Оценить:
 Рейтинг: 0

Инвектива коитуса. Наука о «мате»

Год написания книги
2023
1 2 >>
На страницу:
1 из 2
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Инвектива коитуса. Наука о «мате»
Андрей Тихомиров

Название книги можно перевести с латинского языка, как «брань, связанная с половыми сношениями», от invectiva (инвектива) – «бранная речь» и coitus (коитус) – «половое сношение». Чрезвычайная распространенность данных слов и выражений восходит к древнейшему родовому строю, они считались священными и позволяющими живым существам плодиться и размножаться. С эпохи установления господства христианской идеологии, когда половые отношения – грех, с этим словами борются безуспешно и по нынешнюю пору. Книга содержит нецензурную брань.

Инвектива коитуса

Наука о «мате»

Составитель Андрей Тихомиров

ISBN 978-5-0059-6150-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1. Формирование «мата»

Ни одно слово в языке не возникнет просто так, на пустом месте, беспричинно, существуют различные факторы, которые приводят к возникновению и развитию слов. Но на протяжении многих веков и тысячелетий подлинный смысл слов изменяется и забывается, слова приобретают другое значение, зачастую совершенно противоположное. Ярким примером этого могут служить русская нецензурщина, известная как «мат». Русский мат включает в себя определенный круг экспрессивной лексики, называемой обычно «соромной» (или «срамной»), «непристойной», «непечатной», «нецензурной», а по определению А. Н. Афанасьева (1826—1871 гг., русский литературовед, представитель «мифологической школы», собиратель русских народных сказок) – «заветной», ибо именно так определил он собранные им тексты сказок, пословиц и поговорок, построенных на демонстративном употреблении русского мата, слов и выражений. Эта же лексика, собираемая В. И. Далем (1801—1872 гг., писатель, лексикограф, этнограф) наравне с другими лексемами, фразеологизмами русского языка, была включена им первоначально в Толковый словарь живого великорусского языка, но затем изъято – по соображением российской цензуры.

Именно поэтому за данным разрядом лексики и сохранилось название «нецензурная». Пословицы же с матом и другие, так называемые «малые формы фольклора» были переданы собирателем А. Н. Афанасьеву (и вошли в его издание «Народные русские сказки не для печати, заветные пословицы и поговорки…»).

Третье, посмертное, издание словаря В. И. Даля, предпринятое под редакцией И. А. Бодуэна-де-Куртенэ (1845—1929 гг., языковед), (а также четвертое – как переиздание этого же варианта) было попыткой реставрации полного первоначального замысла В. И. Даля: изъятые по цензурным соображениям словарные статьи, лексемы и словосочетания И. А. Бодуэна-де-Куртенэ частично восстановил.

Однако, начиная с пятого издания, и по сей день, все по той же причине «пристойности», переиздание капитального труда В. И. Даля продолжается по второму – подчищенному и приглаженному до «нормы приличий» цензурному изданию-образцу, принятому за образец и в советской и в «демократической» России. Страна и народ, известные всему миру своей изощренной бранью, лицемерно на официальном уровне отказывались, более того – открещивались, от «непристойного» наследия Даля, Афанасьева, Баркова, Лермонтова, Пушкина, Маяковского и других. Народ же постоянно использует матерные (нецензурные) выражения в своей живой речи. Длительное время существовали различные мнения по поводу этимологии (происхождения) мата. Некоторые ученые считали, что бранная речь уходит корнями в специальный язык для общения с силами, требующими заклятий или оберегов. Другие доказывали, что мат связан с языческими культами – в частности, с культом «Матери сырой земли». В этом смысле употребление мата славянами ничем принципиально не отличается от призвания богов древними эллинами.

Существуют так называемые фаллические культы. Фаллические культы (от греч. phallos (лат. penis) – мужской половой член) – вера в особую силу полового органа мужчины как символа плодородия природы. Фетишизация и обожествление фаллоса проявлялось в создании мифов о его производительной силе, носителями которой являлись боги, например, Адонис в Греции, Шива в Индии, а также животные и растения; в вере людей в эту силу; в ритуальных и магических действиях; в особых молитвах, обращенных к фаллосу; в ношении его изображений; ритуальных танцах с имитацией полового акта; песнях; принесении в жертву фаллосу девственности; самооскоплении и др. Фаллические культы существуют и поныне в индуизме, тантризме, синтоизме, у некоторых народов Африки, у скопцов и христововеров.

Название книги можно перевести с латинского языка, как «брань, связанная с половыми сношениями», от invectiva (инвектива) – «бранная речь» и coitus (коитус) – «половое сношение». Чрезвычайная распространенность данных слов и выражений восходит к древнейшему родовому строю, они считались священными и позволяющими живым существам плодиться и размножаться. С эпохи установления господства христианской идеологии, когда половые отношения – грех, с этим словами борются безуспешно и по нынешнюю пору.

На Руси до введения христианства мату сознательно обучали детей. Так как мат в дохристианскую эпоху не являлся ругательным, а означал сакральное (священное) обращение к процессу деторождения и имевшие несомненное отношение к фаллическому культу и культу Матери-земли. Это значит, что мат составляет определенную культурную традицию. Ибо наш предок не мог не испытывать восторга и ужаса перед своей воспроизводительной деятельностью. После введения христианства, которое считало половые отношения как нечто позорное и бесчестное, эти словами стали запрещенными, презираемыми и, тем не менее, употребляемыми. Вспомним грехопадение или первородный грех – по верованиям иудеев и христиан, нарушение первыми людьми (Адамом и Евой) заповеди бога об абсолютном повиновении, повлекшее за собой суровое наказание не только их самих, но и всего их потомства, то есть человечества. Ругательство в виде мата здесь проявляется как протест против официальной церкви и власти, крупнейших феодалов и эксплуататоров трудящихся.

Согласно одной из существующих гипотез матерные слова русского языка имеют монгольское происхождение и были принесены на Русь монголо-татарскими завоевателями. Это ныне опровергнуто, так как в 2005 г. при археологических раскопках в Новгороде был найден фрагмент переписки жительниц древнего Новгорода Милуши и Марии на берестяных грамотах, датируемых XII веком (домонгольское время), в которой одна из них с использованием ненормативной лексики требует вернуть долг. Многие из остальных матерных слов имеют, бесспорно, славянское происхождение, они существуют в языках славянских народов, не подвергшихся монголо-татарскому нашествию. Некоторые ученые утверждают, что известное слово из трех букв имеет четкое происхождение и даже брянские корни. Его приличный родственник – брянское диалектное слово – глагол «ховать», то есть прятать. Если от этого глагола образовать форму повелительного наклонения, т.е. выразить побуждение к действию, то при желании получится наше трехбуквенное, возникшее, следовательно, в древности для называния побуждения к утаиванию, к прятанью. Со временем форма повелительного наклонения от глагола «ховать» стала названием органа человеческого тела, предназначенного по своей функции к прятанью, утаиванию.

К примеру, человек сообщает о себе, что заблудился, дорогу потерял. Но у слова «блудить», «блуд» есть еще один смысл – «потеря нравственной дороги», беспутство; именно этот второй смысл дал название «стиля жизни» женщины легкого поведения. А, как часто бывает в языке, название поведения, стиля жизни срослось с названием носителя, только гласный «у» в корне на «я» заменился. Очень модное стало слово, к месту и не к месту, вне зависимости от пола и грамматического рода. Этим словом вполне можно назвать даже плохо вкручивающийся шуруп: хвой – елочная иголка. Предполагается также, что мат имеет древние корни. Вся соответствующая лексика в праславянском языке появилась, видимо, еще на стадии родовой общины, но мат тогда не воспринимался как ругательство и был в виде божественного обращения, это означало примерно то же, что у Киплинга означает формула «Мы с тобой одной крови!» – всего лишь принадлежность к одной и той же родовой общине. Когда же через несколько столетий на Руси появилось христианство и в обиход вошло обращение к Божьей Матери, мат, к тому времени уже ставший ругательством (постепенно, после распада родовой общины) мог обращаться, конечно, и на этот предмет тоже. Но это уже позднее и явно вторичное применение соответствующей лексики.

Существует версия насчет происхождения мата из реакции «язычников» на «христианство». Некоторые считают, что собственно мат (от слова мать) – это естественная реакция всех языческих обществ на принудительное введение христианства (или других религий, где есть понятие божьей матери).

В общем, не есть это способ насмешки нехороших татар над хорошими русскими женщинами. А имеется в виду совершенно конкретная божья матерь: уж очень чудно было слушать язычникам истории про непорочное зачатие, вот и выразили они свои сомнения в мате.

Мат – это грандиозное явление культуры, айсберг, у которого мы видим лишь маленькую часть, совершенно не замечая огромный исторический массив и соответствующие ему архетипы, сидящие в нашем насквозь языческом сознании. А ведь раньше, в крестьянской России, матерной брани обучали.

У мата глубочайшие праславянские корни. Корни матерщины – языческие заклинания неба и земли о ниспослании урожая. Все было строго приурочено к сельскохозяйственно-календарным циклам и связано с ними напрямую. А новая религия – христианство – в своей борьбе с язычеством ополчилась и на матерщину – магию языческих заклинаний.

Но природа устроена так, что новое никогда не побеждает старое. Оно всего лишь сливается с ним. Так, наше православие – сплав пришлого христианства с русским язычеством. А мат потерял сакральное значение, но не исчез, а просто стал официально табуизированной частью языка.

Когда-то мат был знаком борьбы с Громовержцем. Громовержец у славян – бог Перун. Его главные мифологические противники – Змея и Пес. А Пес нечист, и он лает, брешет. Пес – символ преисподней. В русских деревнях, между прочим, до сих пор пса в избу не пускают, в отличие от кошки. Это – рецидив язычества, подсознательное убеждение, что пес – нечистое животное. И мат, если буквально, – это песий лай, переведенный на человеческий язык. И польское «psia krew» (собачья кровь) и все наши «сучьи» выражения – оттуда.

Основные «три кита» русского мата этимологически расшифровываются достаточно прилично: 1. праславянское слово – первоначально значило «бить, ударять»; 2. (родственный слову хвоя) – «игла хвойного дерева, нечто колкое», 3. – «мочеиспускательный орган».

Научный анализ позволяет опровергнуть распространенную интерпретацию самого известного русского ругательства «еб твою мать!». Некоторые ученые, отталкиваясь от его буквального понимания, приписывали русской патриархальной общине инцестивные (кровосмесительные) наклонности. То есть половые отношения между близкими родственниками.

Традиционно культурологи и этнографы интерпретируют русский мат как ритуализованную, обрядовую, обозначающую предполагаемый контакт с сакральными силами, речь во время обряда. Действительно, по лингвистической аргументации Б. А. Успенского, никакого инцеста в упомянутой фразе нет.

Она – осколок былой общеславянской мифологической формулы, т.е. «ты – песье отродье, сукин сын», осложненной другими мифологическими, религиозными и фольклорными ассоциациями и имеющей более древнюю предысторию.

Если же подходить более глобально, мат и вообще ругань есть нарушение табу. И с этой точки зрения недопустимой руганью могут быть не только «генитальные» выражения, как у русских. У японцев это нарушение табу чистоты, выраженное не обязательно в словах, но и в действиях; у католиков – богохульство. У немцев – нарушение табу на разговоры о дефекациях (от лат. defaecatio – очищение, опорожнение прямой кишки от кала, у русских это заменяется эвфемизмом – словом «стул») и заднице (в старорусском языке «задница» означало «наследство»). Нарушение любого табу – это всегда эмоциональный выплеск – либо отрицательного знака (оскорбление), либо положительного (веселье).

Мы живем в насквозь табуизированном мире. Вся культура есть система строгих и менее строгих табу. Запреты, которые опутывают всех нас, позволяют не развалиться социуму, но накапливают психологическое напряжение в членах социума. Поэтому нужны средства разрядки психологической напряженности, то есть какие-то относительно безобидные нарушения запретов, не грозящие социуму распадом.

Это – инвективы, то есть запретные действия, которые проявляются в ситуациях карнавала, веселья. Выпуск пара. А пару, как известно, должен противостоять сильный клапан, то есть сильный запрет. Который, тем не менее, нельзя не нарушить, иначе человек взорвется изнутри и разрушит себя и общество.

Языческие обряды, посвященные самым разным богам, часто принимали формы, оскорбляющие нравственное сознание обыкновенного человека. То, что творилось во имя богов, не могло происходить в обыденной жизни, это бы сочли преступлением.

И хотя в обычной жизни отношения между полами регулировались общественными установлениями, призванными обеспечить стабильное существование общества, во время языческих праздников, как правило, посвященных богам плодородия, практиковалось всевозможнейшее бесчинство. Часто оно облекалось в формы мистерий, охватывающих лишь посвященных, но всегда носило сакральный характер. Мистерии учинялись не ради самого разгула страстей, но ради богов. Этому своего рода «священнодействию» соответствовал и особый язык. Эта непотребная, похабная речь, немыслимая в обыденной жизни, была нормой общения во время языческого празднества.

Впрочем, возможно, в языческую эпоху матерные слова не были табуированы и языческая культура, испытывающая сильнейшее давление на нравственность со стороны своих обрядов, допускала похабство и в обыденной речи.

Одной из отправных точек возникновения ругани можно считать схватку с врагом. Брань – это не только обмен ругательствами, но и битва, сражение (сравните «поле боя» и «поле брани»).

В древности, встречаясь с противником лицом к лицу, человек не сразу пускал в дело оружие. Исход боя неясен и тот, кто идет на бой, знает, что битва может кончиться для него смертью. Поэтому и возникает непосредственно перед схваткой пауза, хоть немного отдаляющая сам поединок, а вместе с тем и смертельный его исход для кого-то из поединщиков.

И в этот момент вместо оружия идут в дело слова. Если поединщики говорят на одном языке, они могут хвалиться своей сноровкой и силой, пытаясь запугать врага и тем стяжать себе психологическое преимущество.

А ведь механизм уподобления позволяет лишить того, против кого он обращается, даже облика человека. Мы намекаем на эту возможность неуклюжему человеку, когда говорим: «Что ты как слон в посудной лавке».

Назвав же человека свиньей, мы больше не утруждаем себя метафорой, мы прямо утверждаем тождество между нашей жертвой и этим животным. Речь здесь не идет о сходстве или близости черт, – если поведение человека позволяет сравнить его со свиньей, это слово прозвучит менее обидно, чем адресованное человеку вне всякой мотивации, просто по злобе.

Бранясь «свиньей», обидчик в тайне как бы желает увидеть в человеке свинью. Если допустить, что слова могут изменять мир, то не стоит их высказывать так легко, – ведь придется отвечать за каждое действие вылетевшего слова. Если слова имеют силу действия, можно превратить человека словом в свинью.

Наши предки верили, что вещь и имя вещи – почти одни и то же. Некоторые формы брани прямо построены на ожидании эффекта от сказанных слов. По существу, такая брань представляет собой магические формулы (заклинания), предназначенные творить зло. Их структура включает в себя обращение к человеку и пожелание несчастий, которые должны с ним случиться.

Когда эти формулы возникли, люди верили в их силу, поэтому, скорее всего, немногие пользовались ими. Тот, кто прибегал к ним часто, был колдуном. Если же такую формулу произносил обычный человек, то это было вызвано тем, что выходит за пределы обыденной жизни, и поэтому неудивительно, что от такого события ждали последствий, способных потрясти мир или хотя бы перевернуть жизнь и погубить ненавистного человека.

Сегодня острота переживания проклятия утрачена. Люди готовы призывать друг на друга разверзшиеся небеса по мельчайшему поводу, не замечая мистического характера произносимых ими слов.

Некоторые магические формулы потеряли адресность, и даже содержание, осталось лишь выражение некой угрозы: «Да чтоб тебя!» – говорит человек, споткнувшись о торчащую из земли проволоку, и не замечает, что оказался на пороге проклятья.

Русский язык особенно богат «матерными» выражениями, которые встречаются также в венгерском, румынском, новогреческом, китайском, суахили и многих других языках. Однако интерпретация этих выражений – кто именно имел твою мать – неоднозначна.

Иногда подразумеваемым субъектом действия является говорящий, который тем самым как бы утверждает «Я – твой отец» или «Я мог бы быть твоим отцом», зачисляя ругаемого в низшую социально-возрастную категорию.

Матерная брань уже в Древней Руси (христианской) оценивалась как кощунство, оскверняющее и Матерь Божью, и мифологическую «Мать сырую землю», и собственную мать ругающегося. Однако ничего не помогало, поскольку матерные выражения сами имеют сакральное происхождение и в прошлом были связаны с ритуальными функциями.

Сквернословие существует у всех народов и обычно не считается чем-то особенным. В мифах ругаются сами боги. Иудаизм, ислам не выделяют сквернословие как особый проступок. Только в христианстве оно постепенно, очень постепенно начинает восприниматься как тяжелейший грех.

В космосе язычников телесное играло одну из первых ролей, и потому весь окружающий мир осмысливался через образы тела. Ну, а пол и сексуальность, как самые характерные проявления телесного, стали частью символической культуры человечества.

Мужской половой член у язычников – религиозный символ. Он подразумевается в кресте. Перед греческими храмами ставятся квадратные колонны без рук и ног, но зато с головой и эрегированным «скипетром страсти». В римском театре непременно участвуют фаллофоры – носители фаллоса. Древние израильтяне клянутся, положив руку на оный предмет. В древнеиндийской же мифологии семя отождествляется с абсолютным началом.

Связь матерной брани с идеей оплодотворения проявляется в ритуальном свадебном и аграрном сквернословии, а также в ассоциации ее с громовым ударом. На этом уровне она не только не имела кощунственного смысла, но была магической формулой, священным заклинанием.
1 2 >>
На страницу:
1 из 2