Полководец, Суворову равный, или Минский корсиканец Михаил Скобелев

Осенью 1860 года молодой Скобелев должен был держать экзамен в университет, а 21 мая он выдержал предварительную проверку знаний торжественно в квартире графа А. В. Адлерберга. (Муж сестры матери Михаила Дмитриевича. Этот человек, будучи министром двора и находившийся в дружеских отношениях с императором Александром II, сыграл заметную роль в его судьбе. – А.Ш.). Судя по письмам Модзалевского, экзамен проходил в присутствии некоторых профессоров и попечителя учебного округа и завершился успешно. Занятия с Модзалевским продолжались и после этого испытания. Скобелев поступил в университет на математический факультет, но учиться пришлось недолго. Осенью 1861 года в университете вспыхнули студенческие беспорядки, и он был закрыт. Причины, которые заставили Скобелева уйти из университета, точно не установлены. Вероятно, это произошло не без влияния отца, который опасался, что «Миша участвует в сходках и там, где другие болтают, он требует решительных действий»[8 - Российский государственный архив литературы и искусства (далее РГАЛИ), ф. 355 (личный фонд В. И. Немировича-Данченко), оп. 2, д. 82, л. 10.]. Затем Михаил поступил юнкером в Кавалергардский полк. Очевидно, к военной службе тянуло. К моменту производства Скобелева в корнеты произошло польское восстание, в подавлении которого и он принял участие.

Заболев от частого падения с лошади, чувствуя боли в груди, Скобелев вынужден был перевестись в легкую кавалерию, в Гродненский полк. По-видимому, корнет Скобелев служил очень усердно, не щадя себя. По воле обстоятельств попав в Преображенский полк, преследовавший банду, он в качестве волонтера и частного лица провел в деле почти весь свой отпуск. Уже здесь было замечено в нем «прямое и отличное исполнение приказаний и мужество», и он получил свою первую награду «за храбрость» – св. Анну 4-й степени.

О жизни молодого Скобелева в начале службы известно сравнительно мало. Это был очень живой офицер с беспокойным характером. В гусарских попойках всегда был первым на разные смешные выдумки, но часто его проказы принимали жестокий характер. Играли в пьяные грубые игры, в пятнашки, в кукушку, и однажды его товарищ, которого он запятнал, разбился в лесу и остался калекой. Раз Скобелев выбросился из окна второго этажа, но каким-то чудом остался жив; как-то во время ледохода бросился с товарищем в Вислу, и оба переплыли реку.

Впоследствии этот трюк с переправой кавалерии вплавь через реки Скобелев проделывал не раз в своей военной практике. В этих проделках, сопровождаемых обильным пьянством и безобразиями, видна, прежде всего жажда сильных ощущений.

Не был чужд молодой Скобелев и мистики. Так, один крестьянин из деревушки на берегу Финского залива, куда летом часто приезжал корнет, увидел его больным и говорит: «Давайте помолимся Богу, зажги-ка свечу перед Спасителем, стань на колени и прочитай «Верую», «Отче наш» и «Богородицу». Потом он взял в чашку воды, осенил ее крестиком, что у него на груди висел, и дал Скобелеву напиться, вспрыснул три раза и велел лечь спать. Утром Михаил Дмитриевич уверял, что уже поправился.

Как-то, отдыхая в деревне, Скобелев поехал в лес за жердями и чуть было не утонул в трясине, но вытащила лошадь. «Я ее налево забираю, а она меня направо тянет. Я ее никогда не забуду, – говорил Скобелев, – если где придется мне на лошади ездить, так чтобы сивку помнить, всегда буду белую выбирать». Этим рассказом объясняется в какой-то мере пристрастие Михаила Дмитриевича к белым лошадям. Любил он, кстати, в бою надевать белый китель, белую фуражку. Вот почему о Скобелеве шла впоследствии молва как о «белом генерале». Однако главной целью всего этого было произвести впечатление на солдат. Последние твердо верили в неуязвимость Скобелева[9 - РГВИА, ф. 221 (личный архив М. Д. Скобелева), д. 7, л. 33.].

Сослуживцы описывают некоторые подробности жизни Михаила Дмитриевича. Например, в комнате у него было сильно надушено, страсть к духам он сохранил на всю жизнь. Спал на двух подушках и наволочки менял ежедневно, одеяло было кумачное с подбоем из розового шелка. У изголовья висел образок Божьей матери. Любил много читать, часто засыпал с книгой, при свечах. Крепких вин не употреблял, а пил кавказские вина, и особенно шампанское. Немножко играл на рояле и немного пел не особенно сильным, но красивым баритоном[10 - См.: Кнорринг Н. Н. Указ. соч. С. 16.].

При своей общительности в эти годы Скобелев имел характер довольно неприятный – невыдержанный, запальчивый и заносчивый. Этим, вероятно, и объясняется его служебные скитания по всей России. Из Петербурга в Туркестан, оттуда в Павловск, затем на Кавказ, в Красноводск, Новгород, Пермь, Москву, снова на Кавказ и т. д. И все это на протяжении немногих лет, по нескольку месяцев на одном месте, причем только зиму прожил на северном Кавказе, командуя батальоном Ставропольского полка и читая лекции по тактике и военной истории.

В 1866 году Скобелев поступил в Николаевскую академию Генерального штаба. Занимался равнодушно и небрежно; видно, что академия – это формально необходимый этап в скобелевской карьере. Он пошел туда, словно по инерции, может быть, по желанию отца, а скорее, чтобы легче сделать карьеру. Вел себя Скобелев в академии довольно странно. Науками интересовался мало, на лекции не ходил, практическими занятиями пренебрегал. Одно время он совсем забросил учебу, перестал посещать лекции и даже рапорта о болезни не присылал, а только гулял по городу. В конце концов, о нем составилось общее мнение, что он «просто шалопай и авантюрист и никакого прока из него не выйдет», и его решили исключить из академии.

По-видимому, в это время в душе молодого, неуравновешенного и в то же время честолюбивого офицера происходил какой-то перелом. Это выражалось и в его внешности. «В юности, – говорит профессор академии А. Н. Витмер, – это был далеко не тот 36-летний красавец с пышной светлой бородой, увенчанный ореолом славы, каким приехал он после войны. Он удивительно похорошел впоследствии, когда возмужал и отпустил себе великолепные светлые бакенбарды. В академии же Скобелев был какой-то тусклый: с сероватым цветом лица. В его лице не было красок юности, ее свежести, ее очарования, отсутствие которых как-то шло вразрез с очевидной молодостью лица, едва покрытого растительностью»[11 - Витмер А. Что видел, слышал, кого знал Скобелев//Русская старина. 1908. № 5. С. 253.]. Витмер отмечал любопытную черту Скобелева того времени – он «никогда не видел его ни смеющимся, ни даже улыбающимся, пожалуй, даже веселым»[12 - Там же.].

Вызванный на откровенный разговор Витмером, Скобелев признался, что «решил бросить академию, оттого и не ходит на лекции, но бросать военную службу не намерен, потому что, по его словам, «для него жизнь без военной службы немыслима». Но Витмеру все же удалось уговорить строптивого Скобелева не делать этого, убедить его, сыграв на честолюбии, что академия – лишний шанс на службе и может впоследствии пригодиться. Скобелев остался, стал посещать лекции, но без большого энтузиазма. По-прежнему он небрежно относился к задачам, и над его летними съемками под Ораниенбаумом сокурсники подсмеивались; по-прежнему он вел рассеянный образ жизни, и его часто можно было встретить на рысаке, в штатском платье, в шотландской шапочке.

«Судя по некоторым отзывам, – вспоминал А. Н. Куропаткин, – Скобелев не пользовался в то время симпатиями большинства своих товарищей и никто из них не предвидел в нем будущего героя Плевны и Геок-Тепе. Вероятно, Скобелеву не удалось бы докончить курс академии, если бы не профессор Генрих Антонович Леер, который своим верным и чутким инстинктом прозрел в несимпатичном тогда поручике исключительного военного дарования и энергии»[13 - РГВИА, ф. 165, оп. 1, д. 1792, л. 6–7.].

Неудивительно, что Скобелев окончил академию по второму разряду. Только знанием военной истории будущий полководец порой поражал учителей. Однажды ему досталась битва при Рымнике. Профессор Витмер всегда считал это сражение неинтересным с точки зрения военного искусства, но Скобелев на экзамене так увлекся, что «прочел целую профессорскую лекцию просто, ново и с огромным увлечением». Видно было, добавляет Витмер, что «самый механизм боя, его поэзия» близки его сердцу[14 - См.: Витмер А. Указ. соч.//Русская старина. 1908. № 12. С. 690–696.].

В эти же годы Скобелев пытался выступать в печати. Например, при переходе на старший курс он принес в редакцию «Военного сборника» свою статью «О военных учреждениях Франции», которая и была вскоре опубликована. Об этом факте он сообщал своему отцу. Характерная деталь этого письма – обращение «Многоуважаемый отец!» – говорит о почтительности и душевном настрое как самого Скобелева, так и молодежи той эпохи вообще.

Рассказывали, что только случай решил его дальнейшую военную карьеру; он был зачислен в Генеральный штаб. После теоретических экзаменов перед выпускниками поставили практические задачи, начались полевые испытания. На этот раз съемки и рекогносцировки происходили в Северо-Западном крае. Скобелеву потребовалось отыскать наиболее удобный путь для переправы кавалерийского отряда через Неман. Михаил Дмитриевич провел назначенное время на одном и том же пункте, даже не утруждая себя разъездами вдоль берега реки, когда явилась проверочная комиссия, среди которой находился знаменитый уже в то время профессор академии генерал-лейтенант Г. А. Леер, Скобелев, недолго думая, вскочил на коня, ободрил его плетью, прямо с места бросился в Неман и благополучно переплыл его в оба конца. Проявившаяся в этом эпизоде склонность к импровизации, быстрым и решительным действиям были присущи будущему полководцу и в дальнейшем. Генерал Леер пришел в восторг от таких энергичных действий и настоял, чтобы Скобелева зачислили в Генеральный штаб.

Вскоре Михаил Дмитриевич был назначен на службу в Туркестанский край. Здесь юный капитан Генерального штаба принимал участие в действиях отряда генерала Абрамова на бухарской границе. В 1870 году Скобелев получил назначение на Кавказ. А в 1871 году, находясь в отряде полковника Н. Г. Столетова в Закаспийском крае, произвел скрытную рекогносцировку к Саракамышу, которая совсем не входила в планы кавказского штаба. В результате М. Д. Скобелева отозвали в Петербург, где он некоторое время принимал участие в занятиях военно-ученого комитета, а потом состоял старшим адъютантом штаба 22-й пехотной дивизии.

Как только решено было начать поход против Хивы, Скобелев поспешил выхлопотать себе перевод в Кавказские войска, принимавшие участие в боевых действиях в Средней Азии, или, как тогда называли, Туркестане.

3

В жизни генерала М. Д. Скобелева Туркестан сыграл исключительную роль. Для многих военных того времени Кавказ, как и Туркестан и Закаспийская область, явился, можно сказать, практической военной академией, боевой школой, где в своеобразных условиях локальных войн вырабатывались не только военные качества, оттачивался полководческий талант, но и приобретались специфические административные навыки. Скобелев приехал в Туркестан молодым 26-летним офицером, беспокойным и честолюбивым. «В маленьком уездном городке Чиназе, недалеко от Ташкента, командир сотни уральцев Скобелев производил довольно необычное впечатление. Офицер Генерального штаба, с огромными связями в Петербурге, сын придворного генерала, по тому времени весьма образованный, свободно говоривший на многих иностранных языках, красивый, холеный, с изящными манерами, Скобелев мало походил на обычного армейского служаку отдаленной окраины, скорее, он производил необыкновенное впечатление, поражая окружающих не только своим умом, но и военными качествами: в нем было что-то, пытливое и вызывающее. Его можно было невзлюбить, но не заметить как личность невозможно. О нем всегда (хорошо ли, плохо ли – это другой вопрос) говорили. Всем бросалась в глаза его какая-то напористость, целеустремленность, одержимость.

В начале службы в Туркестане Скобелев имел незавидную репутацию гуляки, был склонен к бесшабашной удали, много пил. На его счету две дуэли. Виновником был некто Герштенцвейг, молодой гвардейский офицер, сосланный в Ташкент, как говорили, по просьбе матери за увлечение какой-то актрисой. Герштенцвейг общий любимец и друг Скобелева. Причиной их ссоры послужила военная экспедиция против племени мачинцев под начальством генерала Абрамова. Скобелев был в отряде Герштенцвейга. Бунтовщиков нагнали и усмирили. Подробностей об этой экспедиции мы не знаем, но, по сведениям одних, Скобелев в стычке «струсил», по сведениям других, пьяный Герштенцвейг полетел в атаку на мирных жителей, а Михаил Дмитриевич, заметивший ошибку, пытался удержать приятеля. О «неудачном» эпизоде в реляции умалчивалось, но слухи о «трусости» Скобелева быстро распространялись среди офицеров.

Скобелев вызвал на дуэль одного из «болтунов». Дуэль состоялась, но окончилась безрезультатно, и Скобелев потребовал от самого Герштенцвейга признания его ошибки в экспедиции, грозя разоблачениями. Приятели дрались, и Герштенцвейг был ранен. Эта дуэль не прибавила доброжелателей Скобелеву, наоборот, большинство офицеров было на стороне его противника. После дуэли Михаилу Дмитриевичу не оставалось ничего другого, как уехать.

Начинается новый скитальческий период жизни Скобелева – опять Кавказ, затем Красноводск, следом почти годовой отпуск с прикомандированием к Главному штабу. Но офицерская карьера его продолжается. Через несколько месяцев он произведен в подполковники и назначен в штаб Московского округа, затем в Ставропольский полк командиром батальона.

В это время началась подготовка к походу на Хиву. Скобелев никак не мог примириться с тем, что не участвует в нем: считал, что имеет полное на это право. Опыт двухлетнего пребывания в Туркестанском крае что-то значил.

Но прежде чем приступить к описанию этого похода, вспомним коротко историю присоединения Средней Азии (Туркестана) к России.

После поражения в Крымской войне 1853–1856 годов царское правительство было вынуждено временно отказаться от активной политики на Балканах и Ближнем Востоке и уделить больше внимания укреплению своих позиций в Средней Азии. Этому способствовали территориальная близость, а также экономическая обстановка, сложившаяся в Российской империи и среднеазиатских ханствах того периода. В то время как Россия все более твердо становилась на путь капиталистического развития, Средняя Азия все еще значительно отставала, сохраняя феодальные путы, являясь для России выгодным рынком сбыта промышленной продукции и перспективным источником сырья.

Несмотря на захватнические цели самодержавия, присоединение Средней Азии к России исторически объективно имело прогрессивное значение. На огромной территории было отменено рабство, прекращены разорительные и кровопролитные войны, феодальные раздоры, начали развиваться капиталистические отношения, население огромного региона вступили в тесное общение с русским народом и русской культурой.

К тому же присоединение среднеазиатских земель к России предотвратило их захват Британской империей. А такая перспектива ничего хорошего не сулила народам Средней Азии. Дело в том, что русские власть имущие были представителями старого времени, поэтому «душить, как следует, не умели», а представители английской и американской буржуазии «душить умеют и душат до конца»[15 - Ленин В. И. Доклад ВЦИК и Совнаркома 5 декабря (VII Всероссийский съезд Советов, 5–9 декабря 1919 г.)//Полн. собр. соч. Т. 39. С. 398.].

Думается, что и последующее вхождение среднеазиатских республик в состав Советского Союза было обоюдовыгодным процессом. Тем самым обеспечивались стабильность и конструктивное развитие огромного евроазиатского пространства на основе уникального в мировой истории содружества первоначально различных по своему культурному уровню народов. Спровоцированное разрушение этого содружества привело, как можно убедиться, к далеко не лучшим результатам. И, вероятно, исторический опыт, еще поможет политикам исправить допущенные ошибки, лучше понять реальную расстановку мировых сил и стратегическую роль России.

Как отмечают российские историки, концепция присоединения народов Средней Азии к России включает и завоевания среднеазиатских ханств, и мирное присоединение, и добровольное вхождение отдельных территорий в состав России[16 - См.: Объединенная научная сессия, посвященная прогрессивному значению присоединения Средней Азии к России. Ташкент, 1959.]. В этом понятии учтены все аспекты и этапы политического процесса вхождения Средней Азии в России, растянувшегося почти на два десятилетия (1868–1885 годов), если не считать мангышлакских туркмен, ранее принявших российское подданство.

В описываемые времена Средняя Азия представляла собой огромную территорию, простиравшуюся от Каспийского моря до границы с Китаем на востоке. На юге она граничила с Ираном и Афганистаном, где уже преобладало британское влияние. Население Средней Азии было невелико – около 5 млн. человек.

С давних пор здесь существовали два ханства – Бухарское (Эмират), в бассейне реки Зеравшан, и Хивинское, в нижнем течении Амударьи. В конце XVIII века в Ферганской долине консолидировалось третье ханство – Кокандское. Ему удалось вскоре овладеть важным торгово-политическим центром – Ташкентом, в то время самостоятельным городом-государством. Твердо определенных границ среднеазиатские ханства не имели.

В Бухарском ханстве в середине XIX века проживало около 3 млн. человек, в основном узбеки, таджики, туркмены; в Кокандском – около 1,5 млн. – узбеки, таджики, казахи и киргизы; в Хивинском – примерно 0,5 млн. – узбеки, туркмены, казахи и каракалпаки. В городах жили также персы, евреи, арабы, цыгане, выходцы из Индии и Китая.

Все три ханства были экономически отсталыми феодальными государствами с пережитками рабовладельческого строя. Городское население занималось торговлей и ремеслами, сельское – скотоводством, земледелием, садоводством и огородничеством.

Народные массы Средней Азии находились под тяжелым гнетом местных феодалов. Эмиры и беки вершили суд и расправу «по произволу и всегда в пользу ханской казны»[17 - Иванин М. И. Хива и река Амударья//Морской сборник. 1864. № 8–9. С. 169.]. Широко применялась смертная казнь, а также пожизненное заключение в подземных тюрьмах (зинданах).

Интерес России к Средней Азии был велик еще в первой половине XIX века. Предпринимались многочисленные попытки ее изучения. Правительство заботилось о росте торговли, опекало русских купцов в тех краях. В 50-е годы были предприняты три русские миссии в Среднюю Азию: научная под руководством ученого-востоковеда Н. В. Ханыкова, дипломатическая – под начальством Н. П. Игнатьева, торговая миссия – Ч. Ч. Велиханова.

В первой половине 60-х годов русское правительство разрабатывало планы военного проникновения в Среднюю Азию. В 1864 году войска под командованием генерал-майора М. Г. Черняева начали наступление на Ташкент, но этот поход окончился неудачей. Воспользовавшись феодальной междоусобицей и недовольством народных масс Кокандским ханом, Черняев в 1865 году повторил поход и овладел Ташкентом. В 1867 году было образовано Туркестанское генерал-губернаторство, ставшее центром дальнейшего проникновения русских в Среднюю Азию. В 1868 году Кокандское ханство попало в фактическую зависимость от России. В том же году войска туркестанского генерал-губернатора генерал-адъютанта (генерал-лейтенант, зачисленный в свиту императора. – А.Ш.) К. П. Кауфмана овладели Самаркандом и Бухарой. После этого Бухарское ханство также стало зависимым от России.

Кауфману были предоставлены неограниченные полномочия. Недаром местные жители дали ему прозвище «ярым-подшо» – полуцарь. Перед ним была поставлена задача – открыть, прежде всего «широкий и легко доступный путь нашей отечественной торговле и промышленности в глубь Средней Азии»[18 - Цит. по: Халфин Н. А. Присоединение Средней Азии к России (60–90-е гг. XIX в.). М., 1965. С. 225.].

После заключения русско-бухарского и русско-кокандского договоров 1868 года лишь самое небольшое из государственных образований в Средней Азии – Хива сохранила свою самостоятельность. Но в обстановке борьбы капиталистических держав за рынки сбыта и источники сырья эта независимость была недолговечной. Хивинские сборщики податей появлялись в кочевьях принявших российское подданство казахских племен, вынуждая их платить налоги хану. Кроме того, агенты хивинских ханов разжигали недовольство кочевников, подстрекая их к открытым выступлениям против русских. Почва для русско-хивинского конфликта была, таким образом, подготовлена.

Еще осенью 1869 года Кауфман направил хивинскому хану Мухаммеду Рахиму послание, в котором предъявлял претензии по поводу грабежей торговых караванов, укрытия «мятежных элементов» и откровенно говорил о возможности военного удара по «тем, кто не понимает добрых намерений» царя. Генерал-губернатор предполагал двинуться на Хиву в 1871 году, однако этот план был отложен в связи с обострением положения в восточной части Центральной Азии.

В бытность свою в Тифлисе в августе 1871 года Скобелев представил в штаб Кавказского округа записку о занятии Хивы, «на которую, – по его словам, – в свое время никто не обратил внимания»; в ней очень много дельных замечаний и верных прогнозов. Предостерегая от трудностей завоевания Хивы, Скобелев рекомендовал занять на Амударье какой-либо опорный укрепленный пункт, который бы позволил угрожать Хиве. По его мнению, поддерживать того или другого претендента дешевле и выгоднее, нежели занимать страну. А главное «не захватами достигнем мы прочного положения в Средней Азии, а основательным изучением страны, уяснением действия при различных возможных политических обстоятельствах, в особенности же подготовлением средств для исполнения наших планов со всевозможными шансами на успех, если можно так выразиться, наверняка»[19 - Цит. по: Кнорринг Н. Н. Указ. соч. С. 26.].

Так как условия степной войны в Средней Азии, где природа страшнее неприятеля, требует, прежде всего по возможности всестороннего знакомства со страной, в которой предстоит воевать, то Скобелев предлагает свои услуги: двинуться из Туркестана в Хиву с купеческим караваном и пройти далее к Каспийскому морю. Он составил большой список вопросов, на которые должны быть получены ответы, – тут и количество воды в степи (ручьи, колодцы, ямы), и оазисы с их населением, растительность, вопрос о корме для лошадей и т. д.

Тем временем Петербург едва не был поставлен перед свершившимся фактом вторжения в Хиву Красноводского отряда. Его командир Н. Г. Столетов и начальник кавалерии М. Д. Скобелев решили предпринять «самодеятельное» наступление на Хивинское ханство. Их намерения пресек начальник штаба Кавказского военного округа генерал А. П. Свистунов. Прибыв в Красноводск, он запретил отряду продвигаться вперед без разрешения Тифлиса. В результате дело приняло скандальный оборот. Столетов был отстранен от командования отрядом, а Скобелев отчислен из группы офицеров, находящихся при главнокомандующим кавказской армией.

Начальником Красноводского отряда был назначен полковник В. И. Маркозов. И все же ошибались не Столетов со Скобелевым, а сам Свистунов, не проявивший «понимания истинных видов правительства». Царские власти вовсе не были намерены отказаться от утверждения своего господства над Хивой. Участь ханства была окончательно решена 3 декабря 1872 года на особом совещании руководителей основных министерств при участии Александра II.

По предложению Кауфмана совещание приняло решение силой вынудить Хивинское ханство принять требование Российской империи и поручило руководство военной экспедицией туркестанскому генерал-губернатору (при содействии оренбургских и кавказских войск). Предусматривалось, что ханство не будет ликвидировано или аннексировано, а «лишь подчинено, наравне с другими соседними среднеазиатскими владениями, нашему влиянию в видах развития наших торговых интересов»[20 - Цит. по: Халфин Н. А. Указ. соч. С. 306.].

В феврале 1873 года русские войска начали наступление на Хиву. Со стороны Красноводска выдвигался отряд во главе с полковником В. И. Маркозовым, из Александровска – отряд полковника Н. П. Ломакина, из Оренбурга – отряд генерала Н. А. Веревкина, из Ташкента – основной отряд под начальством полковника Н. Н. Головачева. С отрядом Головачева отправился и руководитель экспедиции К. П. Кауфман. Подполковник М. Д. Скобелев находился в отряде Н. П. Ломакина. Общая численность участников Хивинского похода превышала 12 тыс. человек.

4

Отряду Ломакина, или Мангышлакскому отряду, как он тогда назывался, приходилось очень трудно: и людям, и животным недоставало воды. Драгоценную влагу везли на верблюдах в бурдюках, но зной был такой нестерпимый, что запасы быстро истощались. На пути отряда кое-где попадались колодцы, т. е. глубокие узкие ямы, на дне которых виднелась вода. Но что это была за вода! В одних колодцах она была желтоватая, в других зеленая, везде теплая и прогоркло солоноватая на вкус. Киргизы, чтобы навредить русским, в некоторые колодцы набросали падаль – гниющие трупы козлов, собак, но и такой воде русские воины были рады в пустыне Устюрт. Отчаяние охватывало и офицеров, и солдат, когда, пройдя десяток-полтора километров, на дне колодца обнаруживали одну лишь липкую грязь. Приходилось идти к следующим колодцам по невыносимой жаре. Верблюды то и дело падали; людям приходилось снимать с них груз и нести самим.

Шли большей частью ночью и вечером, чтобы воспользоваться несколькими часами прохлады. Днем останавливались на привал. Но эти привалы были мукой для людей. Приходилось ложиться прямо на раскаленный песок. Солнечные лучи жги нестерпимо, словно тысячи невидимых копий вонзались в истомленное тело. Люди ежеминутно поворачивались с боку на бок. Кое-кто из солдат вырывал себе яму в виде могилы и ложился в нее, обсыпая все тело влажной землею, а голову укутывая шинелью. Те, кого особенно мучила невыносимая жажда, вырывали руками из-под песка влажную землю и сосали ее. Были случаи, что солдаты сходили с ума от этой муки, но отряд, несмотря ни на что, все-таки продвигался вперед.

Строй давно уже был нарушен, тянулись вразброд; кто еще держался на ногах, нес потерявших силы товарищей, для которых не хватало места на верблюдах, едва передвигавших ноги. Офицеры перемешались с солдатами и шли, уже не помышляя о сохранении обычного порядка, а думая лишь о том, как бы облегчить страдания своим подчиненным.

В одной группе шел пешком совсем еще молодой подполковник Генерального штаба. Он был красив и строен, черты лица крупны, но гармоничны. Голубые лучистые глаза смотрели гордо и даже несколько презрительно. Шел, стараясь сохранить молодцеватый вид: по крайней мере, не гнулся, как многие из его товарищей, шел с высоко поднятой головой; его белый китель был застегнут на все пуговицы, скатанная шинель перекинута через плечо.