Пионерский некрополь

– Революционная интуиция, – улыбнулся Феликс Эдмундович и вдруг исчез.

Игорь ощутил себя брошенным и обманутым. Он несколько раз обошёл вокруг пляжа, а потом сел на песок и стал ждать. Он тут же обнаружил, что может сидеть и на полуметровой высоте над песком, и на двухметровой. Возможно, он мог бы и опуститься ниже уровня песка, но желания попробовать сделать это у него что-то не возникло…

А в пионерском лагере был подъём. По внутреннему радио прозвучал сигнал горна, и пионеры просыпались, одевались, бежали умываться и чистить зубы. Игорь, телом которого теперь распоряжалась утопленная когда-то в реке вожатым пионерка Нелли, так же как и все проснулся и начал одеваться. На дружеский хлопок полотенцем по спине от пробегавшего мимо Пашки Игорь отреагировал долгим недоумевающим взглядом, но потом он тоже поспешил вместе со всеми в направлении туалета. В туалете, когда все чистили зубы, Игорь привлёк внимание нескольких мальчишек тем, что довольно долго рассматривал что-то у себя в трусах оттянув резинку и осторожно трогая там рукой. На чей-то ироничный вопрос «отвалился что ли?» Игорь не ответил, а, как-то странно хихикнув, отпустил резинку и выбежал из туалета. До утренней линейки оставалось несколько минут. Пока все пионеры чистили зубы, а потом по-немногу стягивались к площади напротив столовой, Игорь стараясь на привлекать внимания, обошёл здание столовой и вошёл внутрь через боковую дверь, через которую обычно разгружали тёмно-зелёный микроавтобус «УАЗ», который привозил продукты. Повариха тётя Зина и её помощники, пионеры из старших отрядов, как раз занимались приготовлением завтрака. В столовой Игорь незаметно подхватил со стола газету «Советская Россия», которую тётя Зина собирась почитать, пока пионеры будут завтракать, и заглянул на кухню. Там он взял со стола большой кухонный нож и аккуратно завернул его в газету. Незамеченный никем, Игорь со свёрнутой газетой в руке поспешил на утреннюю линейку.

Лагерная линейка предсталяла собой обширная квадратная площадь, огороженную по периметру высокими, более двух метров в высоту, аккуратно подстриженными кустами. Кусты изобиловали множеством красивых, длинных колючек и образовывали собой непроницаемую и абсолютно непроходимую зелёную преграду. Войти на линейку можно было только через главный вход (широкий проход со стороны столовой) или через два гораздо более узких прохода, по одному с левой и с правой стороны, примерно на середине квадрата площади. От главного входа до противоположной стороны площади тянулась выложенная белыми цементными плитками цетральная аллея метра два шириной. От центральной аллеи через равные промежутки перпендикулярно ответвлялись дорожки поуже, только в одну плитку шириной. Это были места для построения всех отрядов пионерского лагеря. Все эти узкие дорожки в конце упирались в колючие заросли, кроме двух, которые выходили к боковым проходам с линейки. Эти дорожки всегда оставались свободными и как бы разделяли площадь ровной белой линией на две половины – переднюю, примыкавшую к невысокой трибуне возле белого флагштока, где по утрам поднимали, а по вечерам спускали флаг, и заднюю, ближе к главному выходу и к столовой. Старшие отряды строились всегда в задней половине, а младшие – в передней, чтобы всем хорошо были видны трибуна и процедура подъёма и спуска флага. Вожатые, по два на каждый отряд (обычно парень и девушка), стояли при построении по краям центральной аллеи, словно замыкая шеренги торжественно выстроенных пионеров. Всё свободное пространство не покрытое белыми квадратными цементными плитками было засеяно ярко-зелёной коротко подстриженной травой.

Те, кому довелось побывать в пионерских лагерях того времени, наверное помнят, какое значение придавалось утренней и вечерней линейкам. Было в этом что-то возвышенное и торжественное, но в то же время простое и доступное детям. Таинственый, почти сакральный ритуал позволявший прикоснуться к чему-то вечному, светлому и, всё-таки непонятному и недостижимому. Простые правила, которым надо было следовать. Зачем, почему – этого никто не знал, но участие в пионерской линейке приобщало к общей великой тайне, и дети ощущали тот же самый трепет, иногда страх, иногда эйфорию, как и майя, ацтеки или египтяне сотни и тысячи лет назад во время своих ритуалов среди пирамид и храмов древней Мезоамерики или Египта. И если людям древности в такие моменты открывались тайны богов и мироздания, то юные пионеры на линейке неведомым образом одновременно соприкасались и с будущим, где высоко в небе, над развевающимся алым флагом Советского Союза, начинался бескрайний космос, и космические корабли с магическими буквами «СССР» отправлялись в межзвёздные экспедиции, и с прошлым, где героические их предки вопреки всему никогда не сдавались и всегда побеждали или в подвиге обретали бессмертие…

Сакральный смысл пионерской линейки невольно передавался всем обитателям пионерлагеря. Площадь была доступна только во время утренней или вечерней линейки – в любое другое время никому появляться там не разрешалось. Даже несуразный пионер Козин, вздумавший как-то присесть в тени трибуны и в спокойной обстановке почитать только что взятую из лагерной библиотеки книгу, был беспощадно прогнан с линейки случайно заметившим его начальником лагеря. А хулиганистый Борзин из шестого отряда, собственноручно подкладывавший лягушек в постели к девочкам, даже в своём самом кошмарном сне не смог бы даже подумать о том, чтобы заявиться на линейку, например, с футбольным мячом. Наверное, так же немыслимо было бы для простого ацтекского крестьянина подумать о том, чтобы подняться на пару ступеней главной лестницы храма Кетцалькоатля…

На утренней линейке все отряды уже выстроились вдоль расходящихся налево и направо дорожек, перпендикулярных центральной аллее. Игорь (вернее тело Игоря, которым теперь заправляла таинственная девочка Нелли) пришёл на линейку чуть позже остальных и в нерешительности остановился на главной аллее. В руке у него была свёрнутая газета, в которую был спрятан большой кухоный нож. Стоявшие по краям аллеи вожатые уже начали недоумённо посматривать на пионера, который, казалось, не знал, где обычно строится его отряд. По главной аллее уже шла пионерка Мила в сопровождении двух пионеров из старших отрядов, которые несли свёрнутый красный советский флаг. Топтавшийся посреди аллеи Игорь на секунду задержал их торжественное шествие. Мила приостановилась и недоумённо смерила его взглядом. Она была красивой длинноногой девочкой с тёмными волосами, собранными в два аккуратных хвостика, в ослепительно-белой рубашке и в короткой синей юбочке. Для многих в пионерлагере было загадкой: кто и почему доверял именно ей и ещё двум-трём пионеркам подъём или спуск флага… Игорь достойно встретил взгляд Милы и даже как-то презрительно хмыкнул, что вызвало у девочки ещё большее недоумение – её чары, кажется, не работали. Мила вдруг осознала, что этот мальчишка знал о ней нечто большее, и весь её шарм потерял своё неотразимое воздействие. Сопровождавше Милу пионеры сориетировались быстрее, и один из них едва слышно пробормотал Игорю: «Что встал? Отойди…»

Слова пионера сопровождались решительным шагом вперёд, но Игорь тут же отступил в сторону, чтобы избежать столкновения. Мила с озадаченным видом прошествовала дальше, и два пионера с флагом, бросив на Игоря красноречивые взгляды («придурок!») проследовали за ней. К немалому удивлению всех присутствующих на линейке, Игорь не поспешил присоединиться к своему отряду, а не менее торжественным шагом направился следом за Милой и пионерами к трибуне, где стояли директор пионерлагеря и пара дежурных по лагерю пионервожатых. Директору было уже за пятьдесят, и с пионерским галстуком на шее он выглядел довольно забавно – этакий растолстевший и полысевший пионер-переросток. Мила и пионеры остановились около флагштока, но взгляды всей линейки были прикованы к Игорю. Сжимая в руке свернутую газету, словно драгоценный свиток, он ровными и отмеренными шагами приближался к трибуне. Безмолвные ряды пионеров не сводили с него глаз, словно сам верховный ацтекский жрец шествовал к месту ритуального жертвоприношения. Подойдя к директору лагеря Игорь замер в паре шагов от него.

– Что случилось? – растерянно спросил директор, и включённый микрофон разнёс его слова над замершей в безмолвии пионерской линейкой, – Почему ты не со своим отрядом?

Стоявшие рядом дежурные вожатые недоумённо переглянулись и снова уставились на Игоря.

– Геннадий Петрович? – негромко спросил Игорь чуть склонив голову на бок и с интересом разглядывая директора.

– Да… Что такое? – уже немножко нервно ответил директор.

– Тридцать два года назад вы работали пионервожатым в этом лагере… – то ли полуутвердительно, то ли полувопросительно сказал Игорь, – Это правда?

Директор скользнул взглядом по застывшим рядам пионеров, словно хотел найти кого-то, а потом снова посмотрел на стоявшего перед ним пионера.

– Да, это правда, – кивнул директор.

Он уже собирался показать мальчику рукой, чтобы тот отошёл от трибуны и стал в строй, но Игорь как-то очень нехорошо улыбнулся – одними губами, а потом вдруг отчётливо произнёс:

– Вы тогда очень нехорошо поступили с одной девочкой.

Вся линейка насторожив уши внимательно прислушивалась. После этой фразы Игоря ни от кого не ускользнуло, что директор как-то сразу побледнел и осел, словно ноги его подогнулись. В наступившей тишине снова раздался голос Игоря:

– Её звали Нелли. Вы помните?

Директор несколько раз как рыба беззвучно приоткрыл рот, но ничего не сказал. Один из вожатых, тот, что стоял ближе всех к Игорю, хотел было вмешаться и отправить дерзкого пионера обратно в строй, но тут у директора прорезался голос – неожиданно жалобный и дрожащий:

– Откуда ты это знаешь?

Игорь снова улыбнулся одними губами и кивнул на газету в своей руке:

– Это уже все знают! Об этом в газете написано.

– Как?.. Где?.. – совсем упавшим голосом спросил директор и невольно протянул руку к газете.

– Вот! – Игорь сделал широкий шаг навстречу директору и вскинул перед собой руку со свёрнутой в трубочку газетой.

Директор успел инстинктивно протянуть руку, чтобы взять газету, но Игорь резко ткнул директора свёрнутой газетой прямо в горло. Неожиданно появилась кровь. Кто-то вскрикнул. Игорь широко взмахнул рукой высвобождая кухоный нож от окровавленной бумаги. Он ещё два раза ударил директора ножом, нанеся ему рану в грудь, а потом в предплечье. Директор пошатнулся и, нелепо размахивая руками, сначала наклонился вперёд, а потом грузно завалился на бок. Из его ран на белые цементные плитки линейки хлынула тёмно-красная кровь. Оцепеневшие от ужаса и неожиданности пионеры и вожатые несколько секунд не двигались со своих мест, превращая тем самым пионерскую линейку в какое-то жуткое ритуальное жертвоприношение. Казалось, ещё мгновение – и все, подобно древним ацтекам, разразятся радостными криками, приветствуя восход солнца и радуясь кровавой трапезе своих непонятных звероподобных богов…

Игорь торжествующе огляделся вокруг. На его лице сияла искренняя радостная улыбка. Он отшвырнул в сторону нож и вдруг бросился бежать. Моментально всё пришло в движение. Стройные ряды пионеров распались. Вожатые бросились к упавшему директору. Пионерки с визгом и криками рванулись в разные стороны словно любой ценой желая покинуть ужасное место. Пионеры были в замешательстве: кто-то побежал смотреть, что случилось с директором, кто-то в панике выбежал с линейки и помчался неведомо куда сломя голову. Несколько вожатых погнались за Игорем, и часть мальчишек устремилась за ними. Неведомо откуда появившаяся на линейке повариха тётя Зина хладнокровно принялась осматривать раны директора и пытаться остановить кровотечение подручными средствами, разорвав на бинты его же собственную белую рубашку. Никто в пионерском лагере даже и не догадывался, что эта пухлая добродушная тётечка во время Великой Отечественной войны была молоденькой медсестрой, и что на её счету было почти два десятка вытащенных с поля боя раненых, и что чуть-чуть прихрамывала она из-за осколка немецкой мины в ноге…

Игоря догнали быстро. Двое крепких вожатых сбили его с ног, а потом схватили за руки и передали милиционерам, которые приехали в лагерь минут через пятнадцать. Директора пионерлагеря чуть попозже забрала «Скорая помощь», белый запылённый «РАФик» с красной полосой на бортах. Тётя Зина отправилась вместе с ними, так как молодой и, судя по всему, не очень опытный фельдшер со «скорой» совсем не внушил ей доверия.

… Ожидая вечера Игорь бесцельно слонялся по пляжу. Невидимая упругая стена была на своём месте, и, по крайней мере до наступления темноты, покинуть пляж не представлялось возможным. Игорь развлекался парением над поверхностью воды и рассматривал небольших рыбок, резвящихся на мелководье. Потом ненадолго пришла какая-то женщина с двумя маленькими детьми – мальчиком лет трёх и девочкой лет пяти. Дети чуть-чуть поиграли на песке, а женщина выкурила сигарету. Странно, но ни девочка, ни женщина парящего над водой Игоря не заметили. Мальчик же с живым интересом наблюдал за ним, но ничего никому не сказал. Когда они уходили, Игорь помахал мальчику рукой, и тот ответил ему тем же… Вечер наступил неожиданно, словно кто-то выключил свет, и на пляже прямо из воздуха материлизовался Феликс Эдмундович.

– Молодой человек! – окликнул Игоря Дзержинский.

Игорь поспешил ему навстречу.

– Новости пока неважные, – сказал Дзержинский, – Ваша девочка отомстила, но…

В этот момент прямо из ниоткуда рядом с Феликсом Эдмундовичем появилась Нелли.

– Ты?! – удивлённо воскликнул Игорь.

Нелли несколько смущённо потупила взор и промолчала.

– А где же я? – спросил Игорь, – Где моё тело?

– Спит… – едва слышно пробормотала Нелли, – Спит твоё тело.

– Знаете что… – сказал Дзержинский, – Мне кажется, что положение немножко критическое… Если бы Нелли убила своего вожатого, то, возможно, проклятие было бы снято…

– … И я была бы свободна? – быстро спросила Нелли.

– Да, – кивнул Дзержинский, – Но проблема в том, что он не умер… Повариха из пионерлагеря оказалась на редкость хорошо подготовлена…

– И что нам теперь делать? – спросила Нелли.

Феликс Эдмундович задумался.

– Сейчас тело Игоря спит в отделении милиции, – сказал он, – А Геннадий Петрович находится в больнице, и врачи пытаются спасти его жизнь… Скажите, Нелли, – Дзержинский повернулся к девочке, – А зачем вам надо было убивать директора лагеря? Должен признаться, нам уже известно, что произошло на этом пляже тридцать два года назад… Ну, когда он был всего лишь пионервожатым, а вы – пионеркой…

Нелли задумчиво посмотрела по сторонам, а потом, опустив взгляд, ответила:

– Я не знала, что мне делать… Я не могла покинуть этот пляж и совсем не понимала почему… А однажды ночью из леса пришли эти… Ну, я не знаю, кто они такие, но они могут показывать вещи, если до тебя дотронутся… Они мне показали, что Геннадий Петрович стал директором пионерлагеря, а потом – как он лежит весь в крови на линейке. И я так поняла, что когда это случится, то я буду свободна и смогу уйти.

– Возможно, это и так, – сказал Дзержинский, – Но он пока не умер, а у вот у этого мальчика вы забрали тело… А ведь он совсем ни в чём не виноват. Всё-таки месть – это не самое лучшее…

– Да, жизнь намного лучше! – резко прервала его девочка, – Но её у меня отняли, и я хочу, могу и буду мстить!

– Нам надо найти выход из этой ситуации… – задумчиво сказал Феликс Эдмундович, – У меня есть одна идея. Я не совсем уверен, что она сработает, но особого выбора у нас, кажется, и нет…

…Игорь открыл глаза и тут же снова зажмурился. Однако это не помогло – ослепительный белый свет, казалось, пробивался даже через закрытые веки. Через несколько секунд, чуть попривыкнув, мальчик снова открыл глаза. Склонившееся над ним лицо было ему совершенно незнакомым.

– Геннадий Петрович, вы меня видите? – спросил незнакомец.