Рутея

Семнадцатилетние барышни в самом соку, и за ними идёт охота среди мужиков от восемнадцати до шестидесяти. Лишь единицам из них интересны ровесники, и то, они предпочтут выбрать старшего сына из богатой семьи. Что уж и говорить про симпатичных девушек чуть постарше, так и не нашедших мужчину, но упорно ждущих принца.

У парня, которому оставалось пара месяцев до семнадцатилетия, практически не было шансов ни перед ровесницами, ни перед «зрелыми» двадцатилетними барышнями.

И именно такой девушкой оказалась Лиза Далтон, младший инспектор биржи труда, взглянувшая в своё отражение в стекле. До сих пор мне сложно понять, что я нашёл в этой маленькой, склонной к полноте метиске. Возможно, пышную, волнительную грудь, взгляд на которую я мучительно старался спрятать, и которая отлично сочеталась с лёгкой застенчивостью. Эдакая отличница-домосед. Возможно, «восточный» разрез глаз, так похожий на мой, – именно за этот разрез глаз меня обзывали подкидышем.

Но, скорее всего, как я понял гораздо позже, она просто оказалась первой девушкой после лицея, с которой мне пришлось близко и долго общаться. Одноклассницы у меня были никудышные, на улице и в мастерской ровесниц я почти не видел, вот и влюбился в первую симпатичную девицу, которая заговорила со мной по душам. Каждый инспектор на бирже труда – психолог, именно потому эту должность до сих пор выполняет человек, а не компьютерный алгоритм.

– Садитесь, Рэд, – Лиза потупила взгляд и стала листать голограммы с моим досье. – Надеюсь, вы больше не залезали на Призму? Штрафы нам очень не нужны.

– Нет, – соврал я. Врать было отвратительно, но разум возобладал.

– Вы сходили на речной порт?

– Да, – выдавил я из себя и протянул через стол бумажное заключение. – Им… не нужны стажёры.

Лиза потянулась за документом, но резкий порыв ветра из окна вырвал бумажку из моих пальцев и сдул на пол.

– Ой, – смешно сказала Лиза, и мы синхронно бросились поднимать бумажку с пола. Когда она наклонилась, я в очередной раз заглянул к ней в декольте. И густо покраснел, – потому что она заметила и застенчиво улыбнулась в ответ. Уселась обратно и демонстративно поправила платье.

– Рэд, вы мне так и не объяснили в прошлый раз, собираетесь ли вы после семнадцатилетия только работать, или пойдёте куда-то учиться?

– Пока я точно не хочу менять специальность. Родители хотят, чтобы я поступал на экономиста или юриста. Но мне больше нравятся рабочие специальности, я бы хотел пойти на сферомеханика. Вы как бы мне посоветовали, Лиза?

На самом деле, вопрос был очень важным. С каждым новым разговором о моём будущем родители занимали всё более жёсткую, даже жестокую позицию. Девушка немного опешила от неожиданного вопроса.

– Ну, я бы порекомендовала найти некоторый компромисс с родителями. Они ведь готовы оставить вас на время обучения?

– Я и сам был бы рад сбежать.

Лиза покачала головой.

– Многие так говорят. А если новая война? Лучше всего будет отсидеться здесь, у Заповедника – защищать родные края. Сюда точно никто не долетит.

Я вспыхнул.

– Если будет война, я сбегу в Заповедник! Или уйду в партизаны.

– Вы не хотите стрелять в рутенийцев?

– Ни в кого не хочу. Занимайтесь любовью, а не войной!

Как же это не к месту, как нелогично и слишком наивно это прозвучало! Я покраснел ещё сильнее, продолжая пялиться на неё. Инспектор немного заволновалась, снова поправила одежду.

– Ладно, мы отвлеклись. Вам родители хотя бы дадут стартовый капитал?

– Не знаю, я с ними не разговаривал, – я пожал плечами. – Наверное, дадут. А что, это так важно?

Голова предательски кружилась.

– Ну, разумеется. Хотя бы для успеха в обществе, начала карьеры. Да и среди девушек, в конце концов.

Я вспыхнул, кровь давила в виски.

– Да я и без наследства, и с наследством никому не нужен! Мне семнадцать, со мной никто даже не согласится погулять. Даже такой же метис, как и я. Вот вы бы… вы бы согласились, Лиза?

– Ну, я бы подумала.

В глазах побелело, мир пошёл кругом. Последнее, что я услышал, были голоса Лизы:

– Эй, что с тобой? Плохо, что ли?

И ещё чей-то голос, незнакомый, вкрадчивый и тихий, прозвучал словно внутри меня:

– Попался ты, парень, нашли мы тебя…

Как я вспомнил позже, он разговаривал по-рутенийски, но я почему-то понял его.

Часть 1. Антон

Глава I. Уктусская степь

Я вышел за ограду природного парка и зашагал через ковыль. Наверное, именно тогда и возникло чувство, что начинается новый жизненный этап. Если до этого что-то и начиналось, то не так явно, как в тот момент.

Путь через ковыльное поле Уктусской степи вызывал в душе странные чувства – щенячий, беспричинный восторг, смешанный с тревогой. Мягкие метёлки, щекочущие тыльные стороны ладоней, отдалённые крики степных мартышек, цикады, воздух, лишённый заводского смога – всё это поднимало образы из прошлого столь далёкого, что, казалось, всё это происходило в какой-то другой, прошлой жизни.

Через пару десятков шагов внимание привлёк шорох в зарослях. Сквозь травяной океан прямо навстречу мне направлялись три крупных зверя, оставлявшие след в траве. По характеру их движения я понял, что это не хищники. Но всё же смахнул с плеча импульсник, зашумел руками о траву.

– Эй! Кыш! – крикнул я зверью.

Две макушки остановились, а третья продолжила идти в мою сторону. В паре метров от меня из травы высунулась голова крупного самца тигрового гамадрила – они часто шляются вдоль троп в надежде поживиться чем-нибудь, крадут сумки. Обезьяна скалилась и негромко покрикивала, топталась на месте, то ли не желая уступать дорогу, то ли норовя запрыгнуть сзади и стянуть с меня рюкзак. Их зубы немногим уступали клыкам леопарда, и мало кто из местной фауны превосходил обезьян по проворности. Увидев, что я остановился, двое полосатых сородичей осмелели и начали обходить меня с двух сторон.

– Пошли вон! – рявкнул я и дал разряд из импульсника по траве перед самцом.

Плазменный шарик заставил гамадрила отпрыгнуть на полметра, прожигая в сочной траве дырку шириной с ладонь. Ничего, выживет. Был бы это хищник, я бы дал бы пару разрядов помощнее, и прямо в тело. Но тут пожалел – братья-приматы, пусть и двоюродные, всё-таки. Некоторые секты им даже поклоняются. Обезьяны пронзительно заверещали и бросились врассыпную, я закинул импульсник на плечо и пошёл дальше.

После обеда на привале я достал из рюкзака рулонный терминал, развернул на полянке и сверился с картой. Вдали от городов цифровые сети аппарат поймать не смог, но по спутникам успешно сориентировался. Я присвистнул от удивления – за неполные полдня я прошагал тринадцать вёрст. Получается, я шёл быстрее, чем вчера. Но до ближайшей станции сферобусов всё равно оставалось слишком много – почти двадцать вёрст. Со связью здесь по-прежнему было туго, вызывать бомбилу в такие глухие края – дело почти нереальное. Настала пора позаботиться о ночлеге, потому что ночевать в голой степи не хотелось.

Ковыльные поля были визитной карточкой Уктусской субдиректории, занимавшей почти всю южное Новоуралье. За горами, на диком юге и обжитом западе Рутенийской Директории они уступали место лиственным рощам и приморским джунглям. Восточнее, за Дальноморским перешейком, переходили в хвойно-папоротниковые леса, а затем в ядовитые болота в Заповеднике Мрисса.

Директория. Последняя директория на планете. Когда-то давно вся мировая карта, за исключением зияющей дыры Заповедника,была расчерчена всего на десяток цветов. И это были цвета Директорий – бывших космических корпораций, превратившихся не то в земные колонии основавших их народов, не то в самостоятельные государства. Последующие века превратили одни из них в Империи, другие – в федерации, третьи – раздробили на десятки враждующих между собой удельных княжеств. И только Рутения оставалась Директорией – в этом была и дань истории, и наследие политической системы.

Фауна и флора трёх северных материков Рутеи очень походила на фауну и флору северного полушария Земли. А природа двух южных материков напоминала природу земного южного материка, с его сумчатыми и эвкалиптовыми лесами. Учёные уже пять веков бились над разгадкой тайны – было ли так всегда, или после Собрания Планет загадочные Собиратели специально подогнали природные системы первой соседки землян под комфортные условия для человечества.

А что, они могли. Хотя у сторонников первой теории имелся серьёзный аргумент. История аборигенов Рутеи, зеленокожих мрисса, насчитывала десятки тысячелетий и начиналась ещё «под другим небом», как они говорили. Ни в эпосе, и в папирусных свитках этой полудикой болотной цивилизации не было ни слова о местности и животных, отличных от нынешних.

Вторая же группа учёных обращалась к философии и космогонистике. Дескать, Собиратели в две тысяча шестидесятом году новой эры вовсе не перенесли все похожие цивилизации из-под умирающих звёзд в одно место, на орбиту земного Солнца, а создали все одиннадцать планет – и их обитателей – с нуля, по земной кальке, чтобы земляне смогли их со временем колонизировать. Получается, что вся история и все воспоминания народов вымышлены, искусственны и возникла в один момент, подобно Большому Взрыву.

Имелась и третья группа – те вообще утверждали, что утерянная Земля – это вымысел, что не было никакой планеты-праматери, и люди жили на Рутее издревле. Но с ними я точно не согласен – колонизация не могла быть вымыслом, тому служили подтверждением старые фильмы, книги и тысячи земных артефактов, хранящиеся в музеях. Да и Землю видно ночью невооружённым глазом.