Кончина века. Роман

Достоин упоминания и аспирант Рафик Раздолжибов – уроженец солнечного Дагестана. Аспиранта этого профессор Чесноков недавно поручил попечению Васечкина. Рафик был настоящим джигитом и не проявлял большой склонности к умственной, да и к какой-либо другой деятельности, однако, представлял ценность тем, что имел брата, работавшего на Махачкалинском винном заводе. Данное обстоятельство позволяло Рафику бесперебойно снабжать Васю изумительным сладко-креплёным вином «Чёрная коса» – «за красывый научный рукаводство».

Имелись в лаборатории профессора Чеснокова и женщины, – тоже, кстати, весьма незаурядные. Например, уже преклонных лет, старшая научная сотрудница – Элла Эоловна Конидзе – весьма приятная дама, по-видимому, какой-то кавказкой национальности. Она всегда представлялась незнакомым людям, как: «с.н. с. Конидзе – талантливый химик». Секретарша-машинистка Фаня Цукатова – необъятной толщины тридцатилетняя особа, обладающая по её же собственному утверждению способностями экстрасенса и умеющая предсказывать судьбу всеми возможными способами: по линиям ладони, по картам, по кофейной гуще…

И, наконец, пикантнейшая, юная блондинка – лаборанточка Симочка Ципочкина, – в больших, блекло-зелёных глазах которой читалось столько стыдливо-развратной прелести.

IV

Доктор Кубышка рекомендовал Васечкину завести любовницу, но Васе и не было нужды ничего подобного советовать: он (к сожалению) не отличался излишней супружеской верностью. Например, как раз недавно, у нашего героя закончился небольшой романчик с лаборанткой Симочкой.

О, нежно-сладкая Симочка! Впервые Васечкин увидел её прошлым летом. Придя однажды, по своему обыкновению не слишком рано, часов в одиннадцать, на работу, Вася заглянул в кабинет начальника. Профессора Чеснокова на месте не оказалось. Коричневый линолеумный пол был влажен, и на нём искрилось и играло шаловливое солнце, впорхнувшее в настежь распахнутое окно. По блестящему, пахнувшему сырой свежестью линолеуму, старательно водило шваброй существо женского пола, в белой футболке и синих тренировочных штанах, – низко нагнувшись и двигаясь спиной, а вернее ягодицами, в сторону Васечкина. Эта маленькая, аппетитная попка, плотно обтягиваемая эластичной материей, соблазнительно покачивалась из стороны в сторону. Вася застыл на мгновение, любуясь неожиданным приятным зрелищем. И вспомнилась ему, почему-то, фотография, увиденная в красочном порнографическом журнале, недавно подпольно-привезённом товарищем Поросёнкиным из ФРГ: нагая девица стоит почти в такой же позе, только наклонилась ещё ниже, и голову с широко открытым ртом просунула между ног так, что видны сразу три отверстия. Под фотографией надпись: «Стойка „семафор“».

– Эй, теоретик, чего размечтался!? – вывела Васю из его пикантных размышлений незаметно подошедшая сзади Элла Эоловна. Услышав её голос, соблазнительное женское существо выпрямилось и обернулось, оказавшись миловидной, белокурой девушкой. Её зелёные и огромные, как у русалки, глаза, не моргая, уставились на нашего героя и беззастенчиво изучали его. В них, казалось, промелькнули вначале холодок и усмешка, но чувства эти тут же сменились неким более заинтересованным отношением; и цвет глаз при этом как-то потеплел.

– Знакомьтесь, друзья, – продолжила химик Конидзе, – это Вася Васечкин – наш свежеиспечённый кандидат наук. А вот – наша новая сотрудница, Сима Ципочкина. Она будет работать со мной лаборанткой.

– Очень приятно, – промямлил Вася и немного покраснел, так как ему показалось, что Сима прочитала своими бездонными глазами только что проскользнувшие в его мозгу пошлые мысли.

* * *

Роман между Васей и Симочкой разгорелся во время школы-конференции молодых исследователей жидких кристаллов, проходившей в начале сентября в подмосковном Доме творчества научных работников. В этом, внушительных размеров, красного кирпича, восьмиэтажном пансионате, стоящем в сосновом бору, на обрывистом берегу Москвы-реки, летом и в зимние каникулы отдыхали от учёных трудов, либо продолжали творить на лоне природы маститые академики и члены-корреспонденты. В остальное же время года пансионат использовался для проведения различных симпозиумов и конференций.

Целых пять дней длилась описываемая нами молодёжная школа-конференция. Для Васи это время пролетело сумбурно, беспечно и безумно быстро, как пять минут, – так сладка была его жизнь в учёном пансионате, вдали от лабораторной рутины и семейных забот.

Днём все молодые надежды отечественной науки сидели в огромном, оборудованном по последнему слову техники конференц-зале и слушали лекции крупных учёных. Среди докладчиков, конечно, был и самый выдающийся жидкокристальщик – профессор Чесноков. Его лекция «О жидкокристаллическом порядке в живой природе» имела потрясающий успех. Завершая её, Никита Никитич демонстрировал под микроскопом всем желающим капельку собственной спермы, объясняя, что сперматозоиды ориентируются вдоль одного направления также, как и молекулы в нематическом жидком кристалле.

Научные светила, будучи неглупыми людьми, не слишком отягощали свежие, но ещё не совсем зрелые головы молодёжи учёными премудростями. Лекции всегда заканчивались не позднее пяти-шести часов вечера, так, что практически всё остальное время посвящалось непосредственному человеческому общению, что было, наверное, ещё более важным, чем обмен сухими, кабинетными знаниями.

После лекций, обыкновенно, все разбредались по своим номерам, чтобы немного отдохнуть, приодеться и привести себя в порядок для надвигающихся вечерних приключений. Потом все ужинали в объёмистой, освещённой тяжёлыми хрустальными люстрами пансионатской столовой. А затем группировались по компаниям и снова шли, но уже со своими товарищами в номера, чтобы там в приятной болтовне провести остаток вечера.

Человеческим контактам, безусловно, способствовало наличие изрядного количества водки. Нужно сказать, что этот крепкий алкогольный напиток не продавался в снобистском буфете учёного пансионата, поэтому для его приобретения приходилось каждый день командировать (в ущерб науке) нескольких молодых и крепких учёных мужского пола в близлежащую деревню Мойкино. В Мойкинском сельпо водяра имелась в достатке, однако, нужно было всё же прийти туда к одиннадцати часам утра – священному времени начала продажи алкоголя, – потому как живительная влага быстро раскупалась её местными любителями. Каждый командированный в результате притаскивал на себе в пансионат по ящику водки.

Весела и изобретательна была компашка, вобравшая в себя нашего Васю. В неё входило большинство людей из прибывшей на школу в полном составе лаборатории профессора Чеснокова, во главе, конечно, с самим завлабом, и два примкнувших «инородных члена» из других подразделений Кристаллологического института. Первым из них был шустрый молодой сотрудник теоретического отдела Аркаша Разумович, по прозвищу Разумный (Васин ровесник), нос которого, несколько раздвоенный на конце, весьма напоминал розовую залупу. Вторым – совсем юная, красотка-сердцеедка, секретарша иностранной комиссии Валечка Неувядалова. В дополнение, всегда приглашалось несколько молоденьких представительниц женского пола из других институтов.

После первой пропущенной порции водки, вечер, как правило, открывал Аркаша. Неистощимый знаток и собиратель анекдотов, он угощал благородную публику последними новинками устного народного творчества. Начинал этот талантливый физик-теоретик с совсем наивных детских анекдотиков-сказочек, а по мере выпитого, переходил ко всё более острым, политическим образцам. В конце, уже прилично захмелев, он обрушивал на слушателей фейерверки пахабно-матерных анекдотов на сексуальную тему.

Затем подогретая Аркашиным ораторским искусством и алкоголем публика приступала к танцам. Гасили люстру, а на горящую настольную лампу кто-нибудь накидывал свитер или кофту, создавая таким образом «приличный интим». Включали двухкассетник, и галантные кавалеры разносили воздушных, изящно-одетых и тонко-надушенных дам, в медленных па, по углам не слишком просторного и прокуренного номера.

За большим, во всю стену, окном тёмной ратью стоял лес. Над ним зависало такое же тёмное ночное небо, расшитое золотистым бисером звёзд, с тонким серпиком молодой луны. Сентябрьские вечера были прохладны и тревожно-тихи. В комнате же, в синем табачном дыму, было жарко и беспечно-шумно.

* * *

В первый вечер на школе-конференции Вася танцевал с Симочкой. Её горячее, упругое тело, стянутое жёлтым шёлковым платьем, плотно прижималось к нему. Лица своей мелкорослой партнёрши Васечкин не видел, – оно упиралось к нему в грудь, а невесомо-нежные ручки лаборантки покоились на его плечах. От её светло-русых волос пахло чистотой и свежестью, – чем-то вроде весеннего ландыша. Во время танца Вася поддерживал партнёршу за талию. И его правая рука медленно сползала вниз по округлому Симочкину бедру. Он ощутил сначала под тонкой тканью платья верхний край её трусиков, и спустился затем, вдоль их нижнего края в мягкую лощинку, образованную нежно-упругими ягодицами. В этот момент Симочка подняла лицо, и наш герой ощутил на своей шее её горячее, влажное дыхание. Он немного наклонил голову и различил в темноте по-кошачьи блестящие зелёным светом глаза своей партнёрши. Губы их коснулись сначала в робком, а потом в более длительном поцелуе.

На Васю и Симочку никто из танцующих вокруг людей внимания не обращал. Все были поглощены друг другом, взаимно и попарно. Да и в дальнем углу комнаты, где наши юные друзья переминались в обнимку с ноги на ногу, в чадном от табачного дыма полумраке их толком и не было видно.

* * *

Симочка делила свой пансионатский номер с Фаней Цукатовой. Конечно, просить эту болтливую, несколько перезревшую деву, освободить на пару часов номер для интимного свидания не было и речи, – растреплет всем в лаборатории. Ясно, что необходимо было соблюдать строжайшую конспирацию, чтобы до сослуживцев ничего не дошло. Васечкин же жил вместе с Аркашей, на которого вполне можно было положиться, тем более что тот сам первый попросил своего соседа предоставить ему на небольшое время их номер для свидания с «одной пикантной особой».

Таким образом, Васе с Симочкой удалось несколько раз заняться любовью, правда, не с очень большим комфортом, – на узкой, односпальной кровати.

В тот время Васечкин любил всё классифицировать: как в науке, так и в жизни. Классификация его была, как правило, предельно упрощена, но, тем не менее, позволяла, как ему казалось, разобраться во многих сложных вещах. Ей подлежал и такой нетривиальный и деликатный предмет, как женщины. Всех молодых и симпатичных представительниц слабого пола (а они только и классифицировались) Вася разбил на несколько типов, ассоциируя входящих в них дам по отдельным отдалённо-сходным признакам с некоторыми животными. Так, например, имелись кошачий, мышиный и птичий типы. Для Васечкина Симочка была явно-выраженной особой мышиного типа. Действительно, в её облике было что-то от очаровательной серенькой мышки!

* * *

В последний вечер школы-конференции для её участников в пансионатской столовой был устроен банкет. Спиртное лились весёлыми ручьями, переходящими в бурные потоки, и столы ломились от закуски. А танцы в латиноамериканских ритмах под аккомпанемент специально приглашённого из Мойкинского клуба культуры струнно-духового оркестра, состоявшего из пяти пожилых и интеллигентных алкоголиков, были веселы и вдохновенны.

Вася танцевал, конечно, с Симочкой, а рядом с ними довольно бодро отплясывали уже прилично пьяненький Никита Никитич Чесноков и Валечка Неувядалова. Вдруг маститый профессор по-мальчишески резво вскочил на один из уже опустошённых ресторанных столиков и быстрым, сильным движением забросил туда же, потянув за руки, и свою партнёршу. На столе они продолжали искромётный танец, привлекая всеобщее внимание. Длинная и широкая красная Валечкина юбка развивалась быстрым пламенем, задираясь до самых фиолетовых трусиков и обнажая её весьма стройные, загорелые ноги; а её огненно-рыжие волосы пойманной молнией метались в прокуренном воздухе. Никита Никитич, облачённый на этот раз в строгий, тёмный костюм, стремительным, чёрным волчком кружился вокруг своей дамы, диким голосом выкрикивая, что-то совершенно нечленораздельное.

– Уймись, Никитушка! – ласково, но твёрдо обратилась к разгулявшемуся профессору, возвышая голос над рокотом зала, его старая коллега Элла Эоловна, оказавшаяся поблизости. – В твоём ли возрасте отчебучивать подобные фортели?!

Но профессор Чесноков, казалось, не услышал её. Однако, через несколько мгновений, вдруг резко остановился, сжал Валечкины оголённые плечи цепкими пальцами и сказал: «Нет!» Скорее прохрипел, заставляя всех танцующих прислушаться, – так отчётливо и громко, что даже оркестр на миг перестал играть, и над залом тут же зависла глубокая, звонкая тишина.

– Ты, Эллочка, наверное, права. Я – пьяный, старый дурак. Впрочем, я всегда пьян и давно уже стар, и стою уже на самом пороге. Сдохну скоро. Только бы не на больничной койке! Иллюзий больше не имею, но комедия жизни, тем не менее, всё ещё волнует меня!!!

Затем Никита Никитич бодро спрыгнул со стола и подал руку своей партнёрше со словами: «Спускайтесь, пора на землю, дитя моё! Вы – молоды и верите в сказки, поэтому обязательно встретите своего принца!» Немного смущённая обращённым к ней вниманием зала Валечка, придерживая юбку, скакнула на паркетный пол, звонко шлёпнув по нему каблучками лакированных туфелек. И тут же снова вдарил, что есть мочи, оркестр. Красноносые музыканты заиграли в бешеном ритме «Ламбаду». И вновь, замершая было вокруг публика, понеслась мимо пожилого профессора и молоденькой секретарши в вихре безудержного танца.

* * *

По возвращении со школы-конференции, любовь Васи и Симочки как-то довольно быстро сама собой иссякла. Произошло это, наверное, потому что встречаться наедине им было негде, да и оба они были привязаны к своим вторым половинкам. Симочка – к своему мужу, «неинтеллигентному, но доброму». «Интеллигентный» Васечкин ей нравился по контрасту, впрочем, он тоже был «добрым». А Вася – к Вике, которую он, по-видимому, не отдавая себе в этом отчёта, любил. При этом внешность жены, как не странно, никак не укладывалась в его классификацию. Вдобавок, уже в октябре, Сима уволилась из Кристаллологического института и перешла работать в какой-то п/я, который оказался более хлебным местом.

В экономически-трудные горбачёвские времена, как известно, на работе распределялись продуктовые заказы. В Кристаллологическом институте содержимое таких заказов было не всегда на должной высоте. В Симочкином же п/я заказы были куда питательнее. Оставаясь в течение некоторого времени в достаточно дружеских отношениях с Васей, его бывшая любовница иногда продавала ему сахарную часть своих заказов – изумительные чешские конфеты, – не менее нежно-сладкие, чем сама Симочка.

V

Опять же, следуя совету доктора Кубышки, в октябре месяце того же года Вася предпринял туристическую поездку в Финляндию. Оставив своё семейство дома, он отправился в это двухнедельное путешествие на автобусе в составе группы из тридцати сотрудников научных учреждений и различных служб Академии наук. Путёвку он приобрёл в профкоме своего института.

Впервые Васечкин очутился на «диком Западе». Обилие товаров, яркий свет витрин, рекламы и фонарей, а также чистота улиц в крохотной скандинавской стране удивили его.

В поездке нашему герою приглянулась интересная блондинистая дамочка, лет на пять старше него. Её звали Изабелла, и работала она секретаршей в профкоме Академии наук. Она никак не хотела уступать настойчивым ухаживаниям молодого физика, так как была верна своему мужу. За Васей же стала увиваться не очень аппетитного вида сорокалетняя чувашка Захира: жирная, темнокожая, с полным ртом стальных зубов, всегда крепко пахнущая луком и потом, общества которой тот тщательно избегал.

Во время тура, вечерами, после ужина, обычно устраивалась финская сауна, в которой можно было париться на скандинавский манер всем вместе – мужикам с бабами. Последние, однако, не пользовались этой возможностью. Особенно возражали от парки с мужчинами старые, жирные и безобразные тётки, многие же молодые и красивые дамы хранили пассивно-стыдливое молчание.

Приходилось поэтому пользоваться сауной по очереди: сначала женщинам, а потом мужчинам. В то время, когда прекрасный пол отпаривал свои немного, а то и сильно целюлитные телеса, мужики со смаком смотрели по видео эротические фильмы, большую диковинку для тогдашнего советского человека.

В сауне стоял нестерпимый жар, особенно на верхних полках, доски которых обжигали тело. Жар шёл от раскалённых добела, круглых, увесистых камней, сложенных в специальном зацементированном углублении в дощатом полу. Любители русской влажной парилки лили на камни воду, и от этого жгучий, удушливый, розовый пар взлетал вверх, и становилось совсем не продохнуть.

В предбаннике, в огромном, покрашенном под дерево холодильнике хранились внушительные запасы ледяного бутылочного пива «Хайнекен», которое пили из красивых пластиковых кружек, расставленных на большом деревянном столе. Упомянутые кружки, кстати, туристы из Васиной группы все растащили, и администрация гостиницы была этим весьма недовольна.

Немного попарившись и хлебнувши пива, мужики выскакивали голышом наружу, в жиденький сосновый лесок и бежали через него к морю, – что есть силы, в свете томно-белой луны, роняющей прохладно-серебристые отблески на их разгорячённые тела. Тёмная вода была спокойна, как в пруду; её предохраняли от ветра многочисленные прибрежные островки, и луна прокладывала на её глади причудливую, зеленоватую дорожку.

Домчавшись до моря, мужчины стремительно бросались в стылую, солоноватую, воду. От свежего, ночного осеннего воздуха и ледяной воды сводило дыхание, и сердце подскакивало к горлу, и появлялся дико-оптимистический взгляд на жизнь. Через несколько мгновений, выскочив из воды, они неслись обратно в баню, а потом, немного попарившись, – снова к морю. И так несколько раз. Необъяснимо-замечательное времяпрепровождение!

Поздно вечером, осоловевшие после бани туристы тусовались компашками по номерам гостиницы, – точно также как это бывало во время школы-конференции в Доме творчества научных работников. Сидя с рюмочкой коньяка в мягком кресле напротив Изабеллы, Вася заговаривал ей зубы. Тут же подскакивала нахальная чувашка и приземлялась своим многопудовым задом к нему на колени, обхватывала Васину шею потными ручищами и довольно громко (чтобы слышала Изабелла) шептала ему в ухо: «Не видишь, что ли, – она не любит тебя! Люби лучше меня!» Но любовь Заxиры не прельщала Васечкина, и ему становилось тошно.

* * *

На своё путешествие Вася занял деньги у тёти Полины, и одолженную круглую сумму по возвращении нужно было отдать. Для этого наш предприимчивый, молодой физик решил сделать небольшой бизнес в стиле товарища Поросёнкина. На положенное ему количество обменянной валюты – пятьдесят долларов – Васечкин купил в Хельсинки тайваньский двухкассетный магнитофон. Вдобавок, ему удалось продать в Финляндии пару бутылок водки и несколько банок икры. На вырученные от последней сделки деньги Вася приобрёл кое-что из косметики и белья для любимой жены Вики, а также немного одёжки для Антоши.