Корпорация любит нас

Корпорация любит нас
Андрей Валерьевич Скоробогатов

2054 год. Это история об Империи Каменного Пояса и о Путнике, безымянном юноше, пришедшем издалека и забывшем прошлое. Он встречает аборигена Константина, изгнанного из общины металлиста, и незнакомку, работающую стриптизёршей. За ними следят император-технократ, корпорация, которая любит нас, сектанты и субкультуры. И множество соседних миров, похожих и на сон, и на виртуальную реальность одновременно. МОЙ ПЕРВЫЙ РОМАН. Годы написания – 2010-2011. Гимн субкультурам Екатеринбурга и музыке 2000-х годов. Социальная/антиутопическая фантастика с примесью посткиберпанка, сюрреализма, космогонии, попаданчества и мистики

Андрей Скоробогатов

Корпорация любит нас

I. Соната. Эпизод 1. Уральская Рапсодия

– Пора спать, мой маленький, – сказал чей-то ласковый голос, но он, уставший от игр, тут же забыл это, обняв большого плюшевого медведя.

Он забыл, как попал сюда.

Сначала звучала музыка.

На короткий миг он видел себя в странной комнате рядом с группой незнакомых людей. Спустя мгновение его ослепил и позвал к себе свет ярких фонарей между верхушками деревьев. Словно во сне, он бродил по тропинкам сырого, холодного парка и, наконец, вышел к людям, к какому-то огромному, шумному зданию. Люди казались блёклыми, хмурыми силуэтами, и окончательно себя юноша осознал только тогда, когда за ним погнались.

Юноша побежал по пыльному тротуару от торгового центра вглубь кварталов со свободными коммунами. Лёгкое серое пальто расстегнулось на ветру, шарф размотался и неприятно налезал на подбородок.

Иногда обстоятельства кажутся сильнее личности. Иногда создаётся ощущение, что лучший способ спастись от череды разрушений – попасть в новую реальность, начать жизнь с чистого листа. Похоже, что это начало получаться.

Все эти мысли крутились в голове, но сильнее всего хотелось спастись от преследования.

Новый мир, в который он пришёл всего пару часов назад, казался всё более живым и настоящим, но при этом чересчур агрессивным. Двое крепких охранников-наймитов в сине-зелёной униформе гнались за ним от Основинского Парка. Беглец не совсем понимал, в чём он провинился, но, судя по выражениям лиц преследователей, жалеть худого юношу они не собирались.

Он свернул с Кооперативного проспекта на улицу Учителей и стал петлять между огороженных заборами кирпичных домов и высоток прошлого века постройки. Забежал за угол одного из них и, прижавшись к стене, отдышался. Двухэтажный дом стоял отдельно от других и не был огорожен, рядом виднелся подъезд.

Засунув за пазуху предмет, который он бездумно подобрал в торговом центре и до сих пор держал в руке, беглец подошёл к подъезду и посмотрел наверх. Вверху красовалась вывеска с узорчатыми буквами «Часовая мастерская», а рядом эта же надпись, только японскими иероглифами. Непонятно почему, но надпись показалась удивительно родной, и беглец почувствовал, что стало безопаснее. Свой маршрут по незнакомому городу он выбрал интуитивно, неосознанно, словно кто-то звал, тянул его к этой странной вывеске.

Поправил шарф, застегнул пальто, осторожно пододвинулся к краю и посмотрел за угол – преследователей не было видно, и это обрадовало беглеца.

– Это он и есть? – послышался шепот со стороны подъезда. – Худой какой.

– Тише, он заметит! – второй голос был бархатистым и старческим.

Беглец повернулся, но разглядеть, кто подкрался к нему сзади, он не успел – по голове ударили чем-то тяжёлым, и сознание отключилось.

(Абориген)

Танки приходят утром с востока, вместе с первыми лучами солнца.

Даже когда придёт новый мир, восток так и останется для Константина на всю жизнь чем-то странным, опасным и мощным. Сначала на востоке жило зло в лице крупнейшего в уцелевшем мире мегаполиса, который угрожал отколовшимся провинциям. Потом, когда страна станет единой, наступит власть Корпорации, а мегаполис сменит гнев на милость и станет родным, зло на востоке всё равно останется: в лице непостижимой и зловещей Японской Империи.

В тот день танки видны из окна многоэтажки: улица переходит в пустынный Московский тракт, ведущий в мегаполис на востоке. Машины подсвечивают лучи восходящего солнца, вскоре колонна останавливается, сверкая сине-зелёными боками. Мальчику кажется это красивым и таинственным ровно до той самой минуты, пока системы «Град», спрятанные за лесом, не пускают первый залп.

– Вниз! В подвал! – орёт отец, хватая сына на руки.

Сначала грохот слышен только снаружи. Потом, когда они с матерью уже бегут вниз, стены, пол и всё вокруг сотрясают взрывы ракет. В ушах звенит от боли, отец еле удерживает Константина на руках и несёт дальше к спасительному входу в подвал сквозь, пыль, дым и грохот, расталкивая локтями точно таких же сонных и испуганных соседей.

В подвале темно, сыро и душно. В этой темноте мальчику слышится плач и кажутся страшными силуэты. Чаще всего, потом эти силуэты превращаются в слоноголовых людей, в синекожих толстяков и других чудовищ из соседних миров, а потом Константин просыпается…

* * *

Почесав лохматую голову, Константин Молот уставился в своё отражение в обломке зеркала, стоящего в прихожей. Этот сон про войну за Чусовую снился в этом году уже в десятый, если не двадцатый раз.

Раньше, даже в детстве, снилось реже. Старею, вдруг подумалось ему. Всё правильно, немолодой уже, скоро придёт пора детишек учить, а особых перемен к лучшему нет. Товарищи давно советовали пойти наймитом в Корпорацию, но ненависть к центральной власти всё время оказывалась сильнее желания прилично зарабатывать. Константин и в тридцать пять оставался извечным максималистом и терпеть не мог любого намёка на какую-либо форму зависимости. В душе ему оставалось лет двадцать, не больше. Впрочем, ровесников с похожей судьбой и характером, в городе, особенно Внешнем, пруд пруди, как-никак, родился в период демографического бума. Говорят, в стране миллиону с лишним человек тридцать – тридцать пять лет. Почти четверть мирового населения.

Металлист вернулся в комнату, надел косуху и растёр замёрзшие за ночь в кожаных брюках ноги.

Ещё раз огляделся. Помимо трёх бутылок из-под древнего коньяка, на полу валялись окурки от самокруток и драгоценных сигарет, игральные карты и пара гильз. Картонка, уже второй год заменявшая оконное стекло в комнате, была пробита в двух местах. Крови на полу и стенах не оказалось – что уже радовало. Чувство, что вчера случилось что-то важное, не покидало металлиста. Константин попытался вспомнить вчерашнее, растирая виски.

А вчерашнего не было. В голове было шумно и пусто, как после Ядерного Четверга. Помимо сумбурных воспоминаний о ночных кошмарах, в сознании крутились только несколько тревожных кадров последнего вечера. Вспомнилось лицо девушки, лица двух приятелей – Алекса и Егора, но что конкретно произошло, оставалось неясным.

Много выпить он не мог – это про себя Константин знал точно. В эпоху сухого закона с крепкой выпивкой надо осторожнее, могут поймать и закрыть. Потому подобные провалы в памяти совсем не радовали – непонятно, чем они могли быть вызваны. Также настораживало отсутствие дома Лизы – познакомились они недавно, и, судя по всему, первой пьянки с друзьями она не перенесла.

«Надо прогнать печальные мысли», – решил Молот, подошёл к холодильнику и включил стоящий рядом древний магнитофон с заслушанной до дыр бразильской «Сепультурой». Достал японский «бичпакет» и начал грызть, запивая кефиром и потряхивая головой в такт музыке.

Стало немного веселее. Вспомнить бы ещё, что было вчера.

Хорошо, всё же, жить в коммуне, думалось Константину. Особенно в неспокойные времена. Кончилась еда – зашёл к соседу, попросил. Кончились иены – можно взять из «общака», хотя злоупотреблять этим не стоит. В коммуне свободный и никем не контролируемый доступ в сеть Урнет. Сине-зелёные относятся уважительно, а всё потому, что коммуна частично независима от властей.

Гарантом независимости служила японская лазерная пушка, установленная на крыше двенадцатиэтажки и нацеленная в сторону бывшего торгового центра, где теперь находился опорный пункт Корпорации. В эпоху альфа-батарей лазерной пушкой мог владеть каждый, у кого хватало наличности и были налажены связи с контрабандистами, таскающими японское барахло откуда-то с северных районов сброса. Конечно, если Корпорация сильно захочет, она сможет захватить и подчинить такую общину, но без особой нужды общины с пушками не трогали.

«Интересно, куда делась эта дура», – только сейчас подумал металлист про подругу. Ощущение, что он пропустил что-то важное, не покидало его. К тому же, за неделю с небольшим, что подруга жила в его квартире, он успел привыкнуть к тому, что она рядом, и теперь стало неуютно.

Константин подошёл к окну и посмотрел в пыльное небо, потом на привычный ландшафт окружающих кварталов.

К многоэтажке, в которой жила коммуна, примыкало одноэтажное здание старого магазина, где теперь располагалась общая столовая, мастерские и лавка. Здания и небольшой сад, обнесённые трёхметровым забором, стояли по улице Шахрина. Улице этой, ранее носившей имя академика Бардина, после Катаклизма присвоили имя уральского рок-музыканта. Подобная судьба постигла добрую половину улиц города во Внешней части города, называвшихся ранее именами прославленных строителей коммунизма. Улица Щорса стала улицей Самойловых, улица Патриса Лумумбы – улицей Шевчука, а Шаумяна переименовали в Кипелова.

Проспектам во Внутреннем городе, обнесённым теперь Вторым Периметром безопасности, напротив, вернули исторические название. Проспект Ленина стал Главным, Малышева – Сибирским проспектом. Центральная площадь стала площадью Тринадцатого года – потому что в этот год началась новая история. Первый правитель новой страны сделал всё это из желания стереть у горожан воспоминания о потерянной действительности, нанеся на карту города новые или, напротив, давно позабытые теперь имена. Всё равно, старый мир, старое общество были безвозвратно потеряны. Даже сам город уже в третий раз сменил своё имя, и носил теперь название маленького поселения, когда-то давно являвшегося пригородом.

Это был Верх-Исетск – столица Империи Каменного Пояса, единственный уцелевший город-миллионник.

Его Верх-Исетск. Молот прожил здесь больше двадцати лет, и мегаполис входил в число тех немногих вещей, которые суровый металлист по-настоящему любил, несмотря на все недостатки и всю ту боль, что принесла столица в его жизнь.

За окном, через дорогу, на месте бывшего парка Архипова раскинулась рисовая плантация со складом, снабжавшая зерном добрую половину Юго-западного района. Рис теперь выращивали во многих городских парках, где это позволял ландшафт, и в поймах пригородных рек. Фермерское хозяйство за окном не входило в Корпорацию, и Константин раньше время от времени подрабатывал там. Последние месяцы, в период зимы, работы было мало, и он бездельничал. Видимо, настала пора искать новый род занятий, потому что от безделья человек начинает тупеть.

Это всегда говорил ему отец, которого не было рядом уже много лет.

* * *

…Когда Константину исполнилось двенадцать лет, отец стал учить сына играть на гитаре и рассказывать, какой был мир до Катаклизма. Мир этот казался ребёнку странным, огромным и чарующим – в нём были междугородние поезда, шумные бензиновые автомобили, самолёты, всемирная компьютерная сеть Интернет, связывающая далёкие страны между собой. В нём были гигантские теплоходы и маленькие сотовые телефоны, по которым можно говорить в любой точке города. В огромных городах в незнакомых частях света в нём жили миллиарды людей, говорящих на тысячах разных языков. Его отец родился в огромной стране, самой большой по площади стране в мире, две столицы которой превышали Верх-Исетск и по населению, и по размерам, и по высоте небоскрёбов.

На дворе были две тысяча пятидесятые. Теперь от страны остался лишь крохотный кусочек с населением в пять миллионов человек. Осталось самое необходимое из того, что было раньше, и остался город. Постаревший, отрезанный от своего прошлого, осиротевший без старших братьев, но почти не изменившийся за четыре десятка лет. Зато добавилось много того, о чём раньше было сложно подумать.

Отец Молота, Максим, был родом с Урала. Он родился в Челябинске, в начале девяностых годов прошлого века, ещё до Катаклизма. Мать Константина родилась в Ревде, небольшом городке – родители были одними из тех немногих людей, кто помнил старую, сгинувшую и забытую реальность, которая превратилась в реальность нынешнего Верх-Исетска.

Сначала, в середине две тысяча десятых, когда люди прозрели и отошли от первозданного хаоса, возникла Империя Каменного Пояса. После наведения порядка власти решили объединить вокруг Верх-Исетска все районные городки, а в перспективе и более отдалённые города – Челябинск, Миасс и Златоуст, которые, по слухам, остались невредимыми.