в сказках бывает любовь без основного компонента: одни только вздохи да ахи, да стихи при луне. Тем более ты пламя извергаешь… Вдруг во время поцелуя не сконтролируешь себя и обожжёшь меня и стану я уродиной обгорелой! – Увидев, как у Власика от её слов испортилось настроение, добавила: – Вот если бы ты превратился в человека…
Молодой дракон после такого ответа впал в депрессию на три дня, перестал пить и есть и слушать любимый джаз, лёг в своём углу на шкуру мастодонта, она как раз подходила ему по размеру, он на ней спал, и ещё хватало, чтобы укрываться, как одеялом, и так лежал, иногда тоскливо посвистывая.
– Ну что ты, Власик, – сказала Маша, увидев такое дело и тоже сильно переживая за него, – можем и так жить, я же не ухожу от тебя, хотя он ей сказал на другой день, что она свободна и может идти, куда хочет, а ему только осталось умереть с горя. – Вставай давай, – теребила она его, – поешь супа картофельного со свининой – очень вкусный получился!
Власик встал, съел, чтобы не расстраивать девушку, две ложки, ничего у него не лезло в депрессии. В такие периоды жизни его отец усиленно налегал на алкоголь. «Хоть бы староста, что ли, пришёл принёс настойки или самогонки, – уныло подумал Власик, – я бы тогда не стал отказываться, всё равно Маша меня не полюбит с такой-то мордой крокодильей… А староста в прошлый раз, когда я отказался пить настойку, рассказывал, что самогонка – тоже стоящая вещь, если делать с умом, лучше любого бренди и виски, какой делают за Стеной в городищах люди-мутанты, пьют это пойло, а после этого начинают безобразничать: бить друг другу морды, резать и стрелять друг в друга».
А ночью, на четвёртые сутки, как он задепрессовал не по-детски, Власик встал со своего драконьего ложа, съел немного супа, вытащив кастрюлю из холодильника, даже не стал разогревать, ещё холодца съел и осторожно, чтобы не разбудить девушку, вышел на воздух: стояла чудесная мартовская ночь, небо чистое, звёздное, но был весьма ощутимый мороз, около минус пятнадцати градусов Парацельсиона, и стартовал со своего пня на поляне и долго летал над лесом, выгоняя депрессию движением, как вдруг заметил спящего под дубом жангруза.
Это был массивный экземпляр, весом больше сотни килограмм, одет в шкуру бизона, и на ногах сшитые воловьими жилами штаны из козьего меха, а рядом лежала большая кожаная сумка, чем-то уже набитая. Жангрузы – племя полулюдей-полуобезьян – жили в гигантском лесу, высокие, от двух метров и выше, густо покрытые волосами, даже лица. Они были отъявленные негодяи, воры и разбойники, совершали набеги на селения и деревни, грабили и нередко убивали мирных жителей. «Значит, – подумал Власик, – уже где-то украл или кого-то ограбил». И напал на него.
Жангруз увидал злого летящего прямо на него дракона, испугался, схватил свою сумку и побежал. Хотя обижать мирных селян – людей – эти отъявленные негодяи всегда «герои». И гнал его Власик по лесу около километра, только ветви трещали.
А как сукин сын выбился из сил, упал на поляне и взмолился:
– Не губи меня, могущественный дракон, я могу тебе дать ценный совет!
Власик элегантно спланировал на ветвь гигантского дуба (в то время дубы росли в два-три раза выше и крепче нынешних, грязь цивилизации даже на деревья влияет!), на самую толстую нижнюю ветку сел, сложил крылья.
– Ну рассказывай, что за совет, да поживее, а то сейчас заживо спалю – ты нас, драконов, знаешь!
– Ну, тогда задавайте вопрос, – ответил трясущийся от страха жангруз, – у меня есть сова-оракул, может, она на него ответит! Но только обещайте мне, что если этот вопрос не входит в поле её знания и она не сможет вам дать ценного совета, вы мне ничего худого не сделаете!
– А что, есть такие вопросы? Она же, как ты говоришь, сова-оракул?
– Есть, тем более драконам она ещё советов не давала!
– Хорошо, – согласился Власик, – только после этого в любом случае ты сразу же… чтобы я тебя больше не видел в своём районе!
Жангруз закивал большой лохматой головой, потом вытащил из сумки какую-то грязную всклокоченную птицу. Чего-то сказал ей на ухо.
– Кхуа, кхуа, кхуа! – заквохтала птица.
«Это и есть его сова-оракул?» – с недоверием посмотрел на неё дракон.
– Она говорит, – обратился к дракону нехороший почти человек, – чего вы хотите узнать?
Шепнул что-то сове и выпустил её из рук. Сова сделала несколько пируэтов над драконом, словно опасаясь, что тот может её съесть, дракон понял её страх и мягко рыкнул: дескать, не бойся, я такую мелочь не ем. После этого сова осторожно спланировала на плечо к Власику. Власик конфиденциально изложил свою проблему сове на птичьем языке.