Полководец, Суворову равный, или Минский корсиканец Михаил Скобелев

Видимо, только страшным усилием воли подавлял он невыносимые страдания, выпавшие на долю отряда на этом пути. Веки глаз были воспалены; то и дело проводил сухим языком по запекшимся и почерневшим губам. Иногда он приостанавливался, тяжело переводил дыхание и опять, стараясь держаться ровно, шел вперед.

– О-ох, смертушка! – вдруг вырвался хриплый не то вой, не то вопль у шедшего впереди солдата.

Бедняга пошатнулся и упал бы, если бы заботливо не поддержал шедший сзади него молодой подполковник.

– Что, брат, тяжело? – участливо спросил он едва переводившего дух солдата.

И в голосе, и во взгляде офицера было столько ласки и участия, что солдат инстинктом почувствовал их и поспешил отозваться:

– Смерть лютая легче, ваше высокородие, а не токмо что…

– Держись, сердяга! Держись… Давай ружье понесу!..

Это предложение было так необычно, что солдат и об усталости позабыл.

– Никак нет, ваше высокородие, – растерянно лепетал он, – не можно так…

– Говорю, давай – значит можно! – несколько повысил голос офицер и чуть не вырвал у солдата ружье.

Подполковник подхватил его под руку, как подхватывают охотники – дулом к земле, и быстро зашагал вперед, даже не взглянув на совершенно оторопевшего солдата.

Солдат вскоре опомнился и бегом пустился догонять офицера.

– Ваше высокородие, дозвольте обратно, – взмолился он, догнав его.

Подполковник взглянул на него своими лучистыми глазами и ласково улыбнулся.

– Полегчало? – спросил он.

– Так точно, ваше высокородие, то есть как рукой сняло…

– Ну, слава богу! Как зовут?

– Макаров, ваше высокородие.

– Самарского полка?

– Ну, держись, молодец; помни, государю и родине служишь…

С середины апреля отряд из Александровска шел несколькими колоннами, и воины, входившие в него, были вполне надежны. Пехота принадлежала к старейшим полкам русской армии, насчитывавшим более столетия своего существования. За долгую службу знамена их видели во Франции, в Италии, Швейцарии, Турции, Персии и в Германии. Они покорили Кавказ и имели все отличия, какие только даются за подвиги: надписи на шапках, серебряные трубы и рожки, георгиевские знамена. Кавалерия отряда состояла из казаков и горцев Дагестанской области.

В первой колонне начальником был старый кавказец майор Буравцов. Второй колонной командовал полковник Тер-Асатуров. Третью колонну вел сам начальник отряда полковник Ломакин.

Все эти колонны направлялись от форта Александровска по степному пространству до колодцев Каунды, отсюда уже по пустыне Устюрт до колодцев Сенека и далее по пескам до колодцев Биш-Акты. Здесь все колонны соединялись и, оставив отряд для сдерживания киргизов, направлялись через пустыню на хивинский город Кунград, где предполагалось соединение Мангышлакского отряда полковника Ломакина с Оренбургским отрядом генерала Веревкина.

Почти две недели шел Мангышлакский отряд по пустыне.

Скобелев во время похода был впереди. Отдельной колонной он командовал недолго – когда прошли треть пути, до колодцев Буссага, где Ломакин счел необходимым не раздроблять своего отряда, а вести его поэшелонно. Михаил Дмитриевич все-таки остался во главе авангарда…

Скобелев перед выступлением из Биш-Акты продумал и предусмотрел все до мелочей. В его колонне за время пути до колодцев Буссага, т. е. в течение двух дней, не было брошено ни одного вьюка. Все было сохранено, и колонна потеряла только двух малосильных верблюдов, которых пришлось бросить на дороге.

Стоило кому-нибудь отстать, как командир тут же оказывался возле отставшего. Начинались расспросы, но не строгие, без угроз, без сердитого крика. Если он видел, что отставший действительно выбился из сил, подполковник приказывал посадить его на верблюда. Солдат отдыхал, и сам без принуждения возвращался в строй. Если же отставший оказывался просто лентяем, командир стыдил его перед всеми и приказывал возвращаться к товарищам. Таким мудрым обращением он добился того, что даже лентяи перестали отставать и шли так же бодро, как и их более энергичные товарищи.

Так прошли мимо родника Камысты, колодцев Каращек и Сай-Кую.

Во время второго перехода Михаил Дмитриевич обнаружил такую проницательность, какой и предугадать было невозможно в человеке, еще недавно покинувшем Петербург и во второй раз в своей жизни очутившимся среди песков. Он нашел родник с водой там, где о ней не знали даже проводники-киргизы. Это было на переходе от родника Камысты к колодцу Каращек. Переход был в тридцать километров. В Камысты вода была родниковая, солоноватая, сильно отдававшая окисью железа, неприятная на вкус и с плохим запахом. Но проводники предупредили, что в Каращаке вода совсем плохая. Ввиду этого Скобелев приказал запастись родниковой водой. Зарезали козлов, и из их шкур киргизы понаделали бурдюков.

Приказано было также не бросать желудков и кишок. И они пошли в дело. Желудки были тщательно вымыты и наполнены водой, уложены в мешки, а затем погружены на верблюдов. Кишки тоже тщательно перемыли, налили в них воды, и солдаты несли их на себе, наматывая на руки или вокруг тела.

Должно быть, прежде чем выступить в поход, Михаил Дмитриевич, стараясь изучить местность, расспрашивал о пустыне киргизов. Иначе трудно себе представить, как после Камысты он вывел свою колонну прямо к колодцам Аще-Кую, – вывел, несмотря на то, что два проводника ничего не знали о них, расположенных в глубоком овраге. Вода в них была горькая, но ее пили, не разбирая вкуса…

– Чего там вкус, – говорили солдаты, – была бы хоть какая-то матушка-водица, а остальное все равно!..

Горькую воду пили, ею пополнили запасы, и не напрасно. В Каращеке вода действительно оказалась такой, что от нее отворачивались даже неприхотливые русские солдаты. Она была жутко соленой и до того нечиста, что взгляд на нее вызывал отвращение…

Скобелевская колонна недолго оставалась тут и перешла к Сай-Кую, где вода все-таки была сносная, хотя и солоноватая.

Здесь колонна отдохнула, набралась сил и лишь тогда двинулась к колодцам Буссага, когда на смену ей пришла в Каращек вторая колонна.

И этот переход прошли бодро. Здесь наблюдалась кое-какая жизнь. Выскакивали тушканчики, выползали змеи, часто видны были большие ящерицы, гревшиеся на солнце. Иногда кто-нибудь из особенно веселых солдат принимался гоняться за тушканчиком, и тогда в колонне поднимался веселый хохот, свидетельствовавший о том, что люди сохранили бодрость духа…

Скобелев поощрял эти невинные забавы. Иногда он сам отъезжал несколько в сторону и, улыбаясь, любовался на развеселившихся солдат.

– А ведь что, братцы, – говорили после в колоннах, со смехом пойдем, так и дороги не заметим!

– Уж такой командир! Знает, чем нашего брата подбодрить…

– У других этого нет: все всерьез!

И подбодрившиеся солдаты весело шагали по мертвой песчаной пустыне.

В Буссагу добрались поздно вечером. Весь пройденный путь по страшным безводным пространствам от колодцев Арт-Каунды до Сенеки был только преддверием к пустыне Устюрт. До сих пор колодцы довольно часто попадались, в Устюрте же их можно было встретить на расстоянии пятидесяти-семидесяти километров. Последняя жизнь исчезала в Буссаге. Далее по Устюрту уже не попадались на глаза ни тушканчики, ни полевые мыши, только змеи и ящерицы видны были здесь чуть ли не на каждом шагу. Пропадала даже скудная растительность. Кое-где попадались полынь да небольшие кусты саксаула.

Сухость воздуха поразительная. Дожди бывают очень редко, и дни стоят постоянно ясные. В раскаленном воздухе заметно легкое дрожание: это испарение земли. Миражи смущают путника постоянно. Раскаленный воздух придает чудные формы отражаемым им предметам. Путнику видятся то зеленые рощи, манящие его своей тенью, то великолепные замки, то широкие реки, катящие тихо свои воды. Истомленные жаждой и палящим зноем, несчастные напрягают последние силы, кидаются вперед, но мираж исчезает, и настают ужасные муки разочарования. Человека, вступившего сюда в первый раз, охватывает ужас. Ему кажется, что нет надежды выйти отсюда живому, потому что не для человека создано это проклятое место. Следы разрушений и уничтоженной жизни в виде белеющих костей людей или животных как бы подтверждают эти мрачные мысли путника.

В качестве начальника авангарда Скобелеву первому со своими людьми приходилось подходить к колодцам. Здесь каждая капля воды была драгоценностью. Живительную влагу нужно было беречь как зеницу ока. Воды в колодцах обыкновенно бывало мало, а между тем каждый в отряде должен был получить хотя бы по нескольку глотков ее, пополнить запасы, истраченные во время перехода; нужно было напоить животных: верблюдов и баранов.

Истомившиеся животные, приближаясь к колодцам и чуя воду, бросались к ним опрометью еще издали. Иногда нахлынувшие массой животные с разбегу попадали в ничем не огороженные колодцы и тонули там. Часто бывали также случаи, когда истомленные жаждой люди, забыв обо всем на свете, кидались к воде и, конечно, напрасно тратили ее, проливая из ведер, расплескивая при передаче ведра от одного солдата к другому. Порой люди вступали из-за воды в борьбу, словно обезумевшие животные. Случалось и так, что подолгу не удавалось восстановить порядок.

Однако Скобелев умел предусматривать даже случайности. При приближении к колодцу высылалась вперед команда надежных солдат, которые оцепляли его и никого не подпускали, пока добывалась драгоценная влага. Затем устанавливалась очередь. Вода раздавалась строго отмеренными порциями, и ни капли ее не пропадало напрасно.

Солдаты приметили, что их командир получает свою порцию воды всегда последним, и это невольно вызывало уважение и побуждало каждого быть терпеливым и строго соблюдать очередь.

Командир авангарда добился полного порядка, не прибегая ни к строгим приказаниям, ни к внушениям, а единственно силою своего личного примера.

Прошли по Устюрту мимо колодцев Каракин, Дюсембай, Черкезлы, Ак-Мечеть и отсюда по безводному на протяжении семидесяти пяти километров пространству к колодцам Ильтедже. Здесь отряду был дан продолжительный отдых. В колодцах вода имелась в изобилии, и вкус ее был вполне сносен.

Во время стоянки в Ильтедже получено было известие, что Красноводский отряд полковника Маркозова потерпел неудачу. Пройдя по пустыне около двух третей пути, этот отряд потерял почти всех животных и во избежание гибели людей должен был ни с чем возвратиться в Красноводск.