Петля Линча

– Ааа, – в легких пусто, не хватает позвать на помощь.

Майя, борись.

Скрежет в горле – короткий вдох.

У меня все в порядке. У меня все в порядке. Дыши.

Жду, пока поток людей уменьшится, и снова подхожу к кассе.

– Ах, – кривится белокурая работница. – Ну, давай свой билет.

Вертит бумажку, морщит лоб:

– Эти станции много лет закрыты. Не знаю, чем тебе помочь. Разве что… Сейчас напишу номер моей подруги. Она, кажется, говорила, что работала с бывшим начальником станции Илдертона, это на той же ветке. Боюсь, все…

Мередит Питерс – Кевин Саммерхауз – Руперт Перебрайт. Рука устает держать телефон.

Симпатичный автобусик везет меня по проселочной дороге. Внутри тепло и уютно; снежинки за окном тихо кружатся и простыней накрывают мерзлые поля. Иногда посреди такого белого квадраты видны следы. Оборотни в Нортумберленде?

"Сенсация! Человек-твидовый-пиджак похищает скот!"

Знаете, если бы я могла стать животным, точно не выбрала бы тигрицу или лошадь, как большинство. Всегда хотела быть огромным добродушным сенбернаром, который любит ездить на машине – высунет голову в окно и жмурится от ветра, от удовольствия, от своего простого собачьего счастья. Мне бы наверняка закладывало уши – потому что, когда быстро едешь и опускаешь стекло, то всегда закладывает от потока воздуха. Но разве сенбернаров волнуют такие вещи? Ву-уф! Вуф!

Вот интересно, кто бы тогда нас с Раулем выгуливал: папа или мама? Лучше бы папа – он любит поговорить с песиком.

Деревушка Хорнклифф напоминает собрание эклеров, маленьких и разноцветных, – они словно сгрудились вокруг дорожек и активно обсуждают, у кого вкуснее глазурь. Руперт Перебрайт под стать месту – немолод, лысоват и пышен; но глаза добрые.

– Вулер – Акелд, – шепчет, рассматривая билетик, мужчина. Мне кажется, сейчас он не здесь, а где-то году в пятидесятом: гоняет с друзьями на велосипедах и восхищенно смотрит на мчащийся по рельсам локомотив. – Коллекционная серия. И последний пассажирский рейс на этой ветке. Любители могут купить его за порядочную сумму. Где же ты взяла?

– Из журнала в библиотеке.

Мистер Перебрайт рассказывает о своем детстве, о том, как любил и любит до сих пор старые поезда. Вспоминает, что они пахнут душным июлем, смолой и дымом. Грезит наяву – этот маленький мальчик с залысинами и одышкой, – будто снова увидит мчащийся по просторам Северной Англии LNER A4, и побежит за ним, и станет что-то кричать, неразборчивое, неважное, подбрасывая в небеса отцовскую кепку.

Я знаю, что мне это не нужно, что не поможет в поисках Люка; пускай: в глазах Руперта Перебрайта больше правды, чем во всех полосах "Юнион Джека".

Где же остановка? Иду по дороге из деревни – сквозь пелену снега, в тишине и холоде. Мне надо домой, в школу, нужно искать брата, а я заблудилась! Дуреха.

Кажется, большинство проблем в жизни именно от этого – знаешь пункт назначения, а вот, как до него добраться и откуда, черт разберет.

Каменная стена, пихты за ней, проход в ограде, что ведет в темноту или уже белизну чащи. Между стволами видно поле: верхушки деревьев в низине и трехэтажный особняк красного кирпича.

Как же холодно, давно такой зимы у нас не было. Обычно снега не дождешься, но сегодня погода, видимо, компенсирует пару веков застоя.

Метров через пятьсот поворот – сторожка имения, красный знак "Дорога закрыта" и желтый с черный стрелкой – "Объезд".

Что-то тянет меня на перекрытую трассу. Здесь медовая ферма справа и слева – частокол голых сосенок с обломанными ветками. И… могила???

В груди кольнуло. Не волноваться – всего лишь цветы, свечки и крест под шапочками снега.

"Здесь, 17 августа 2011 года, разбился на мотоцикле неизвестный мужчина. Возраст около двадцати пяти лет; рост – шесть футов и один дюйм; вес – сто сорок пять фунтов; шатен. Просьба имеющим сведения о происшествии или личности погибшего обратиться в полицейский участок Бервика-на-Твиде".

Люк пропал 17 августа. Боже…

Темнеет в глазах, больно. Кто-то кричит. Я?

Из мира забрали весь воздух, нечем дышать. Помогите… Пом…

Белый саван надо мной. Снег. Падает и падает, а я лежу рядом с могилой брата, и всем плевать. Или здесь просто никого нет? Дорога перекрыта. Можно умереть, и заметят только весной, когда тело растает. Разложится. Растворится в тишине.

Встаю, дрожа и хлюпая носом, и зачем-то иду домой.

– Да пошла ты! Сука! – я кричу до хрипоты и боли в горле. – Предательница! Ты предала нас, и теперь Люк мертв!!! Ненавижу!!!

– Майя, просто поговори с мисс Гриффит, – робко шепчет мистер Ходжсон, – тебе… нужна помощь.

Мама смотрит на меня с ужасом, папа побледнел и молчит. Они ждали дома – родители, учитель и психиатр. Решили, что, раз я снова не пришла в школу, надо брать дело под контроль.

– Пошел ты! Пошли вы все!!! – я кашляю, давлюсь и приваливаюсь спиной к косяку. Боже, как тесно. – Вы не верили, и теперь он мертв!

– Майя…

– Пошла на… сука!!! Ты не мать мне!!!

Нахожу в себе силы рвануться к двери.

Бежать. Бежать…

Забор железной дороги. Здесь была дырка…

Меня шатает от усталости и простуды, от нервов. Еще немного, и потеряю сознание, но оставаться на месте не могу.

Пробираюсь под колючей проволокой, обдираю шею – плевать, и так жар, – перебегаю пути, и вот оно… Море!

Дыши, Майя. Дыши.

Волны шепчутся в темноте. Обсуждают сплетни тысячелетней давности, а я все равно чувствую в них что-то родное.

Домой теперь нельзя. Там враги, которые хотят запихнуть Майю в психушку. Что же делать? Без… Люка. Боже, Боже, Боже…

Слева, за холмом, вспыхивают три круглых огонька над землей. Перестук колес медленно нарастает, пока я не оказываюсь в облаке грохота, лязга и хлещущего ветра. Мне хочется кричать и плакать; хочется, чтобы маленький мальчик в глазах Руперта Перебрайта увидел этот поезд.

Люк, прости. Я должна была…

Не плакать. Майя! МАЙЯ!!!

Холодные дорожки на щеках тут же замерзают и стягивают кожу.

Можно пойти к Эми. Да? Переночевать, а потом…