Волк в ее голове. Часть I (бесплатно)

– Если мы об одной гражданке, – усач прижимает трубку ухом к плечу и набирает номер, – так на месте… того.

– Чё?

– Скончалась, чё!

Всё в комнате обесцвечивается. Сердце стучит так, что не хватает воздуха.

– П-посмотрите на фотку? – выдавливаю я наконец и непослушными пальцами вытаскиваю телефон. – Э-это точно она? Она?

Дежурный уже говорит в трубку и останавливает меня жестом руки.

– Я её не видел.

– А есть кто-то?..

– Сейчас нет. Заявление писать…

Он замолкает и с удивлением смотрит через окошко, потому что я открываю рот и не могу ни вдохнуть, ни сказать, только челюсть ходит вверх-вниз ходуном.

– П-прошу! Я не смогу ждать! Я м-могу её увидеть? Это, кажется, м-моя…

В голову приходит, что Диана уже пару лет мне как чужая, и это мешает придумать толковое окончание фразы. Моя – кто? Бывшая сводная сестра? Бывший друг? Как такое называется?

От глупых мыслей горло взрывается лошадиным, неискренним ржанием, которое болью отдаётся в затылке.

– Что смешного? – Дежурный хмурится, принимает очередной звонок. Отвечает и с мягким «дзинь» кладёт трубку на место. – Заявление пишем на твою девушку?

«Твою девушку», – безумно хохочет эхо в моей голове.

– Чё?!

– Заявление?

– В смысле?..

– Я за такие вещи не отвечаю. – Дежурный отходит от стекла, хватает из пачки лист А4. – Да что ты ржёшь-то? Припадочный?

– Нет, вы не поняли! – От хохота выступают слёзы на глазах. – Я могу её опознать! Я…

Горло пережимает тошнота: обрывает и фразу, и приступ нелепого смеха. Полицейский возвращается к телефонам, суёт в окошко бумагу и принимает новый звонок.

Я смотрю на лист с заголовком «ЗАЯВЛЕНИЕ» и ничего не понимаю. Повторяю дежурному, что ищу Диану, свою Диану, а нашли, может быть, вовсе не её, и это надо знать точно. Зачем-то вспоминаю Холм смерти, уроки Вероники Игоревны и с отчаянием сознаю, что дежурный меня не слушает. Он слушает только звонки (визгливое «др-р-р-р») и, словно многорукий телефонный бог, всякий раз угадывает нужный аппарат.

Не зная, что ещё сделать, я пишу номер мобильного поперёк заявления и толкаю бумагу в окошко. Усач роняет её, подбирает, роняет снова. Откладывает.

Какой-то тихий ужас.

– Скажите хотя бы, кто ею занимается? Есть же человек? Один человек!

Дежурный вздыхает и оглядывается на дверь во внутренние помещения. Подтягивает брюки, неохотно выстукивает на одном телефоне номер и тихо, как бы боясь лишних ушей, спрашивает:

– Санёк? Кто рыжую ведёт?

Ответ едва слышно фонит из трубки.

– У нас их много, конечно, – дежурный поднимает взгляд к потолку. – Каждый, сука, вторник находят по дохлой рыжей девке, потому что у нас их в районе девать некуда, хоть на зиму соли.

Меня неприятно поражает циничность фразы, но возмутиться я не успеваю: едва различимо звучит голос из телефона, затем дежурный швыряет трубку в док-станцию и произносит странное слово «мухлади».

– Чё?

– Мухлади. Он пока на обходе.

Зачем мне эта информация? Что с ней делать?

– Н-наверное, подожду.

Стиснув челюсти и не говоря более ни слова, я сползаю на металлические стулья.

Телефоны звонят и звонят. Часы над усачом зловещим маятником отсчитывают время: «Щёлк-тр-р-р-Щёлк-тр-р-р…». Дежурный выходит в соседнее помещение, возвращается, кому-то звонит, равнодушно глядя на меня. Выходит снова. Доставляют двух подростков с кровью на кулаках и лицах, тихого и улыбчивого бомжа. От телефонного крещендо головная боль усиливается до темноты в глазах, до тошноты, и на деревянных ногах я направляюсь к кулеру. Наливаю горячую воду, и пластик стаканчика делается мягким и податливым, обжигает пальцы. Это чувство немного отрезвляет, заземляет меня, и я через боль несу стаканчик к стульям. Вспоминаю о калитке и достаю бумажный пакет, лоснящийся посерёдке от жира. Поначалу вкус пирожка не ощущается – только ноет внутри, словно под грудину всадили рыбью кость, – а потом разум будят сигналы рецепторов: солоноватое тесто, картофельное пюре. Корочка из сметаны и яйца.

Я осознаю, что голоден. Голоден страшно, с утра, и в желудке даже на донышке – там яма, бездна, а калитки уже нет, и в стаканчике пусто.

Меня тянет прочь: из участкового пункта, на улицу, вдоль забора с колючей проволокой. В ближайшем «Магните» я покупаю чай с лимоном и ватрушку. Съедаю там же божественно сладкую ватрушку, выпиваю горячий чай и чувствую, как страх понемногу уходит.

Всё это недоразумение.

Я покупаю ещё одну ватрушку и возвращаюсь в участковый пункт. Съедаю и её, вспоминая калитку, до странного вкусную, как готовят только дома, с любовью. Головная боль понемногу отпускает мой череп. Куда-то в щели между половицами уходит страх.

Точно недоразумение. Диана мертва? Не смешите!

Диана, которая съехала стоя на ногах с Холма смерти – мертва?!

Не поверю. Ха-ха. Да в жизни не поверю!

Заходит полицейский с папкой: переговаривает с дежурным, и тот показывает на меня. От этого взгляда резко сводит живот. Полицейский скрывается во внутренних помещениях. Приходит бледная, как призрак, женщина, кричит на усача, и виски мои снова будто раздавливает обручем.

– Старший участковый уполномоченный, капитан Мухлади. Ты насчёт погибшей?

Я с тревогой осознаю, что надо мной нависает тот полицейский с папкой. Мух-ла-ди? Он выглядит странно знакомым.

– Д-да. Здрасте.

– Тебе исполнилось шестнадцать?

Моё обоняние улавливает тяжёлый дух перегара.

– Естественно!