1+1=1. Роман

1+1=1. Роман
Андрей Васильевич Барабанщиков

Роман представляет собой попытку привнести элемент детектива, саспенса и фантастики в конвенциональный «женский роман». В центре романа – существование и соединение двух независимых линий жизни одной женщины. Каждая из этих линий приводит к собственному финалу. Автор предлагает читателям выбрать один из них.

1+1=1

Роман

Андрей Васильевич Барабанщиков

© Андрей Васильевич Барабанщиков, 2017

ISBN 978-5-4485-1437-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

События, свидетелем которых я невольно стал, могут показаться неправдоподобными или даже нелепыми, но именно по этой причине я решил, что обнародование их есть единственный способ избавиться от тяжелых и странных мыслей, преследующих меня в последнее время. Мой психиатр заверил меня, что если я и вправду поделюсь своей историей с читателями, то мои шансы на выздоровление серьёзно возрастут. Чтобы прийти к нормальности, мне предстоит долгий и извилистый путь, а жизнь, напротив, слишком коротка, чтобы не воспользоваться, может быть, единственным шансом не закончить свои дни в доме со стенами желтого цвета.

1

Это был хороший ресторан. Не то, чтобы люди заказывали в нем столики за неделю или две, но иногда попасть в заведение было проблематично. Например, сегодня. Причина до банальности проста – пятница. Десятки страждущих и опустошенных от безделья предыдущих дней с понедельника по четверг включительно почему-то в одночасье решили сыграть в рулетку со своим здоровьем, подвергая печень и окружавшие её селезенку, желудок, почки и прочую анатомию из курса образовательной школы определённому риску встать на дыбы и проверить себя на прочность. В этой гонке на выживание с собственным организмом всегда присутствовал элемент трагизма и сакральности. Пятница давно уже стала ритуалом, символизирующим эволюционный апофеоз любой недели для не покладающих рук трудящихся на почве бессмысленной траты своего времени. Напряжение в офисных электросетях на пятый день недели достигало такого уровня, что с легкостью могло бы обеспечить эффективную работу любых гаджетов без подзарядки.

Это разительно контрастировало с тем застоем и отсутствием любых физико-химических процессов в отдельно взятых помещениях по понедельникам. Офисы по всей стране напоминали процесс варки киселя и прочих подобных напитков. Едва тёплая вода, бесцветная кашица забрасывается в сосуд, а тебе ещё предстоит ждать образования пузырьков, способных довести своими движениями до изнеможения самого старика Броуна. Но до образования кисельной массы ещё очень далеко, и ты ждёшь окончания процесса, бесцельно и отрешенно смотря на ненавистное полуфабрикатное варево.

Так и здесь. Ты превращаешься в готовое закипеть пойло только на пятый день недели. Правда, при этом предшествующие четыре дня не проходят бесследно – твои личные батарейки увеличивают запасы электролита, готового поджечь твои внутренние силы в момент, когда рабочая неделя закончилась, а зачатие новой ещё только произойдёт в выходные.

Тебе хочется только одного – выдохнуть фразу-крик от невероятных по своей насыщенности и тяжести безделия.

– Как же я устала! – звучало в Серпухове из уст молоденькой не по годам секретарши.

– Как же меня все это достало! – отзывался эхом Пензы старший менеджер по продажам пензенского воздуха жителям Тамбова.

– Это тебя достало, бессердечная ты тварь! – за несколько сот километров беззвучно выводил губами представитель тамбовской фауны, купивший вечером в четверг несколько литров чистого как кристалл пензенского кислорода у некоего менеджера из Тамбова. Воздух соседнего региона пьянил, манил и испарялся с пугающей скоростью.

Подобными репликами начинались и наши изнурительные пятничные разговоры с супругой в ресторанах, хотя степень выразительности и экспрессии отличалась. Жанна всегда была несколько скупа на выражение своих эмоций. Она достаточно редко улыбалась, хотя прекрасно знала, что любая улыбка придавала её удивительному лицу новых красок. Я же любил повторять подобные фразы по несколько раз, меняя лишь порядок слов. Смысл фразы всегда был един, но с целью убить как можно больше драгоценных минут моей жизни я менял подлежащие и сказуемые местами. Бессмысленность этого хода моего мозга не подвергалась сомнению вот уже много лет. Нужно было просто заполнять паузы в разговоре с любимым человеком. А кто, как не он, не будет обращать на истинность правила о неизбежности и ненужности процесса перемены мест слагаемых.

– Как же я устал! Боже, я так устал! Я устал за эту неделю! – разговор начался, и я в который раз порадовался своей вере в традиционализм.

– Я тоже устала. Все надоело. Ничего не хочу. Что мы закажем? – мне вдруг на секунду показалось, что в голосе Жанны присутствует некая тревога, в мгновение ока передавшееся мне. Так начался тот наш обычный пятничный вечер в любимом ресторане. Через пару минут к нам подошёл официант, обычно обслуживавший наш столик.

– Что желаете?

2

Разговор не клеился. Жанна выглядела расстроенной. Мне даже показалось, что на официанта она смотрела чаще, чем на меня или на блюда. Хотя нет, не расстроенной, а, пожалуй, отсутствующей. Её взгляд иногда останавливался на бокале вина, иногда на барной стойке, но чаще всего она смотрела куда-то за окно, словно боялась пропустить прихода какого-то важного для неё человека. Лишь пару раз мы встретились взглядами, на пару секунд – не более. На мои вопросы она отвечала более чем односложно. Чем больше я задавал вопросов, тем больше кивков или едва уловимых движений глаз я получал в ответ. Признаться, меня это насторожило. Обычно я любил эти пятницы – все-таки, это венчающее неделю действо стало уже традицией в нашей семье. Мало того, что мы встречались в ресторане, так мы ещё имели достаточно редкую возможность пообщаться друг с другом. Ну а что говорить про кухню заведения! По крайней мере, раз в неделю я имел дарованную самим течением жизни возможность будоражить свои вкусовые рецепторы и насыщать жирами и углеводами свое дряхлевшее, но явно не худое тельце. Оно с радостью принимало эти дары отечественного общепита, густо замешанные на радикальном перепрочтении европейских кухонь, но таковыми не являющимися в силу того, что местный шеф-повар все буквально видел в ином свете, поскольку был неисправимым оптимистом-дальтоником.

– Что с тобой сегодня? Сегодня с тобой что-то не так! Мне кажется, с тобой что-то происходит! – я вновь пытался сделать тройную эмфазу на простом до умопомешательства вопросе. На четвёртую интерпретацию одного вопроса меня уже не хватило в силу ограниченного словарного запаса.

Хотя, признаюсь, я действительно почувствовал некоторое волнение. Почему-то из глубин сознания в тот момент пришла мысль о том, что моя Жанна вот-вот объявит мне о своём решении уйти к другому, предположим, к тому, чей вокабуляр превышал бы мой, по крайней мере, на 15 процентов. В сознании сразу нарисовалась картинка.

– Я ухожу от тебя. – со сталью в голосе произнесла бы она. – Ты достал меня. Меня ты так достал вот этими бесконечными повторами. Он хотя бы молчит.

На последних словах моя пока ещё супруга слегка улыбнулась. Или мне показалось?

Моё воображение рисовало мне картины одна хуже другой. Мне вдруг причудилось, что я после приговора супруги, не дожидаясь официанта, почувствовавшего неладное и заподозрившего проблемы с неоплатной счета, бегом мчусь в ресторанный туалет, где гордо пытаюсь наложить на себя руки, как и подобает отвергнутому мужчине. Официант, тем временем, надеясь успеть получить по счёту и чаевые, элегантным галопом несётся в уборную, где свойственным всем официантам вкрадчиво-наглым голосом интересуется у меня, понравилась ли мне стряпня шефа-дальтоника, тем самым, отвлекая меня от мрачных мыслей суицида.

Необходимость дать свои комментарии относительно долмы красного цвета и, тем самым, поднять себя в глазах официанта заставляет меня вернуться к своему столу и с усилием продолжить трапезу.

Слава богу, это всего лишь моё искаженное воображение. Взгляд Жанны вернул меня в вечер пятницы, в наш любимый ресторан.

– Так что сегодня с тобой? Что не так? Ты сегодня совсем не своя, – я внутренне обрадовался, что смог максимально синонимично задать один и тот же вопрос трижды.

Краем глаза я заметил официанта, подходящего к нашему столику.

– Как вам еда? Шеф сегодня особенно постарался. Ещё долмы? Или я могу вас рассчитать? – в глазах официанта читалась тревога.

– Спасибо. Долма сегодня особенна красна. Передайте шефу нашу благодарность.

Официант поклонился. На его лице тревога сменилась недоверием.

– Все нормально. Наверно, просто устала. Неделя была очень сложной. – голос жены окончательно вернул меня в реальность. Разговор продолжался. Вечер обещал быть насыщенным.

3

Я любил свою жену. Беззастенчиво, до онемения пальцев на отдельно взятой руке, до утра понедельника, когда раздавался её бодрый голос с предложением оставить тёплую постель, поднять свою задницу и развести детей по школам и детским садам, а заодно и её саму. Когда я задумывался о том, почему я любил Жанну, в голове начинала крутиться какая-то сущая нелепица. Здесь и набившие оскомину «потому что люблю», и «без тебя не мил мне весь белый свет» и прочая декадентская чушь эпохи доисторического идеализма. Я любил свою Жанну, не догадываясь, за что. Впрочем, если бы и догадался, никогда в это не поверил. Меньше думаешь, больше чтишь предмет своего поклонения. А Жанна была именно одушевлённым предметом полного поклонения. Я иногда ловил себя на мысли, что просто раболепствовал перед ней, позволяя супруге переходить подчас красную черту равноправия полов в семье. Ей позволялось все, а мне – все остальное. Небогатый выбор, прямо скажем, но именно этот дисбаланс в наших отношениях, как ни странно, был неким залогом их стабильности. Жанна была до бесконечности хороша, притягивая нескромные и скрытые взгляды широких социальных слоёв народонаселения от тинейджеров до любителей играть в домино в парковых зонах. Иногда в эти смотрины вклинивались и типичные представители иных прослоек нашего классового общества. Её до неприличия прямые и длинные ноги на невысоких каблуках старательно оставляли следы на поверхности планеты, глаза цвета неправильного изумруда заставляли умирать от зависти светодиодные гирлянды под Новый год, волосы из нитей оттенка спелого каштана соревновались с пышностью свадебного платья, а тонкие запястья при изгибе рук вгоняли в краску даже видавших виды любителей ходить налево. Жанна была чертовски хороша. И не это было главным. В сонм её достоинств также входил на паритетных началах её острый ум. Не то, чтобы она использовала его все семь дней в неделю – в выходные и государственные праздники ум супруги периодически ставился в режим ожидания, но в рабочие дни мозги моей супруги были на высоте.

А ещё запах. Боже, её запах. Именно так и должно пахнуть в раю. Если бы это было причиной прописаться там после окончания своей основной жизни, то я бы с лёгкостью и смирением атеиста принял на себя грех уверовать в любую религию, став её адептом только для того, чтобы вдыхать аромат любимой женщины высоко за облаками.

Я любил Жанну. И по понедельникам, и в январе, и в первый день знакомства, и через пятнадцать лет после оного; в машине, в лесу за сбором грибов, у трапа самолёта, на палубе океанского лайнера, за выбором седьмого платья в модном магазине, во время экспресс-ругани из-за банальных пустяков, утром, ночью, на расстоянии, по телефону. Это чувство давало мне шанс чувствовать себя нормально настолько, насколько могут себя чувствовать люди, считающие себя нормальными, находясь в экстремальных условиях. Это чувство любви придавало сил, заставляло двигаться, хотя иногда это значило пятиться назад; в конце концов, мои чувства по отношению к жене Жанне (я периодически так её называл) доставляли мне вполне осязаемые физические удовольствия.

Я очень боялся её потерять. Очень. Может, я боялся потерять все то, о чем сказал выше, может, это был обычный эгоизм, а, возможно, само осознание потенциальной угрозы потери любимого человека просто принижало меня как мужчину. Таких женщин терять было никак нельзя. С её потерей заканчивалась бы моя собственная жизнь, но в этом не было совершенно никакой патетики, поскольку я отдавал себе отчёт в том, что Жанна была высшей точкой моих достижений в части достижения успеха у женского общества. А, значит, пришлось бы, в случае её ухода, довольствоваться уровнем другой, более низкой лиги. И это в мои планы не входило – самолюбие вкупе с тщеславием и прибившимся к ним завышенной оценкой себя любимого подобного позора могло бы не выдержать.

Я просмотрел на Жанну.

– Любишь ли ты меня, как я тебя? – мысль пронеслась и исчезла, пристыдив меня за такое свободомыслие. Лицо Жанны осталось на ноте до.

Ресторанная пятница заканчивалась. Салат съеден, остатки бальзамика превратились в просто точки на блюде, вино всасывалось в кровь и разносилось вихрем в капилляры, передавая своё тепло вялым мышцам, красная долма стояла колом.

Я попросил счёт, и официант не без гордости за себя и за шефа-дальтоника проявил чудеса скорости, появившись у стола с заветной для него бумажкой за пару минут. И именно этих двух минут мне хватило на мой самый, пожалуй, смелый вопрос за этот невнятный вечер. Все-таки, мне хотелось закончить его на мажорной ноте и показать себе, что мои проницательность и красноречие ещё чего-то стоят, хотя бы в пределах предъявленного счета.

– Скажи, пожалуйста, мне всегда было интересно, а чтобы ты сделала, если бы мы тогда, двадцать лет назад не повстречались?

Признаться, в тот момент мне показалось, что глаза Жанны на мгновение зажглись, словно она ожидала этого вопроса все эти двадцать лет. Пять или шесть секунд, перед тем, как она ответила, её лицо пережило явственную трансформацию от состояния безмятежности до глубокой заинтересованности и ответственности за свои слова. Было такое ощущение, что вопрос её задел, он понравился ей, показался действительно важным.

Я немного опешил. Я ждал обычного, ничего не значащего набора слов, но быстро понял, что готов услышать то, чего меньше всего ожидал.

– Ну, думаю, что, наверно, уехала бы из страны. Из моей институтской группы так поступили почти все. Да ты и сам это знаешь. Кто-то вернулся, кто-то остался там. Нет, я бы уехала.

Действительно, на нашем инязе двадцать лет назад так делали многие. Далеко не все, но не могу сказать, что подобный вариант событий был редкостью. В страны изучаемого языка уезжали сразу после получения диплома. Я слышал множество историй. Та устраивалась гувернанткой в состоятельную семью, эта поступала в колледж, бывали и те, кто неведомым мне способом начинали работать в благотворительных организациях. Меня это не удивляло – в 90-х это было нормально.