Они вернутся

Сергей посидел немного, потом встал и начал вытаскивать из сумки лодку…

И вдруг замер, навострив слух… Показалось?.. Да нет, так и есть: откуда-то издалека доносится голос! Сердце екнуло – и тут же заколотилось вдвое быстрее.

Он шикнул спутникам, торопливыми знаками давая понять, чтобы те прислушались. Леха насторожился, на несколько секунд превратившись в столб. Юлька затаила дыхание и перестала даже моргать.

Сомнений не оставалось: где-то выше по течению раздается человеческая речь. Слов не разобрать, но фразы звучат размеренно, ритмично – кто-то не просто говорит, а как будто декламирует или читает стихи…

Леха сдвинулся с места – стараясь не шуметь, сделал несколько осторожных шагов. Юлька тоже поднялась на ноги. Голос слышался всё явственнее и ближе – похоже, кто-то плыл по речке в их направлении.

Все трое подошли к самому спуску, напряженно вслушиваясь, и, вытянув шеи, неотрывно смотрели в ту сторону, откуда приближался голос.

И вот уже стали различимы слова:

…Наконец один ретивый

Вдруг напал на след счастливый.

Он заехал в темный лес —

Видно, вел его сам бес…

Сергея бросило в холодный пот. Он оглянулся на спутников. Юлька побледнела как смерть и мелко-мелко дрожала. Леха широко раскрытыми глазами смотрел на друга: во взгляде читалась испуганная догадка.

– Да это же… – только и выговорил он.

Старпом лихорадочно кивнул, не в силах издать ни звука: в гортани будто что-то заклинило. Он прекрасно знал эти строки, помнил их наизусть! Голос казался чужим, незнакомым, но оно всегда так бывает.

Это произошло на третий день похода…

…Ближе к обеду Леху ни с того ни с сего – должно быть, от долгой и монотонной гребли – потянуло на филологические беседы. Начал, видимо, с самого наболевшего – решил выяснить, каково отношение у филологии к нецензурной лексике. Сергей его успокоил, заверив, что для ученых-лингвистов всякий лексический пласт одинаково интересен и достоин изучения.

Затем разговор плавно перешел на русских классиков, не чуравшихся время от времени вставлять в свои литературные произведения крепкое словцо. Леха тут же похвастался, что у него дома есть кассета со скандально известной поэмой «Лука Мудищев» и он знает ее чуть ли не наизусть.

– Хотите, почитаю пару отрывков?

– Боюсь, что у Юльки от первых четверостиший уши в трубочку свернутся, – со смехом сказал Сергей. – Там же мат на мате. Так что лучше Пушкина почитай.

– А у Пушкина, я слыхал, тоже матерные стихи есть? – не замедлил уточнить Леха.

– Есть, и немало. Многие даже опубликованы в его сборниках – правда, с цензурными пропусками.

– А вот это свинство со стороны издателей! – картинно возмутился любитель экспрессивной лексики. – Я, может, хочу всего Пушкина знать, без цензуры!

Сергей глянул на него с веселым любопытством:

– Не думал, что у тебя такая тяга к классической поэзии! Тогда советую почитать сказку Пушкина «Царь Никита и его сорок дочерей». Ее прелесть в том, что она избежала всякого вмешательства цензуры. А всё из-за того, что там нет ни одного неприличного слова. И тем не менее это одно из самых похабных произведений нашего великого поэта.

– Это как? – не понял Леха. – Сам же сказал: ни одного неприличного слова нет?

– Ни единого, – подтвердил Сергей.

– Что же в ней тогда похабного? – внезапно встряла Юлька, всё это время старательно делавшая вид, что пишет дневник.

– Не верите? Хотите, прочту?

– Давай! – обрадовался Леха. – А то ты меня заинтриговал!

Они преодолели очередное нагромождение коряг, Сергей выровнял лодку, откашлялся и начал:

Царь Никита жил когда-то,

Праздно, весело, богато…

…И вот теперь, одиннадцать дней спустя, Сергей слышал свой собственный голос!..

Голос этот разносился над речкой, усиленный эхом. Озорные пушкинские строки читались громко, с выражением, в такт гребле. Казалось, даже деревья перестали шуметь листвой – заслушались, замерли без движения.

Трое ошеломленных путешественников с трепетом и смятением ждали, что из-за прибрежных ивовых зарослей вот-вот появится зеленая лодка, а в ней – три фигуры. И уже приготовились нырнуть за куст акации, чтобы не попасться на глаза самим себе. Мало ли к чему может привести эта встреча? Вдруг пространственно-временной парадокс случится или вообще коллапс какой-нибудь грянет…

А голос раздается уже совсем близко, словно притаившуюся троицу отделяет от двойников лишь пара десятков метров. На фоне декламируемого стихотворного текста слышатся сдерживаемые смешки… Но почему же до сих пор не видно ни лодки, ни пассажиров? Они ведь плывут по самой середине речки – заросли уже не должны их скрывать…

Внутри росло недоумение, смешанное с предчувствием какого-то очередного подвоха.

А еще через четверть минуты всех троих начала бить нервная дрожь. Потому что голос приблизился до предела и теперь звенел над речным руслом прямо напротив них:

…Поступил ты хоть и скверно,

Но не плачься, не тужи…

Ты им только покажи —

Сами все слетят наверно…

Но полоса воды перед ними по-прежнему была пуста! Безмятежная, сонная гладь не нарушалась ни малейшей рябью. Пушкинский четырехстопный хорей звучал словно из ниоткуда. Трое путников не могли поверить глазам… или ушам… Стояли, обалдело пялясь то на речку, то на прибрежные заросли, – как будто еще надеялись разглядеть прячущихся среди ивовых крон двойников. Хотя уже поняли: Бобровка, судя по всему, решила выкинуть новый фокус. Свежий и оригинальный номер в развлекательной программе, составленной специально для трех заезжих туристов.

У Сергея и вовсе голова пошла кругом от немыслимого диссонанса: с одной стороны – жуть от звуков собственного голоса, словно украденного каким-то злобным духом и теперь предъявленного будто бы в издевку, а с другой – веселый задор разносящихся по округе строк и сдавленный гогот, так похожий на Лехин…

А тем временем голоса уже медленно удалялись вниз по течению – как будто и в самом деле принадлежали невидимым двойникам, сидящим в невидимой лодке…

Наконец Леха выговорил с хрипом:

– Интересный поворотец… – Прокашлялся и добавил: – Как это следует понимать?

– Не дай мне бог сойти с ума… – нервически сорвалась с губ Сергея цитата. И лишь моментом позже до него дошло, что и эти слова – тоже из бессмертного наследия Александра Сергеевича.

– А может, мы уже с ума сошли? – пролепетала Юлька. – Может, всё это нам мерещится?

Леха выдавил некое подобие улыбки.