Красный блокчейн

– Я не китаец, – сказал Хунбиш.

– Чего ты там бормочешь? – переспросила богиня и раздвинула экран пальцами, чтобы приблизить картинку. – Ты по-русски умеешь говорить? Ку-ку? Нихао? Алло, гараж!

Она засмеялась и слегка двинула шенкелем, чтобы проехать мимо. Рядом с лошадью шли несколько человек, оживлённо переговариваясь, и Хунбишу пришлось посторониться.

Он хотел сказать, что упряжь не подогнана должным образом, и это беспокоит лошадь.

– У неё, – он не вспомнил слово, поэтому сказал по-своему, – жахан[4 - Удила (монг.)] во рту неправильно. Ей больно. Железо здесь трёт.

– Прррууу! – перекрикивая гомон, закричала богиня и натянула поводья. Хунбиш сделал шаг назад и упёрся в кого-то. Лошадь остановилась.

– Компартия разрешила тебе тут ночью гулять? А? В центре Москвы? Есть разрешение? Аусвайс!

– Нет, – растерянно сказал Хунбиш.

Он понимал, что отвечает неверно, но сделать с собой ничего не мог. Мысли метались, как испуганные песчанки.

– Вот посмотрите на китайца, – деловито продолжала богиня. Она обращалась к кому-то за экраном её телефона. – Приехал в Москву. Ходит. Позволяет себе. Это просто райски.

Один из сопровождающих похлопал богиню по ноге рядом со стременем и сделал приглашающий жест. Она подняла в экран длинный указательный палец: внимание! пауза! ждём! склонилась, выслушала несколько фраз. Закрыла на секунду глаза. Коротко выдохнула, снова направила на себя камеру телефона.

– Нет, к китайцам никаких претензий. Великая нация. Пять жи, тик-ток… Иероглифы. Улитка на склоне. Ползёт. По Синьцзян-Уйгурскому региону. Автономному. Всё нормально. Вэлкам! Мы тут всем рады. Ладно, китаец. Раз уж карма нас свела. Давай. Рассказывай. Тебя как зовут?

– Да я про лошадь, – сказал Хунбиш. Он уже пришёл в себя. – Ей вот – посмотрите. Неудобно. Трёт ей там. Мешает.

– Ооо! – сказала богиня и сделала глазами в телефон. – Так мы даже человеческие слова говорим! Это райски! Нравится лошадка? Ну потрогай, потрогай. Давай.

Хунбиш подошёл ближе. Лошадь потянулась к нему мордой.

– Вот здесь, смотрите, – Хунбиш протянул руку к удилам.

Лошадь вдруг мощным движением тряхнула головой, длинно заржала и качнулась назад.

Богиня начала валиться вбок. На лице её было сосредоточенное непонимание. Замедленным движением она зацепилась рукой за шею лошади.

Что-то сочно и одновременно тревожно хрястнуло в тротуар. Ещё даже не вполне сообразив, что это телефон богини, Хунбиш подался в сторону, в толпу. Всё произошло за мгновение.

Кто-то грубо схватил его железными пальцами за рукав, но Хунбиш ловко, как борец бех, выкрутил руку, оттолкнул стоящего рядом человека и боком, не глядя, скользнул на проезжую часть.

– Да ты, блять, охуел?! – страшно закричала богиня. Эхо метнулось между зданиями.

Хунбиш побежал.

Ему удалось сразу же вклиниться в гогочущую группу людей, и тут дверь, перед которой томилась очередь, приоткрылась. В лицо Хунбиша ударили плотные волны музыки. Он, пригнув голову и сгруппировавшись, ввалился внутрь. Сразу же впечатал кого-то в стену. Щёку и ухо залило липким. Сзади от двери визгливо закричали. Не было времени ориентироваться, поэтому Хунбиш откинул в сторону тяжёлый полог, и выпал в зал, плотно набитый людьми.

По лицам и телам здесь метались разноцветные пятна, а в уши долбило что-то ритмичное. Прямо перед Хунбишем оказался пританцовывающий вперевалку, голый по пояс мужик с огромным, свисающим через ремень, брюхом. Его правый глаз был перетянут пиратской повязкой. Он держал в поднятой руке бутылку и самозабвенно обливал себя. Брызги летели во все стороны. Рядом прильнула лысая девушка в блестящем чешуйчатом платье. Высунув язык, она сосредоточенно ловила струйки, мясляно стекающие с обвислых грудей толстяка. Её, хохоча, отгоняла и теснила в сторону негритянка в пижаме с безудержно клонированным Паровозиком Томасом. На её афрокосичках флуоресцентно светились школьные пухлые банты. Глаза хлопали огромными – не менее пяти сантиметров – ресницами.

Хунбиш протолкался в сторону и едва не завалил ухоженную даму с бронзовой кожей. Дама держала во рту кулак молодого человека, заглотив его до запястья. Она посматривала на него, элегантно и непринуждённо скосив глаза. Молодой человек был задумчив. Казалось, он мысленно прикидывал длину окружности губ и площадь её рта, зная толщину своей руки. А может, он просто шевелил пальцами у неё в горле. Как актиния.

В зале гуляли явственно чувствующиеся волны электричества. Сложно было неподвижно стоять внутри колышущейся массы людей. Хунбиш ради эксперимента поднял вверх обе руки и подпрыгнул на месте. Потом ещё. Он закрыл глаза и стал мягко прыгать в такт двигающей всех музыке. Ему казалось, что в верхней фазе прыжка он неестественным образом подвисает, как в мультиках.

Происшествие с лошадью и богиней чудесным образом отодвинулось куда-то в неопределённое прошлое. Открывать глаза ему не хотелось. Он почувствовал себя частью кочевья, когда понимаешь раскачивающегося в седле соседа без слов, одновременно поворачиваешь, притормаживаешь, грезишь схожими образами.

Ещё немного попрыгав – музыка мутировала мелодиями, не меняя ритм – Хунбиш двинулся к дальней стене с подсвеченным фламинго. По дороге миновал лежащего на полу человека, затянутого в красно-чёрный неопреновый гидрокостюм. На лице его была маска для ныряния. Он безмятежно лежал, раскинув в стороны руки и покачивая торчащими вверх ластами. Окружающие магическим образом умудрялись не отдавить ему конечности. Хунбиш аккуратно перешагнул его ногу. Ему показалось, что человек едва заметно одобрительно кивнул.

У барной стойки, на которую фламинго-светильник скорее нагонял мрак, чем освещал, было не протолкнуться. Из вторых рядов люди тянули руки. Беззвучно щёлкали пальцами. В ожидании азартно перекидывались бессмысленными фразами – всё равно из-за шума ничего не было слышно.

– Эээй, шеф!

– Алло!

– Возьми заказ!

Перед Хунбишем расступились две неодобрительно посмотревшие на него дамы, и он уткнулся в скуластого мужчину, нависшего над тонкой девушкой. Из горловины её платья торчал бокал с трубочкой. Мужчина, сосредоточенно шевеля челюстью, тянул по ней что-то тёмное. Он выпрямился и отвернулся к бару: неестественно гибкая рука – надо полагать, бармена – направляла ему три полных шота, удерживая их как манипулятор с шаровым захватом. Мужчина, молитвенно сложив кисти, потянулся к разноцветно бликующим стопкам.

Неожиданно для самого себя, Хунбиш наклонился к девушке, состыковался с соломинкой и сделал глоток. Потом, не отрываясь от коктейля, поднял глаза и посмотрел на девушку. Она молчала. Лицо её было серьёзным. Словно бы она выполняла важную работу, результаты которой были жизненно необходимы подданным, или фолловерам – тысячам, а может, и миллионам. Хунбиш для устойчивости приобнял её ниже талии, и сделал ещё один глоток.

Изображение преломлялось через бокал, и Хунбишу казалось, что у девушки три груди – как в том фильме. Он поменял фокус и ясно увидел, как по коже медленно, отчаянно цепляясь за ворсинки, сползает капля. Немного сдвинув бокал в сторону, Хунбиш погрузился вглубь и слизнул каплю. Она была солёной.

Он снова поднял глаза – девушка глядела в сторону своего спутника. Глядела без каких-либо эмоций. Просто ждала, когда он вернётся. Хунбиш шатнулся назад и, не оборачиваясь, нырнул в людей.

Мгновенное ликование заставило его дышать часто: он только что ушёл от богини, он прямо сейчас обнимал совершенно незнакомую ему девушку. Музыка гудела. Он немного потерялся от всего этого мельтешения. Ему представилось, что он – удачливый бадарчин[5 - Бродячий лама (монг.)], возвращающийся с трофеями из Нижнего мира.

И тут его жёстко схватили за плечо.

– Он? – спросил кто-то фальцетом.

Было что-то ненатуральное, гипертрофированно-мультяшное в этом голосе. Будто его схватил щуплый японец с выбеленным лицом. Ну-ка сюда-ка небоисся. Стоит наверняка в косплейном школьном платьице и белых перчатках до локтя. Хунбиш обернулся.

Увидел харю.

– Вроде он, – харя пищал в той же тональности, которая могла бы возникнуть от допотопной свистульки.

– Похож, – подтвердил стоящий рядом манерный юноша с иронически блестящими камнями в ушах. – Вытаскивай.

Харя рельефными лапами развернул Хунбиша к выходу и потащил за собой.

Можно назвать хорошей ту лошадь, которая хорошо бежит и в жирном теле, и в худом. Но нельзя назвать хорошей лошадь, которая бежит хорошо только в одном из этих состояний.

Великая Яса Чингис Хаана

Харя больно сжимал его руку. Хунбиш застыл: ни мыслей, ни эмоций. Словно ветка перекати-поля в весеннем ручье, сорвавшемся с ледника. Куда-то несёт, стукает о берега. Наверное, он не предпринял бы никаких попыток спастись, даже если бы сейчас его выволокли наружу, зачитали обвинительный приговор, поставили на колени и пристрелили в затылок. Не то, чтобы ему было всё равно, нет. Просто страх так цепко обвил горло, что говорить или вырываться казалось слишком расточительным. Хотелось впитывать каждую оставшуюся ему секунду.

Они выбрались за дверь, на улицу, и харя отпустил его. Хунбиш сразу почувствовал себя легче. Неважно, что там произойдёт дальше – боль закончилась, и на этом спасибо. Он молча ждал, что с ним будет.

Харя поставил его спиной к себе. Очередь немного притихла. Хунбиш глядел на сгрудившихся перед ним людей расфокусированным взглядом. Ему не удавалось сосредоточиться. Казалось, он глядит в калейдоскоп с мутным стеклом. Размытые пятна, не более.

Очередь перед ним стала распадаться на две части, образовав по центру узкую аллею. На тех, кто замешкался, прикрикивали свои же. Хунбиш сообразил, что это дирижирует харя.