Аргентина. Лонжа

Обернулся.

– Десять секунд. Время пошло…

Невысокий, узкоплечий, серая роба, черный винкель. Очки. Общая тетрадь в правой руке, за левым ухом карандаш.

Затянуться по второму разу они все-таки успели. Десять секунд не такой уж и малый срок.

– Карел Домучик, – шепнул Штимме, укладывая на носилки очередной кирпич. – Помощник Медведя, вроде как нарядчик.

Выпрямился, поглядел в глаза.

– Не наш и не ваш.

6

В организационный комитет будущей выставки собрались люди известные, шумные и умеющие общаться с прессой. Но, как сразу отметила эксперт Шапталь, среди них не нашлось ни одного галерейщика. «Узкий круг» предпочитал держаться в стороне. Поэтому и кураторство шефа не вызвало возражений. Желает рисковать – его право.

И это не слишком удивило – история парижских выставок знала и куда более странные примеры. Но было нечто, отличавшее ее от всех прочих. Организаторы ни у кого не просили денег и не объявляли подписки. Более того, знающие люди шептались о том, что Свободная Франция, еще не успев опериться, неплохо помогла Свободной Германии, чьи организаторы оказались не столь богаты.

И, как венец всего, – Люксембургская галерея, только что получившая статус государственного музея новейшего искусства. Именно там собиралась разместиться Свободная Франция. Это уже не просто деньги, для такого нужны контакты на самом-самом верху.

Эксперт Шапталь нацарапала на полях вечерней «Matin» слово «ФИНАНСИРОВАНИЕ», воткнула вопросительный знак, потом добавила восклицательный – и сняла очки. Бесполезно!

– Очень серьезные и уважаемые люди, – не дрогнув лицом, отвечал шеф на прямые вопросы журналистов. Для особо настырных уточнял:

– И очень-очень скромные.

В конце концов Мод, отбросив все иные варианты, рассудила, что неведомые благодетели просто не хотят рисковать добрым именем в случае весьма вероятного провала. На том и успокоилась, пока не пришлось заняться непосредственно отбором картин. Тут уже никакая логика помочь не могла.

*?*?*

– Слева от входа, кажется, есть кафе, – вспомнила Мод. – Можешь поскучать там, а я побуду еще тут с полчаса.

Музей уже закрывался, но гостье из Парижа разрешили побыть лишние минуты в одном из залов. Живопись и скульптура XIX века – всего понемногу, от Давида до Моне. Все это девушка успела посмотреть, ничего невероятного не обнаружила, но все-таки решила задержаться. О кафе вспомнилось по самой простой причине. Красавчику Арману в музейных стенах было откровенно скучно. Зевать не зевал, но выглядел сонно.

– Я лучше с тобой, – чуть подумав, рассудил черноволосый. – Насчет кафе… У меня, как ты знаешь, с деньгами не очень.

Мод почему-то не поверила, но решила не усугублять. Напросился – пусть страдает!

Повернулась – и, не оглядываясь, шагнула к одной из картин – второй, если считать от входной двери. Остановилась, выдохнула…

Пришла.

Жан Огюст Доминик Энгр.

Всесильное Время послушно замерло, исчезли небо-циферблат и острые крылья мельниц, онемели ключи в сумочке, сердце, оставив дневные заботы, забилось ровно и спокойно. Пространство свернулось, мир, пусть и на малый миг, стал совершенен и прекрасен.

– Ну, мне же не сто лет! – улыбнулся учитель. – Я родился через пять лет после кончины мэтра. Застал лишь его птенцов, клювастых и не слишком талантливых. Оно и к лучшему, мы с Энгром обязательно бы подрались. У него был характер – почти как у меня. Под конец перессорился со всеми, копировал свои старые картины, разорвал с Салоном – и был списан в архив. И только после смерти нашли работы, которые он никому не показывал. Тогда и ахнули.

– А почему он со всеми ссорился? – не утерпела лицеистка Матильда.

– Потому что он был в ссоре с самим собой. Знаешь, что Энгр сам о себе написал? «Человек-неудачник, нецельный, счастливый, несчастный, наделённый в избытке качествами, от которых никогда не было никакого толка». Это больно, но лучше всю жизнь болеть, чем заживо обратиться в мрамор.

Совершенный мир. Совершенная красота.

Краешком сознания Мод понимала, что стои!т уже долго, пора уходить, ей и так оказали услугу…

– Сейчас! – сказала она миру. – Еще чуть-чуть. Минутку!

Мир вздохнул в ответ, отозвавшись голосом Армана Кампо:

– Да сколько угодно. Просто я… Не понимаю.

Небо-циферблат вернулось на место, неслышно вознеслись к синему зениту крылья-стрелки, кровь привычно ударила в виски.

– «Большая одалиска», авторская копия, 1821 год. Три лишних позвонка, правая рука на треть длиннее левой, левая нога вывернута под невозможным углом…

Девушка протянула руку к его губам. Не коснулась, но заставила умолкнуть.

– Все это верно, Арман, про позвонки в каждой книге написано. Но художник не выписывает позвонки, он творит свой мир. Как и Господь, из того, что есть под рукой. Миры Энгра живы и гармоничны, из чего бы они ни созданы.

Не убедила, конечно, но спорить черноволосый не стал. Бросил взгляд на равнодушную ко всему одалиску, дернул губами:

– А мы с тобой, выходит, собираем всяких монстров?

*?*?*

– Ну, не монстров же! – возразила Мод, перебирая документы в папке. Не вслух, без особой уверенности, – и в полном одиночестве. Наглец Арман вместе с Жоржем Бонисом ждали ее за лагерем, у небольшого костерка. Там же была гитара и несколько кулечков с настоящими «мадленками», принесенных черноволосым после долгих блужданий по Шартру. Намечался чай с дегустацией, а затем песни, если удастся уломать излишне скромного усача. Майское солнце уже коснулось черных деревьев на ближайшей опушке, но девушка решила немного задержаться. Не ради бумаг, ради самой себя.

Картины она отбирала лично, не слушая ничьих советов и подсказок. Никакой халтуры! Рисунок, цвет, композиция – пусть даже содержание порой вводило в оторопь. Такого, впрочем, было не слишком много, в основном – знакомый импрессионизм, подражание братьям-немцам. Не слишком удачное, Францев Марков французская земля не рождала. Имена художников сплошь незнакомые, но эксперт Шапталь тому не удивлялась. Не её! Считай, в первый раз сошлась с современностью лицом к лицу.

И все было бы в порядке, но… Сами полотна! Шеф снял на Монмартре большую студию под скатной черепичной крышей, наскоро привел ее в порядок – и дал указания свозить туда картины. В студии Мод и работала. Очень удобно, никуда не нужно ходить, всё под рукой…

Полотна! Откуда они?..

Не из музеев, даже не из запасников, это девушка поняла быстро. Из частных коллекций? Эксперт Шапталь знала многих любителей, видела их собрания. Значит, если и коллекции, то второго, а то и третьего ряда. Оставалось предположить, что работодатель не поленился навести контакты с самими художниками, причем совершенно неизвестными, ни разу не выставлявшимися на серьезных вернисажах. Огромный труд, если учесть процент «брака». За месяц в студии перебывало несколько сотен картин, отобрать удалось девять десятков.

Нет, не монстры. Но все равно, – странно все это!

Убедив если не черноволосого, то саму себя, девушка хотела уже закрыть папку, когда в дверцу постучали.

За окном – ранние синие сумерки. Пора!

– Уже иду! – крикнула она, но тут дверца с легким стуком открылась.

– Мадемуазель Матильда Верлен? Только, пожалуйста, не надо лишнего шума. Здесь рядом всего равно никого нет.

Не закричала, отступила на шаг.