Ангел Спартака

– Вот почему я – Андрюс Виеншаукис!

На ладони гостя – небольшой диплом. Внутри – надпись, рисунок.

– Именно поэтому! – Учитель наклонился вперед, словно пытаясь поймать чужой взгляд. – Вам двадцать девять лет, вы живете в Вильнюсе в районе Жверинас. Чудный район, небольшие дома, парк, пруд. Квартира – на ваше усмотрение. Или на мое, жаловаться не будете.

Еще странность – очередная. Тут все друг друга понимают, но обращаются по-разному: кто привычно, на «ты», а кто и на «вы», как сейчас.

– Работать станете… Ну, скажем, в русской гимназии имени Добужинского старшим учителем. Хорошее жалованье, и российское посольство помогает. Потом, через пару лет, перейдете в университет. Мирный город, мирная страна. Проживете до восьмидесяти, ничем не болея и ни на что не жалуясь. А потом – свободны, как ветер в пустыне. Устраивает?

Гость спрятал диплом, взвесил на ладони пустую рюмку, улыбнулся.

– Теряете квалификацию, Хэмфри?

Я тоже слегка удивилась, чуть ли не впервые за это время. Пусть все вокруг непонятно, и разговор меня даже краем не касается, только ясно, что «док» – еще тот орех, не раскусишь. Соблазнить его квартирой в каком-то Вильнюсе, пусть даже в районе Жверинас?

…Теперь оба – на «вы». Кажется, им так привычнее.

– Ну, конечно! – Учитель улыбнулся в ответ. – Предлагать такое Первому Посланнику! Мелко, да? Только Я знаю о вас то, что не ведают остальные, – даже Мой брат. Полсотни лет отдыха, док, – да еще с перспективой продления! И никого – ни ваших вздорных коллег, так и стремящихся угодить на очередной крест или костер, ни Моего всепрощающего родственника. Не надо будет совершать подвигов, умирать под камнями фанатиков, молчать на допросах в гестапо. А главное – не ваша в том будет вина, а Моя! Оценили?

– Изыди!

Незнакомое слово упало тяжело, словно камень от баллисты. Упало, отскочило, покатилось…

Кажется, я недооценила их обоих.

– Ну тогда… – Учитель стер улыбку с лица, заговорил холодно, властно. – Тогда Я буду судиться с тобой, Первый Посланник, на Суде Моего брата, поскольку это в его власти. Нет, Я не обвиню тебя в нарушении Закона, ты скажешь, что Милость выше, а брату это понравится. Но есть грехи, от которых не разрешит даже он. Догадываешься, о чем Я?

Гость не двинулся с места, не дрогнул лицом, но стало ясно: выстрел попал в цель.

– Ты – самоубийца, док! Самый обычный самоубийца, и Я это докажу. А поскольку после каждого возвращения из мира Суд, путь даже формальный, полагается, Моему брату придется рассмотреть и это. И тогда некому будет кидаться твоим: «Изыди»! Ну как, согласен на Вильнюс, Первозванный?

Антифон

– Отчего же быть стражем Закона выпало Тебе? – спросила я Учителя. – Отчего Ты выбрал такое? Нечестивцев в мире больше, чем праведников, значит, не дождаться Тебе любви вовеки.

– Я не ищу любви, – ответил Он. – Судьбу же Мне не пришлось выбирать, ибо мы, Сыновья Отца, не властны в своей воле. Я Первенец, цвет Мой – цвет весенней травы, и, когда получил я свой Зеленый меч, велено было Мне стоять за троном Отца и блюсти Закон.

– Почему же брат Твой младший непослушен Отцу? – удивилась я. – Отчего нарушает Закон и слугам своим велит?

Учитель задумался, покачал головой.

– А как ты сама думаешь, Папия Муцила?

– Неужели… Неужели Твой Отец разрешил ему?

Не ответил.

* * *

– Вероятно, ты… вы считаете меня врагом? – не выдержала я.

Промолчать бы, да уж больно ночь выпала мрачная. Ни огонька, ни звука, дорожки – и той не видать. Словно одни мы в этом странном мире, на Острове Хэмфри – я и доктор Андрюс Виеншаукис.

– Врагом? – В его голосе удивление самым краешком. – Сказано: возлюби врагов своих. Но какой ты враг, Папия? Дело даже не в… Хэмфри. И даже не всегда – в Законе.

Вместе вышли из бара, вместе повернули направо. Отчего туда? Барак, где я устроилась, совсем не там.

Учитель остался. Я еще успела заметить, как к его столу подошла темноволосая Лили. Но это уж совсем – не мое дело.

Спросить еще – и об Учителе, и о Законе? Нет, не стоит.

– Что там впереди, доктор? Кажется, главная площадь, где автобусы?

На этот раз уж точно – просто так спросила, чтобы темноту не слушать. Где площадь главная, я и ночью разберусь. Быстро на этом Острове учатся!

– Где автобусы, – согласился он. – А правее, почти в самом углу, – небольшие ворота, калитка. Видели, Папия? Отперты, даже не охраняются.

– В смысле, уйти можно? – поняла я, сразу же школу Батиата вспомнив. Аякс что-то говорил о семи способах.

– Можно, – донеслось из темноты. – Но одному не пройти, вдвоем – тоже. Хэмфри это знает, поэтому моих друзей…

– Посланцев? – перебила я.

– Да… Нас Он старается не собирать вместе. А одному… Не знаю. Там ветер, сильный, сбивающий с ног. Десять шагов – и все.

Изумилась, остановилась даже. Воздух, как болото, затхлый, тяжелый, но где-то совсем рядом… Я, кажется, начала удивляться! Или… просыпаться?

– Мы не враги с тобой, Папия. Жаль, ты не услышишь Учителя – моего Учителя. Я тоже не сразу пришел к нему. К счастью, жизнь длинная. Иногда даже слишком.

Внезапно мне показалось, что я слышу голос старца. Усталого, потерявшего силы.

– Ты поняла, зачем Хэмфри взял тебя с собой?

Даже так? Интересно, догадаюсь ли?

– Если бы вы… Если бы ты согласился уехать в этот… Вильнюс, Учитель послал бы меня с тобой. И я бы не отходила от тебя ни на шаг.

Нет, на «ты» все-таки легче!

Из темноты – негромкий смех. Сколько же ему лет на самом деле? Семьдесят? Больше? Но, если я права, значит, этот странный доктор для Учителя важнее Капуи, важнее Рима, важнее того, о чем мы с Ним договорились!

– Кажется, так, Папия. И Он почти не ошибся – Он редко ошибается. В Себе – но не в людях. Их поступки Он предсказать не в силах. Доктор Андрюс Виеншаукис никогда не будет преподавать в гимназии имени Добужинского. Постараюсь все же уйти, сделать хотя бы первые десять шагов… Но Хэмфри прав: я действительно устал, у меня нет сил, я хочу покоя. Давно уже, еще до того… Еще до моей первой смерти. Я понял это, когда меня позвали проповедовать к одному племени. Дикари, каннибалы, собачьи личины вместо лиц… И я отказался. Поехал мой друг, его едва не убили. Я, конечно, пересилил себя, поспешил за ним, выручил. Но… Но понял – больше не могу. Усталость – это не только дороги, это люди, гибнущие за тебя. Пусть считается, что за великое дело, но все равно – за тебя, из-за тебя. Мои ученики… Их сбрасывали под лед, распинали, побивали камнями. Один паренек из этих каннибалов поверил, увязался за мной, потом пошел проповедовать в римскую армию. Его расстреляли – привязали к столбу, истыкали стрелами. Долго убивали… Я действительно устал. И… И Хэмфри в самом деле сможет обвинить меня на Суде. Ты спросишь, отчего я покончил с собой?

– Не спрошу! – поморщилась я, пытаясь разглядеть в темноте хоть что-нибудь. Зря я пошла с ним! Какое мне, собственно, дело!..

– И все-таки я тебе расскажу. Хэмфри знает, но Его повесть будет… совсем другой. Меня распяли в городе Патры, в Ахайе.

Ночь дохнула холодом. А мне-то казалось, что Остров Хэмфри далеко от Капуи!