Волк в ее голове. Часть I (бесплатно)

Внутри меня всё натягивается, будто на дыбе, – когда сообщение банка стыкуется в мыслях с конвертом Вероники Игоревны.

Сколько же Фролковы задолжали, что их так прессуют?

Я прокручиваю страницу Дианы туда-сюда и, чтобы отвлечься от тревожных мыслей, кликаю трек восьмидесятых. Крутится значок загрузки.

Раз.

Другой.

Третий. Солнце за окнами скрывают облака, и кухня выцветает в сумрачные, безликие оттенки.

«Убедите мою дочь заговорить».

Да как, блин?!

Я неуверенно открываю окно сообщений, тычу в букву «П», затем «Р». «В».

«И».

«В».

На «Е» я подскакиваю – потому что визжит женщина. Она визжит, как не умеют ни в кино, ни в театре, будто её заживо препарируют. Сердце ухает в груди; наваливается липкий, колючий страх. Я вырубаю громкость телефона и нажимаю на имя аудиозаписи.

(>) Реальные звуки– Голоса, записанные в 1984 году серийным убийцей Тэдом Рэнсомом во время резни на ферме Глория

Ну, я не знаю.

Ну, пипец.

Я без сил опускаюсь обратно на стул и пытаюсь отдышаться, успокоиться.

Нет, Диана не восторгается маньяками, не тупите. Она паучков-то не давит – выпускает в окно и кричит им вслед что-то вроде «Удачной кругосветки!». Но если к Диане кто-то плохо относится, она ведёт себя ещё хуже. Типа, «Да гори оно огнём». Как будто у Дианы сердце болит, ноет от дерьмового к ней отношения, и она эту рану нарочно бередит – чтобы уж совсем всё сгнило, омертвело и не чувствовало.

Нынешний этап холодной войны начался с сентября, когда отец Николай стал вести у нас ОБЖ, а Диана закрыла рот на замок. Согласитесь, если человек не говорит ни слова, но исправно ходит на уроки, ему обеспечено массовое раздражение.

Ну а дальше… Вы же знаете этих быдломамашек? Едва к молчанию добавилось видео, как Диана ходит во сне на русском, одна дурында заявила, мол, Диана устроит стрельбу в нашей гимназии.

«Я всё министерство на уши подниму, если узнаю, что эта психованная ходит в один класс с моим зайчиком!»

Ох, знали бы вы, куда ходят ваши «зайчики» после трёх банок пива.

Так или иначе, остальные дурынды присоединились к массовой истерике. Поднялся дикий вой, Диану вызвали на педсовет – она упрямо молчала. Веронику Игоревну тоже вызвали на педсовет – она не знала, как разговорить дочь, и тоже молчала. Во всяком случае, в таком виде события дошли до меня.

И теперь Диана разместила в «Почтампе» этот жуткий трек.

Нет, Диана не зарежет никого и, тем более, не устроит бойню в гимназии. Никогда. Но убедит, что способна, и убеждение это доведёт до точки.

Какие же мои слова на неё повлияют?

Ну какие?

Да и не хочу я. Ни писать Диане, ни звонить. Не хочу. Если она устроила молчаливую забастовку против отца Николая, это её право.

Ну что вы так смотрите?

Думаете, я сам так не смотрю на себя?

Исподволь приходит осознание потусторонней тишины. Чайник вскипел, и только поскрипывает на сквозняке занавеска, да глухо ворчит желудок – как бы недовольный хозяином.

Я смотрю на бутерброды с кониной и ощущаю тошноту.

Хочется поесть что-то нормальное.

И выспаться.

Медленно движется мой большой палец: закрывает окно сообщений, тянется к кнопке «домой» по-над немецким стихотворением и вдруг на излёте не то мысли, не то решительности ставит под ним лайк. Тут же наваливается стыд – за трусость, за мелочность, за не-мо-го-ту.

Я судорожно закрываю «Почтампъ» и выключаю экран телефона.

Я мог открыть список контактов и позвонить.

Я мог написать, в конце концов.

Но я поставил долбанный «лайк».

Сон четвёртый. Молчание

Вам попадались фотографии зала, где выставлена Джоконда? Заметьте, я не спрашиваю, посещали вы Лувр или нет, – ибо, как говорит батя, за рубеж ездят лишь мошенники, депутаты и дегенераты, а у меня нет желания относить вас ни к одной из этих категорий. Я прошу: представьте туристический час пик. Получилось? Теперь поштучно замените избранников народа гимназистами, а деву эпохи Возрождения – снимками 10 «В».

Бинго! Вы видите ровно то же, что и я.

Снимки появились в классе благодаря Веронике Игоревне. Это она собрала фотографии, это она написала о каждом ученике в стиле «Википедии» и украсила стену. Вообще было приятно: заходишь и смотришь на себя, как на избранного. Со временем выставка, конечно, приелась. Фотографии потускнели, бумага пошла волнами от перепадов температур, достижения устарели. Мы неделями проходили мимо, не замечая себя, и тем удивительнее, что сегодня народ толпится перед нашей галереей, будто евреи у Cтены Плача (да простят мне евреи подобное сравнение).

– Чё такое? – спрашиваю я у Симоновой.

Вместо ответа она отходит в сторону, и какая-то смешинка поднимается внутри, потому что на портретах у меня и Трёх Ко обновление: проткнутые глаза. Валентин с досадой пытается содрать фото. Коваль ржёт. Олеся подрисовывает своей ослеплённой копии усы и цилиндр.

Я не сразу понимаю, откуда эта жуть взялась, только растерянно хмыкаю. А потом разум воскрешает минувший день, и делается не до смеха.

Тени оконных рам скользят по хромированным столикам, по высоким стульям. За окном темнеет набережная, блестит ледовый припай, и чайки бродят туда-сюда крикливыми патрулями.

Со мной те же Три Ко. Валентин уплетает бургер, Олеся читает нечто под названием «Горничная Усуи Такуми». Коваль цепляет на пальцы печеньки с узором из маленьких восьмёрок – как средневековый король, который надевает кольца перед приёмом иностранного посольства.

Ох, простите, вы же не в курсе, где мы. В «Повешении, потрошении и четвертовании», что посреди Советской набережной. Да-да, преклоните колени: бургерный апокалипсис захватил планету и добрался до нашего Северо-Сранска. И да, я хочу, чтобы котлета лежала между двумя кусками хлеба, проткнутыми шпажкой, а на стулья приходилось забираться, как на стремянку. По меркам северо-стрелецких рюмочных, где царят одни мухи и алкаши, ППЧ место отличное. Дорогое, конечно, но зато социально – или как там называется? – ориентированное. По первому впечатлению, здесь работают пенсионеры, инвалиды и прочие убогие. Валентин обещал нас угостить здесь чем-то редкостным и оказался прав: бургер улетает с языка прямо в рай.

Теперь извините: я подавлюсь Chicken Tsar (рубленая котлета из куриного филе, маринованные огурчики, хрусткие, как французская булка; карамелизированный бекон, соус горчичный, лук красный), ибо в дальнем углу зала – Диана. Она понуро собирает осколки зелёных стаканов, предсмертный грохот которых и привлёк моё внимание. Не знаю, что больше поражает: Диана или лососёвый оттенок её формы.

– Гы, зырьте! – показывает на Диану Коваль, пока я в приступе кашля долблю себя по груди.