Аргентина. Нестор

В отличие от Германии, где старину уважали, Франция, глубоко вспаханная революционным плугом, казалась пустыней. С «почетными легионерами» говорить не о чем, прочие же были откровенными самозванцами, подобно многочисленным «наследникам» давно сгинувших тамплиеров. Маленькими островками оставались чудом уцелевшие приораты Ордена Святого Лазаря Иерусалимского и Странноприимного Ордена Святого Иоанна. С ними отец и поддерживал связь. Возможности у братьев не слишком велики, но им, рыцарям Клеменции, они помогали.

Все изменилось месяц назад.

* * *

Шум воды стих, негромко хлопнула дверь в ванной. Соль поправила лежавший на коленях «парабеллум» и вдруг поняла, что она во Франции – последняя. Те, что отстреливались на улице Шоффай, наверняка уже мертвы. Отца, если он жив, должны были два дня назад вывезти в Италию друзья из Туринского приората ордена Святого Лазаря. Если и они предали, значит, отец тоже мертв. Завтра или послезавтра уедет она сама.

Францию, родину предков, они потеряли. Смогут ли вернуться? После гибели Транспорта-2 связь с Клеменцией практически прервалась, за два года прислали только один корабль. И еще приказ: перейти на нелегальное положение, аппаратуру и все запасы, кроме хранящихся в тайниках, уничтожить, ждать дальнейших распоряжений. Ждать, ждать, ждать…

Тяжелые шаги в коридоре, громкое сопение, легкий скрип двери. Вот и свет загорелся. Следовало поздороваться, но она даже не взглянула.

– С-соль! – надтреснутым басом прозвучало с порога. – Соль, девочка! Что случилось? Почему…

– Потому, крестный.

Эжен Виктор Бертье, давний друг отца, «человек, влюбленный в Грааль», как сказал когда-то папа. Профессор, европейское светило, а еще шутник, душа общества и великий дамский угодник.

Ее крестный отец. Рыцарь…

Она наконец-то взглянула. Толстяк с мокрой бородой в китайском халате и шлепанцах. Волосатое брюхо, ноги волосатые. И душа шерстью поросла.

Подняла с колен пистолет и спокойно прицелилась – прямо в брюхо.

– Предложила бы тебе кресло, крестный, но лишнего нет, а вставать не хочется. Так что садись прямо на ковер. И, очень прошу, не заставляй меня стрелять.

– Но Соль!..

Бас обернулся фальцетом. Ствол пистолета дрогнул, и профессор Бертье грузно опустился на пол. Запахнул халат, задышал громко.

– И не стыдно! Грозить оружием – и кому?! Влезла через балкон, стекло разбила… Ты уж извини, но я буду вынужден всё рассказать Жеану…

Соль кивнула.

– Расскажешь, когда встретитесь. Начальство наверняка поручило тебе узнать, где мой отец, но это крестный, извини, вам знать ни к чему. Кстати, на кого работаешь? На майора Грандидье или на кого-нибудь повыше? Впрочем, разницы нет, рыцарь Эжен. Ты предал всех нас – и Грааль свой тоже предал. Но это мы обсуждать не станем…

– Почему? – взгляд крестного внезапно налился злобой. – Спрашиваешь, Соль, на кого я работаю? На Францию, девочка. Когда мы познакомились с твоим отцом, мне обещали помочь в исследованиях древней Окситании, альбигойцев, катаров. Вы же прямые их наследники! А чем кончилось? Грязная политика, заговоры, террор!..

Голос загустел, налился металлом. Соль поморщилась.

– У меня хорошая память, крестный. В Берлине ты много раз повторял, что республика во Франции умирает, что только возрожденная аристократия сможет спасти и твою родину, и всю Европу. Все-то ты знал! Между прочим, пока нас не начали отстреливать, по нашей вине не пострадал ни один французский гражданин. Мы даже ваших шпионов отпускали. Помнишь художницу, внучку Верлена, за которую ты просил? И правительство о нас знало. Мы обещали не вступать в контакт с вашими политическими партиями и обещание сдержали…

Профессор засопел, мотнул тяжелой головой.

– Обстоятельства изменились, девочка. В ближайшие дни в Европе может начаться большая война. Франции не нужна «пятая колонна».

От удивления она даже привстала.

– Война? Какая война? Где?

Крестный усмехнулся в густую бороду.

– Политикой ты не интересуешься, я давно заметил. На востоке война. Русские вот-вот нападут на Польшу, у поляков – военный договор с Францией. А Гитлер только этого и ждет. Между прочим, в Рейхе ваших тоже начали давить, несмотря на все соглашения. Может, и правильно. Земляне сами должны решать свои дела.

Соль вдохнула. Выдохнула… Война? Впрочем, даже это сейчас не важно.

– Ты прекрасный полемист, крестный. Выходит, мы сами виноваты, и да здравствует прекрасная Франция? Только за предательство надо платить, рыцарь Эжен.

Встала, подняла пистолет повыше.

– Н-нет! – профессор даже не упал, растекся по ковру. – Нет, девочка. Т-ты! Ты добрая, ты не сможешь выстрелить в человека!.. Нет!..

Легкий хлопок. Пуля из «парабеллума» вонзилась в стену. Бертье взвизгнул.

– Тебя будут судить, крестный. И если ты хочешь дожить до суда, мы сейчас пройдем в кабинет, и ты откроешь сейф, который за портретом маршала, твоего прадедушки. Мне нужны документы, часть мы сожжем, остальные заберу с собой. Постарайся не делать глупостей… А насчет того, что не смогу выстрелить, так это мы сейчас, если хочешь, проверим.

– Не надо! – Бертье приподнялся, не отводя взгляд от «парабеллума», встал на четвереньки. – Я согласен, согласен!

Соль усмехнулась, подошла к столику, где стоял графин с водой. Плеснула в стакан, шагнула к замершему в ожидании профессору.

– Ты знаешь историю, крестный. Тому, кто нарушил долг рыцаря и не соблюл свою честь, выливали на голову позорную чашу, а потом разбивали щит с его гербом.

Вода плеснула на затылок, потекла по шее, по плечам.

– Да будут дни твои кратки, и достоинство твое да возьмет другой. Отныне ты не рыцарь, Эжен Виктор Бертье!

6

Из плена надо бежать. Это и в уставе записано («бежать самому и помочь бежать товарищам…»), и здравый смысл велит, особенно когда на бифштекс намекают. Но это больше для кино про «Красных дьяволят», потому как враг тоже уставы читал и здравым смыслом владеет.

Пусть не тюремная камера, не башня старинного замка, а поди убеги! Окошко маленькое, под самым потолком, решеткой забрано, из подручных средств – две старые бочки, и те пустые. И почти полная тьма. Пленному не полагался даже чадящий свечной огарок. Всего-то и успел, что взглядом узилище окинуть, когда втолкнули и тяжелую дверь закрывали. Одно хорошо, шинель оставили, понятно, без ремня. Ее и на пол земляной положить можно, и просто закутаться, если не спится.

Александру Белову не спалось. Болела голова, перед глазами плавали желтые пятна, пульс назойливым дятлом стучал в ушах. А на душе безраздельно царила сестра-тоска. Куда ни кинь, всюду выходил даже не клин, а целый кол, осиновый и заостренный, как у англичанина Стокера, что про вампиров писал.

На курсах подготовки политсостава в Подольске Александр откровенно скучал. Лекции и лекции, стрельба хорошо если раз в неделю, гранату же только посмотреть дали, и то одну на отделение. Словно институт не покидал, конспекты, зубрежка, зачеты. А выходит, правильно учили! И форму польскую по силуэту распознал, и «Двуйку»-офензиву, чтоб она пропала, титуловал правильно, главное же собственную судьбу вычислил сразу и без ошибок.

«Тем, кто попал в плен, верить нельзя!» – сказал на лекции товарищ бригадный комиссар и велел занести слова в конспект. А потом, словно мысли слушателей прочитав, снисходительно посоветовал не обращать внимания на книжки «про войну» и кинофильмы для наивной молодежи. Да, там героические бойцы РККА из плена бегут, похвалы удостаиваются и дальше к победам шагают. Такое пишут и снимают ради оптимизма – и в доказательство превосходства советского человека над буржуазными выродками.

Нельзя! Нельзя верить!

Причина не в том, пояснил бригадный комиссар, что пленный наверняка все тайны-секреты разболтал. Жизнь – не кино, разговорят сразу. Есть нечто похуже. Вернулся красноармеец живой, снова в строй встал, а на душе зарубку сделал. Ни к чему ему теперь умирать, идти грудью на вражьи пули, если все так удачно обернулось. В следующий раз надо сразу бросать винтовку и руки вверх тянуть. Не наш уже человек, порченый! И сослуживцам дурной пример, поймут, что плен – это не так и страшно.

Поэтому товарищам будущим комиссарам следует запомнить и затвердить: бывшим пленным не верить, оправданий их не слушать, общение с иными бойцами пресекать. Есть компетентные органы, они и разберутся, до донышка вывернут.

Замполитрука Белов сидел, прислонившись спиной к холодной бочке, и думал о том, что от судьбы не уйти. Он не зря попросился добровольцем с третьего курса ИФЛИ, когда в институт пришла разнарядка на учебные сборы. И потом, в Подольске, на курсах, не стал дожидаться лейтенантских «кубарей», попросился на границу, когда объявили набор. И в Минске, в штабе Белорусского округа, сразу заявил, что желает в часть, к бойцам, чем очень удивил кадровика. Подальше, подальше, подальше… А выходит, никуда не ушел, чего боялся, то и случилось. «Двуйка» или родные «компетентные» – разница невелика.

Бифштекс по-польски: лук, яйца, мука, масло растительное, масло сливочное, соль – и один хорошо отбитый комиссарчик в собственном соку.

Smacznego![17 - Приятного аппетита (польск.).]