Абортарий

Но все нытье, нытье. Я специалист в этом. Поныть и пожаловаться.

По словам Иены, мужчинам всегда было свойственно жаловаться. Свойственно обвинять в неудачах и промахах кого угодно, только не себя. Потому как сам по себе мужчина безгрешен, безошибочен и обладает единственно верным мнением.

***

А теперь самая злачная новость.

Со всей серьезностью заявляю – виноват я сам.

Точнее, моя асоциальная наследственность и наличие мутатора.

***

Если вкратце описать мое генеалогическое древо, останавливаясь лишь на ключевых моментах из жизни предков, переживших Великую Бабуинизацию, то выглядит оно следующим образом: парализованного прадеда затрахали до смерти; деду отрезали член, а затем отстрелили башку; отца забили, как мамонта.

Я еще выкрутился сухим из воды. Сижу себе в морозильной камере, прохлаждаюсь, так сказать, на лоне природы. Потчую себя каменными сухариками.

Хитрюга еще тот.

***

Что касается мутатора, то очевидным является следующий факт – ни один другой орган исторически не удостаивался такой опеки и бережного отношения. Самцы согласны были лишиться руки, ноги, почки, согласны отупеть и превратиться в обезьяну – лишь бы мутатор оставался неприкосновенным.

Почему-то самцы упорно считали, что ими должны восторгаться только за то, что у них есть эта самая штука. Заполученная с рождения, большую часть времени она тихо и мирно болталась между ног, но стоило ей пробудиться – все, аврал. Бейте в колокола! Возликуй, мир!

В такие моменты они носились с ней, как малые дети с новой игрушкой, словно это величайшее сокровище во вселенной. Каждый раз, когда их мутатор возбуждался, они требовали бурных оваций и считали себя героями.

К тому же, в силу особенности строения организма самцы имели две головы. Вполне полноценные, по их суждениям. Но загвоздка заключалась в том, что крови для наполнения и питания сразу двух голов никак не хватало. Потому они наполнялись поочередно.

И, поверьте, туши, той голове, что сверху – перепадало не очень часто.

Часть вторая. Шея, зарез

***

Набрасывая в уме схему рассказа, то есть, историю моей самцовой судьбинушки, я долго ломал голову над целью всей этой писанины. Какого рожна? Кому вообще это надо? Волкам, что ли?

Стоит признаться, изначально я склонялся к мысли вести дневник для моего будущего сына. Наследника. Планируемого отпрыска, такого же, наверно, отщепенца. Но на сегодняшний день ищи-свищи. Нет у меня наследника мужского пола, и вряд ли уже предвидится.

Вместо этого я коротаю время в молчаливой холостяцкой компании говяжьих отбивных и свиных окороков. В окружении замороженного полуфабриката и заледенелых потрохов. К слову, я ничуть не жалею об этом.

Я пишу в маленькой комнатушке, большую часть которой занимает разделочный стол. Прямо передо мной окно, и я вижу, что по соседству висят, как спортсмены на турниках, обезглавленные туши некогда рогатого скота.

Компания собралась крепкая, сплоченная.

***

Значит так. Беря во внимание, что в том мире, от которого я успешно сделал ноги, с моими предшественниками проделывали подобные штучки – разделывали, потрошили и переваривали – я решил посвятить писанину именно вам, туши.

Дожился.

***

На первый взгляд холодильная камера может показаться местом скучным и заурядным. Особенно для тех, кто просидел здесь меньше месяца.

Но вот я, например, считаю это необоснованным предрассудком. Надеюсь, как и вы, мои друзья и чтецы – бледно-розовые, покрытые инеем туши.

Температура держится стабильная. Как я уже писал – минус пять градусов за Цельсием. Не тропики, конечно, но сосульки с носа еще не торчат. Можно иногда даже снять подбитую на меху куртку, которую я нашел на стойке у входной двери. А становится прохладно – я занимаюсь гимнастикой, боксирую, встряхиваю телесами.

Впрочем, не зря ведь мошонки у нас вынесены наружу. Да и мудрые слоны не зря перед спариванием поднимаются высоко в горы. Вам, туши, это уже не пригодится – но сперма гораздо лучше образовывается именно при низких температурах.

К вонище я уже привык. То, что вы тут подпрели за полвека, законсервированные, чувствуется хорошо. Но холод сковал вас и привел обратно в форму. Если совсем невмоготу становится, то я заблаговременно запасся батареей туалетных освежителей.

Сегодня мы благоухаем альпийскими лугами.

***

Я раньше и представить себе не мог, что в морозилке можно найти столько интересных вещичек. Например, прямо над моим столом – разделочные ножи, топорики, щипцы для отлова морской живности. Время от времени какой-нибудь из этих предметов становится моей парикмахерской или брадобрейной принадлежностью. Не превращаться же в орангутанга.

Еще тут, помимо ножей и прочих приспособлений для расчленения, приклеена занимательная схема. На ней изображено, каким образом вас, собственно, кромсать. Расчерчены части ваших тел, еще когда они были ходячими и дышащими, а не выпотрошенными и подвешенными на крюке.

Передо мной – бесстыжее и откровенное описание вашей мускулатуры.

Оказывается, вы состоите из двадцати семи кусков, и каждый имеет свое название. Из чувства солидарности, а также чтобы подтвердить свое намерение писать для вас, я буду озаглавливать части рассказа в честь ваших составляющих. Вы – мои единственные и непосредственные читатели, потому нужно уважить, я так считаю.

Под схемой указано, что на выходе от вас остается зачисток, тонкие остатки, оборыши, морда, студень. А так же внутренние органы, требуха и требушина. При желании, все это можно употребить в пищу. По крайней мере, можно было пятьдесят лет назад.

Разве это не чудо?

***

Мой дневник – штука очень интимная. Предупреждаю, я буду делиться самым сокровенным. От сердца отрывать буду, можно сказать.

И поэтому заранее чувствую даже некоторую неловкость, стеснительность.

Что, если мы выровняем шансы?

Например, если в прошлом кто-нибудь из вас был буйволом, то у меня кое-что для него припасено. Маленький компроматик. Когда буйволу хочется спариваться, он обнажает свои гланды и вынюхивает подходящую самку. Выглядит это смешно – замерший буйвол с вытянутой головой и приоткрытым ртом, весь такой сосредоточенный нюхатель.

Отыскав самку, он направляется к ней и предлагает себя. Та осматривает, оценивает. Иногда чешет рогами у него между ног. Этакой невинный флирт. Буйвол, устав ждать, приноравливается залезть сверху, и если она тут же начинает отскакивать и дергаться – это ее своеобразное проявление согласия. И ему приходится семенить за ней, догонять, взбираться, добиваться. Пока, наконец, он не успеет состряпать дельце.

Откровенность за откровенность.

***

Все знания, которыми я владею – от папы. От его рассказов и нравоучений.

– Все бабы, – любил он говорить, – тупы, как сибирские валенки. И твоя мать – не исключение.