Ола

Тоже руку к небу поднял:
«Даже если я погибну,
Пусть навеки здесь останусь,
Чтоб стеречь мне эти горы
От проклятых сарацинов!
И пускай сгорит Анкора,
В черный пепел обратится,
Даже мертвый, не позволю,
Чтобы мавр пришел в Кастилью!»
Обнял дочь дон Новерадо
И спустился вниз к воротам.

Замолчала, положила лютню обратно, пальцы сцепила…

Ну, вот! А я думал, веселее станет! Хотя какие могут быть песни в этаком замке?

Хотел спросить я, что дальше случилось (вечно эти романсьеро на самом интересном месте обрываются!), но не спросил. И так понятно. Об ином узнать захотелось.

– Выходит, Инесса, тот дон Хорхе так же звался, как батюшка ваш? А дочка его…

Не дослушала, кивнула. Кивнула, к окошку узкому подошла, вниз поглядела.

Обернулась.

– Ваши друзья уже во дворе, Игнасио. Пора вам.

Встал я, улыбнулся, руками развел.

– Погодите!

Резко так сказала лобастая, руку подняла. Растерялся я даже.

Подумала чуток, губки сжала, подошла к полке, сняла ларец. Маленький такой, из дерева полированного.

– У меня… У меня к вам просьба, Игнасио. Когда будете в Севилье, зайдите в собор. Тот, где самая высокая колокольня.

– Хиральда-Великанша которая, – кивнул я. – Зайду, если просите.

– Оставьте его там, где-нибудь ближе к алтарю. В этом ларце нет ничего, что могло бы осквернить святое место. Вот, посмотрите…

Достала ключик, провернула два раза. Заглянул я, а внутри – непонятно что.

– Это платок, – строго сказала она. – На нем семь узлов, очень сложных. Платок старый, ему, наверно, лет двести…

Ну, сказала! Новенький такой платочек, шелковый. А узлы и вправду – на славу. Прямо-таки морские.

– Это легенда, Игнасио. Просто легенда и ничего больше. Но пусть платок останется в Доме Божьем!

– Ну, как хотите, – согласился я. – Только у вас ведь в замке тоже церковь…

– У нас часовня, – перебила Инесса. – И не вздумайте развязывать узлы. Ни в коем случае!

– На-а-ачо-о-о!

Эге, а это внизу, Дон Саладо мне голос подает!

– Все ясно, сеньорита, то есть, Инесса, – бодренько заявил я. – Ларец – к алтарю, узлы не развязывать. Будет исполнено!

А самому как-то кисло сделалось. То ли не договорили мы с Инессой этой, то ли кто из нас лишку сказал.

И потом… Я уеду – она останется: в этих стенах куковать да на горы красные глядеть. Не мое это, вроде, дело…

Или мое? Что за бес, опять непонятно!

А она, Инесса, улыбнулась – второй раз за весь разговор. Улыбнулась, что-то маленькое мне протянула:

– Это вам на память, Игнасио. Носите на воротнике, лучше, чтобы никто не видел.

И – в глаза мне взглянула. Серьезно так, со значением. Я как в глаза ее черные поглядел, так и о подарке забыл. Сжал в кулаке – и все.

А если честно, то не только о подарке – обо всем запамятовал. Да чего уж тут!

Кулак я уже во дворе разжал, когда на Куло своего взбирался. Дон Саладо, орел наш, уже на коньке своем восседает, сеньор лисенсиат на муле, окуляры нацепил, бумажку какую-то читает, оторваться, грамотей, не может. И мне пора.

Поглядел, а на ладони моей – булавка. Да не простая, серебряная, с синими камешками, маленькими такими. Яркими!

Эге, оберег. Да еще из серебра! Молодец, лобастая, понимает!

Нацепил я эту булавку на воротник рубахи, даже приятно стало. Все?

Нет, не все. Ларец! Подумал я, достал ключик, вынул платок – и на груди спрятал. Сохранней будет! А ларец пока и во вьюке полежит, не пропадет. И тоже – приятно. Вроде как рыцарь я, что платок дамы своей на груди у сердца греет.

Подумал – и чуть за ухо себя не дернул. Окстись, Начо! Тоже мне, Белый Идальго нашелся!

– Готовы, сеньоры? – это Дон Саладо, весело так, не иначе, отдохнул в этих стенах, сил рыцарских набрался.

Да чего уж там, готовы. А вот и дон Хорхе. Улыбается в бороду свою черную.

– Счастливого вам пути, сеньоры! И да минует вас зло. Да пребудут с вами Господь и Дева Святая!

– Амен! – это мы, в три голоса.

Ух, красиво получилось!

– У нас примета есть, – смеется сеньор Новерадо. – Просто примета, старинная, не больше, но все-таки… За воротами не оглядывайтесь, пока до перекрестка не доедете. И в этом просьба моя будет…

Ну, ясное дело, я и сам в приметы верю. Да только чудной замок! Приметы, легенды, обереги… Впрочем, кто их, благородных, поймет?

Обернулся я – как раз перед воротами, чтоб обещания не нарушить. Обернулся, наверх посмотрел…