Время Сварога. Грамота

Испуганно глядя друг на друга, на измазанные кровью волосы и одежду, они еще долго приходили в себя. Затем стали вытаскивать убитых врагов на улицу. Девочки в оцепенении глядели на мертвецов. Непривычная для их взора картина наводила ужас. Такого не приснится и в кошмарном сне. Они с опаской посматривали на брата, как на бога, спустившегося с небес и спасшего их от неминуемой гибели.

– Двадцать восемь! – охнула Маня, считая тела.

Трудно было поверить, что с ними справился лишь один человек. Кузнец Добрава сидел в сторонке на завалинке и удовлетворенно поглаживал бороду. Гордость за сына переполняла его сердце. Как всякий отец, видя достижения своего чада, он был доволен. А достижения ратного толка ценились превыше всего. И если бы не скорбь по уничтоженному городу и сотням убитых, то он был бы вполне счастлив.

Дом обгорел только с одного угла и в целом был нетронут. Кузня также уцелела.

– Как теперь жить-то будем, отец? – спросила потрясенная мать.

– Если боги сохранили нам жизнь и уберегли добро, то проживем. Теперь мы не одни. Сын с нами.

– Да, мы теперь не одни, – согласилась женщина, – Иисус сберег нас!

Она перекрестилась и с укором посмотрела на мужа.

– Опять ты со своим Иисусом. Не он нас избавил от смерти, а наши родовые боги охранители, – не соглашался Добрава, – чужой это бог для нас. Чужой.

– Если бы я не крестила Вохму в детстве, не хранили бы его ангелы, не увидели бы мы сейчас нашего первенца и не вступился бы он за нас! Это единый бог услышал мои молитвы и послал его к нам.

– Вот упертая баба, – махнул рукой кузнец. – Вот сколько с ней живу, столько и ругаюсь. Скажи, сын, ты-то в кого веришь? Какой у вас в Орде бог?

– Нашли время для споров! Заняться больше нечем? – буркнул Вохма

– И то верно! – кивнул головой Добрава. – Ну, а все-таки?

– Разные народы – разные боги! – уклонился от ответа казак.

Тем временем, он поднял на свет божий Ванятку. Тот был без сознания и очень плох. Кровь уже не сочилась из раны, но парень горел в лихорадке. Молодой организм боролся за жизнь из последних сил.

– Он долго не протянет. Рана слишком глубокая, – сказал ордынец. – Я до сих пор не понимаю, как он еще держится?

– Нужно что-то делать?

Маня схватила Вохму за рукав и заглянула ему в глаза.

– Не хочу тебя обманывать, но он скоро умрет! Утешься! – тот смотрел прямо и спокойно.

– Я знаю, кто ему может помочь, – проронила мать.

Она погладила Маню по голове и прижала девушку к груди.

– Кто? – как эхо отозвалась та.

– Его нужно отнести к Светозару! Твоему деду! Только он в силах вернуть Ванятку к жизни!

– Но ведь это далеко и опасно.

– Светозар – великий знахарь! Идти нужно сейчас, не мешкая! Дорогу знаешь?

– Знаю.

– Хорошо, деточка. Вохма тебе поможет. Нужно соорудить носилки. Путь не близкий. Утром будете на месте.

Мать говорила решительно, отдавала команды, не принимая возражений. Именно в час тяжелых испытаний русские женщины брали на себя всю полноту ответственности за сохранение рода, становились жертвенными в служении семье и безграничной самоотдаче по отношению к детям. Вохма послушно кивнул головой и стал собираться в дорогу.

– Может, и вы с нами? – спросила Маня.

– Нет, мы не с вами. У нас слишком много дел. Кто-то должен схоронить убиенных.

Долгий путь ожидал путников к заимке лесного ведуна. Они водрузили на плечи две палки, закрепили на них ткань с четырех сторон – получилось нечто вроде носилок. В них осторожно положили мальчика и понесли: девушка – впереди, Вохма – за ней. Ноша была не тяжела, поэтому они двигались почти налегке, не считая военной амуниции, которую Вохма привычно взял с собой. Проходя по разрушенному городу, ордынец видел, как из пожарища, словно тени предков из небытия, возникали чудом уцелевшие жители. Они ходили от тела к телу, разыскивая родственников. Уже кем-то снаряжались группы, которые собирали павших на телеги и увозили за город на погост. Хоронили в общей могиле.

Идти торной дорогой было опасно. Грабители, хотя и оставили город, но продолжали свою охоту в людных местах. Поэтому шли лесом, хоронясь, стараясь меньше разговаривать и постоянно прислушиваясь к каждому звуку. Маня шла уверенно, умело выбирала путь без завалов и буреломов. Она так легко ориентировалась в чаще, ее гибкий стан так лихо уклонялся от препятствий, созданными деревьями и мелколесьем, что ордынец едва поспевал за ней. Несколько раз он нес носилки на вытянутых руках, потому что не смог проскочить там, где без труда проходила девушка. Все это напоминало лодку, которая скользила между камней на узкой стремнине водного потока.

К вечеру они вышли к реке и решили остановиться на ночлег. Костер разжигать не стали. В темноте он был слишком заметен. Быстро соорудили навес из веток и листьев, уложили туда раненого. Вохма сменил ему повязку. Жар не спадал. Обескровленное лицо похудело и вытянулось. Но малец все еще жил и дышал.

– Далеко еще? – спросил ордынец и достал из котомки еду, расстелил на земле плащ.

– Ночь переночуем. Дальше вдоль реки будет брод, а там уже рукой подать.

– Будем надеяться, что он продержится. Парень молодой, выдюжит.

– Даст бог.

Девушка подошла к воде и потрогала ее ладошкой.

– А теплая какая!

Нагретая за день река к вечеру была, как парное молоко. Солнце уже скрылось за лесом. Небесный пожар угасал, позолотив облака. Повеяло прохладой. Гнус оживился, почувствовав запах крови. Только теперь Маня поняла, как она устала. За последние сутки она не сомкнула глаз. Огромная тяжесть давила на плечи и гнула к земле. Хотелось упасть на траву и забыться. Она вспомнила, что даже не умывалась. Ей представилось, какой кикиморой она выглядит перед любимым, поэтому попыталась пригладить растрепанные прокопченные волосы. Грязные пряди запутались в пальцах.

– Я буду купаться, – сказала она, обернувшись к Вохме.

– Может, сначала поедим? – ответил тот, раскладывая нехитрую снедь, собранную матерью.

Маня не ответила, быстро разделась и вошла в воду. Мелководье сплошь заросло водяными цветами. Ласковая вода приняла обнаженное тело, стебли и листья тугими змеями потянулись к ней. Когда под ногами пропало мохнатое от водорослей дно, девушка поплыла, чувствуя, как усталость отступает, нехотя покидая измученную плоть. Вдруг руки наткнулись на что-то мягкое и тяжелое. В ужасе Маня вскрикнула и быстро повернула к берегу.

Вохма сначала наблюдал, как девушка плескалась, привычным ухом старался уловить посторонние звуки вокруг, и лишь когда со стороны реки послышался возглас, и мокрая фигурка выскочила из воды, он поспешил к ней навстречу.

– Что случилось? – спросил он, обнимая вздрагивающие плечи.

– Там! Там утопленник! – всхлипнула Маня и уткнулась лицом ему в грудь.

– Нашла чего пугаться! Их сейчас много. Теперь уж он тебя точно не укусит.

Теплые огромные руки, казалось, окутали девушку с ног до головы. Стало спокойно, как в детстве, когда беззаботная жизнь была наполнена крохотными радостями, когда были живы все родные и близкие люди, когда будущее представлялось безоблачным и счастливым. Маня еще крепче прижалась к Вохме и потянулась к нему губами. Он целовал ее бережно с наслаждением. Затем поднял на руки и понес на траву.

– Я люблю тебя! Без тебя я умру! – много раз повторяла девушка, робко отдаваясь своему первому и единственному чувству.

Они были, как боги, в этом жестоком для них мире, среди войны, среди смерти. Их тела сплелись в бесконечном блаженстве, давая новый росток новой жизни.