Доктор Данилов в сельской больнице

В реальности же навстречу Данилову вышел небритый мужик лет сорока с красными от бессонницы глазами, назвался Олегом Денисовичем, сказал: «Опаньки! Вот так нечаянная радость!» – и повел знакомить со старшей сестрой Ксенией Викторовной («для своих я просто Ксюша»). Спустя десять минут Данилов получил четыре комплекта хирургической формы, четыре халата, ключ от ординаторской («раньше не запирали никогда, а теперь жизнь заставила – подворовывают втихаря в больнице»), ключ от раздевалки для сотрудников, находившейся в подвале, и совет идти домой в общежитие, как следует выспаться напоследок.

– Пока наркотический допуск на вас не оформим, работать будете под прикрытием, – сказал Олег Денисович, имея в виду, что сделанные Даниловым назначения наркотиков и психотропов будет подписывать другой врач, – но это ничего не меняет – запряжем мы вас по полной, сразу предупреждаю…

И кто только придумал оформлять допуск к работе с наркотическими средствами и психотропными веществами на каждом новом месте? Можно подумать, что, переходя с работы на работу, человек сильно меняется. По уму, выдавали бы этот допуск врачу сроком на пять лет (или на три года), но всякий раз при смене работы нужно долго ждать разрешения. Только в госпитале МВД Данилову сделали этот допуск быстро, в считаные дни – сработали межведомственные связи. Здесь, в Монаково, на быстроту надеяться не приходилось. Наоборот, с учетом того, что Данилов постоянно проживал в Москве, запросы будут идти дольше – другой регион.

– Запрягайте, – ответил Данилов.

По крайней мере, скучать на первых порах не придется.

В общежитие можно было пройти напрямик дворами («Тут наискосок всего ничего, только в одном месте канаву по досочке перейти надо», – объяснил Максим Максимович) или кружным путем по улице. Данилов выбрал более длинный путь. Ему не хотелось с тяжелой сумкой на плече балансировать на «досочке» (отдых в травматологическом отделении – дело малопривлекательное, а в местном и подавно), а погода стояла приятная – разгар бабьего лета.

«Если в общаге хоть немного пахнет цивилизацией – там и останусь», – пообещал себе Данилов, идя по улице. Хотелось сбросить с плеча сумку, принять душ, потом растянуться на чистой постели и начать устаканивать впечатления, привыкать к новому месту. Вечером можно будет выйти на прогулку, ознакомиться поближе с местными достопримечательностями, изучить город, и вообще… Понятие «вообще» неожиданно превратилось в видение запотевшей кружки холодного пива. Данилов попытался превратить воображаемое пиво в квас, но на это не хватило ментальных сил. Вышло наоборот: рядом с пивом появился из небытия большой и янтарно-жирный копченый лещ. Его нельзя было потрогать, но соблазнительный аромат ощущался явственно. Данилов остановился посреди тротуара, крепко зажмурился и потряс головой, отгоняя наваждение. Оно исчезло, но не совсем – рыбный дух продолжал щекотать ноздри.

«Why not?» – на чистейшем английском языке (подсознание непостижимо) подумал Данилов, удивляясь как неожиданному наваждению, так и внезапному переходу на иностранный язык. Он продолжил думать уже на родном: «В конце концов, это всего лишь пиво, а ситуация у меня сейчас далеко не такая, чтобы… увлекаться спиртным. Да и сам я не тот уже, что раньше, могу держать себя в руках. Пропустить пару кружек пива в честь приезда в Монаково и закусить их вкусной рыбкой – что в этом плохого? Но сначала надо устроиться…»

В солнечный день любой город производит хорошее впечатление, особенно если ты настроен на получение позитива и не склонен обращать внимание на негатив. Данилов присвоил Монакову статус места, вполне подходящего для временного проживания.

Двухэтажное общежитие Монаковской ЦРБ снаружи выглядело не самым лучшим образом: оштукатурить не мешало бы по новой, рамы сменить бы не мешало, но впечатления разрухи и упадка не было, и это внушало надежду. В общежитии во весь голос шел диалог двух культур. Из одного распахнутого окна доносилось не то двух-, не то трехголосое нестройное хоровое пение:

И снова луна озарила
Тот старый кладбищенский двор,
А там над могилою сына
Повесился сам прокурор.

Из другого надрывались «Йе-йе-йес», явно не вживую (что могло привести американскую рок-троицу в общежитие медиков города Монаково?):

I'll kiss you once yeah I'll kiss you twice
I'll kiss you once yeah I'll kiss you twice
I'll kiss you once yeah I'll kiss you twice
And I get the shivers 'cause you're cold as ice…
«Yeah Yeah Yeahs» – «Graveyard:

Я поцелую тебя, я поцелую тебя еще раз.
Я поцелую тебя, я поцелую тебя еще раз.
Я поцелую тебя, я поцелую тебя еще раз.
Меня кидает в дрожь, потому что ты холодна, как лед…

«Отдежурили – и культурно отдыхаем, – констатировал Данилов. – Ну-ну…»

В общежитии охранника не полагалось. Оно и верно: что тут охранять? Данилов вошел внутрь и удовлетворенно отметил, что ничем таким (ароматами сырости и отхожих мест) здесь не пахнет.

Лестница привела Данилова на середину второго этажа. Комната 12-а оказалась последней в правом крыле. Расположение было удачным – и место непроходное, и от туалета далеко. Туалет и душевые комнаты, находившиеся в конце левого крыла, подверглись осмотру в первую очередь и получили твердую четверку по гигиене. Не так чисто, как в домашнем санузле, конечно, но дома они тоже ведь разные бывают.

– Что ж, теперь осмотрим апартаменты! – скомандовал Данилов себе на выходе из туалета.

Апартаменты оказались вполне достойными: примерно четырнадцать-пятнадцать квадратных метров, на потолке – плафон (две лампы дневного света без крышки), плотные шторы на окне, шкаф, дверки которого свободно закрывались и открывались, стол, который не шатался, два стула, кресло, простецкое, но не продавленное, и кровать. Кровать стала самой неожиданной – не какое-нибудь музыкальное чудо на пружинах, а медицинская кровать с ложем металлической решетки. Она была заслуженной, со следами ремонтно-сварочных работ на каркасе, но крепкой. И матрац, не имевший ни запаха, ни пятен, порадовал Данилова. Огорчило только одно обстоятельство: отсутствие подушки, одеяла и постельного белья. Елена обещала привезти Данилову из дома все необходимое для обустройства, но она могла приехать только в субботу… Данилов достал из большой сумки маленькую, убрал в нее документы, решив, что завтра положит их в сейф в отделении, а до тех пор будет носить при себе, и ушел обзаводиться постельным бельем.

Сразу по выходу на улицу зазвонил мобильный. То, что звонит Елена, было ясно и без взгляда на дисплей. Данилову давно уже следовало отзвониться и рассказать о своих достижениях.

– У меня все нормально, устроился на работу, получил комнату в общежитии, сейчас иду покупать постельное белье и подушку с одеялом, – кратко, но в то же время обстоятельно доложил Данилов.

– Если ты устроился на работу, то все это можешь получить у своей сестры-хозяйки, – проявила практичность Елена.

– С меня хватит медицинской кровати в апартаментах, – ответил Данилов. – И как ты вообще представляешь эту картину: «Здрасьте, нельзя ли мне разжиться казенными постельными причиндалами?» Как-то не очень…

– Ты не приватизатор, Данилов, – констатировала Елена. – Другие заводами казенными разживаются, а то и рудниками…

– Это упрек? – удивился Данилов.

– Это похвала, замаскированная под упрек. Ладно, подробности я у тебя выпытаю вечером…

– Да, к тому времени я успею провести ревизию местных дам и…

– За дам я тебе так дам – не обрадуешься! – пригрозила Елена и отсоединилась.

«Да – я не приватизатор, – подумал Данилов. – Видел бы меня сейчас дядя Гоша – перестал бы уважать». В Москве в Карачарове был у Данилова сосед, дядя Гоша, отставной прапорщик и талантливый, идейный приватизатор. Дома у него многое было приватизированным – и посуда, и постельное белье, и кое-что из мебели. «Когда в отставку вышел, так непривычно было покупать лампочки, мыло, зубную пасту и прочую хрень за живые кровные деньги, – вздыхал дядя Гоша и с видом мученика добавлял: – Такое уж существо человек – ко всему привыкает».

Идти без вещей было приятно. Не спрашивая ни у кого дороги, Данилов вышел к станции и порадовался тому, что уже начал ориентироваться в Монаково. Голод уже напоминал о себе бурчанием в животе, но правильнее было сначала обжиться на новом месте, а потом уже отпраздновать новоселье. Купить каких-нибудь вкусных пирожков (откуда-то взялась у Данилова уверенность в том, что в Монаково должны быть вкусные пирожки), приличного чаю (кипятильник и кружка имелись)… Мысли о чае сменились мыслями о пиве. «Однако какая навязчивость, – удивился Данилов. – Это природа местная, что ли, так действует, или удаленность от родных московских мест?» Времени на дальнейшие рассуждения не осталось, потому что Данилов уже шел по пристанционному рынку, и уже попалась на его пути женщина с лотком, на котором аккуратными стопочками было разложено постельное белье.

Белый, без затей, полуторный комплект обошелся Данилову в пятьсот рублей.

– Лучше цены, чем у меня, не найдете, – гордо сказала торговка. – За пятьсот рублей такое качество да две наволочки!

Данилов открыл пакет с угла и двумя пальцами пощупал материю, оказавшуюся довольно плотной на ощупь.

– Не марля, – ударение почему-то было сделано на последней букве, – и сшито хорошо, без перекоса.

– А где тут у вас можно подушку и одеяло купить? – поинтересовался Данилов.

– Пух-перо или синтепон какой?

– Синтепон, – пуховых и перьевых спальных принадлежностей Данилов не любил за тяжесть и за то, что в них с удовольствием размножалась всякая мелкая живность.

– Двести пятьдесят – подушка, пятьсот пятьдесят – одеяло.

Данилов оглядел торговое место, но никаких одеял не увидел.

– Семьсот за все! – скинула торговка, истолковав замешательство Данилова как недовольство ценой. – Ниже – только если подарить.

– А где? – спросил Данилов.

– Сейчас принесу! – сверкнула золотыми зубами торговка и попросила соседку, продававшую носки: – Вер, пригляди за моим товаром! У молодого человека комплект оплачен. Может, вам еще чего, так вы разом скажите.

– Спасибо, больше ничего не надо, – ответил Данилов, думая о том, в каком возрасте его перестанут называть молодым человеком.

Самой торговке было на вид 45–46 лет.

На обратном пути Данилов зашел в салон связи и купил местную сим-карту не столько для того, чтобы не тратить лишних денег на роуминг, сколько ради отсечения московских знакомых, не посвященных в его жизненные передряги.