Белая радуга

– Совсем?

– Те несчастные напитки вряд ли можно назвать едой, ты согласен? А что? Я не могу умереть от голода до определенного момента.

– Удобно, – согласился Эн.

– Чем питаешься ты?

– Батарейками.

– Серьезно? Ух ты. То есть я, конечно, слышала о подобном, но встречаю впервые. А можно… посмотреть?

– Нет.

– Почему? О, не говори. Это какое-то интимное место, – кокетливо предположила она.

– Нет. Я просто не хочу. Зачем тебе видеть, куда вставляются батарейки?

Мэй смеялась секунд пятнадцать.

– Скажу по секрету, – прошептала она. – У столика застыл официант.

Эн нашел восприятием застывшего официанта.

– О. Да, – разволновался Эн. – Два кофе, – он проследил удаление официанта и сказал: – Я сосредоточился на диалоге.

– Интересно, – кивнула Мэй. – Мне интересно твое восприятие мира.

– Оно весьма избирательно, – шутя отметил Эн.

Потом он признался:

– Отчего-то я представлял тебя в легком весеннем платье.

– Правда? – обрадовалась она. – Спасибо. Во время нашей первой встречи я была именно в нем.

– Красивое платье, – оценил Эн.

Официант принес две чашки кофе.

Аромат крепкого кофе разбудил дремлющее сознание Эна. Эн с удивлением обнаружил, что такого удобного сигнала в памяти нет. Он отметил запах кофе на будущее.

– Расскажи, каково это? Воспринимать так, как ты… – попросила Мэй.

– Я не знаю, – ответил Эн. – Я не воспринимаю по-другому. Как я могу объяснить разницу?

Мэй чувствовалась чуть разочарованной.

– Ладно, – попытался исправить положение Эн. – Чем дольше я общаюсь с определенными людьми, тем лучше я их чувствую. Быстрее учусь узнавать. Начинаю определять на гораздо большем расстоянии и по менее явным признакам.

Мэй моментально оживилась.

– Это действительно интересно. Ты уникален. Знал об этом?

– Я знал, – подтвердил Эн.

Мэй отпила кофе.

В пространстве комнаты отдыха преобладал цвет красного дерева.

Эн решил задать вопрос:

– Ты переехала сюда, верно?

– Верно, – подтвердила Мэй. – В один из архивов. Там много древностей, книг, рукописей, "мертвых языков".

– Так ты отчасти знакома с системой человеческого языка? – уточнил Эн.

– Отчасти, – она, вероятно, улыбнулась, отхлебнула кофе, устраиваясь на стуле удобнее.

– Меня интересуют явления теоретически не попадающие в систему.

– Что ты имеешь в виду?

Эн мысленно перебрал все возможные формулировки, но так и не нашел подходящей.

– Чего нет в системе, того нет и в реальности, – сказала Мэй. – Сознание не воспринимает такое явление за "отдельное". Тебя интересует именно языковая система?

Эн оторвался от мыслей и стал весь внимание.

– Потому что, пожалуй, в любой науке (или, по крайне мере, во многих) существуют явления, которые никак не определяются на современном уровне развития разума. Их если и можно определить, то только по результату взаимодействия с другими объектами.

– Неопределяемые явления оставляют следы на объектах определяемых, – перефразировал Эн.

– Конечно, оставляют. Иначе они бы не существовали. А ведь мы говорим о существующих явлениях мира, – Мэй допила кофе и вздохнула. – Но твой вопрос был задан с целью. Тебя что-то беспокоит? Трудности в общении?

– Нет. Мой вопрос связан не с общением, – покачал головой Эн. – Хотя… У меня есть трудности. Общаясь с людьми, я нередко чувствую стену. Это нелегко объяснить, но лучшего определения не придумать.

Мэй закивала с пониманием.

– Ты читал Эжена Юнеско?

– Кого? – переспросил Эн.

– Ой. Прости, – смутилась она. – "Читал", наверное, не совсем уместно по отношению к тебе.

– Я считываю информацию с электронных устройств, – возразил Эн.

– Ага, – с интонацией "так о чем я" Мэй попыталась вернуться к мысли. – Эжен и его театр парадокса. В наши дни пьесы уже не ставят, потому что последний театр уж десять лет как закрыли, но когда-то они были очень популярным видом искусства. Извини заранее за неточное цитирование, но, по-моему, Эжен сказал: "Мир, жизнь до крайности несообразны, противоречивы, необъяснимы тем же здравым смыслом или рационалистическими выкладками. И человеку… приходится год от года все труднее, все непосильнее, и человек чаще всего не понимает и не способен объяснить сознанием всей громады обстоятельств действительности, внутри которой он живет, а стало быть, он не понимает собственной сути, самого себя". Театр, оперирующий к правдоподобию, по его словам, не нужен. Нужен театр, который балансирует на границе двух миров: призрачно-фантастического и реального, но обязательно с привкусом ирреального. У Эжена также была статья "Трагедия языка". Там он обстоятельно демонстрирует, как разваливается язык, если его начинать использовать абсурдно. У языка есть конкретная функция – объединять людей. Но именно она теряется, так как человек сделал все, чтобы уничтожить язык. Человек использует язык не для передачи информации, а чтобы занять время.