Смирение

Смирение
Андрей Владимирович Фёдоров

Живущий в Нью-Йорке, играющий в НХЛ хоккеист Быков обвиняется в изнасиловании своей жены Оксаны и постепенно ощущает на себе все последствия культуры отмены, превращающейся в настоящее безумие. Быков готов отстаивать свою невиновность до последнего, но его упрямство становится причиной гибели невинных людей, а на него самого объявляется охота.

Андрей Фёдоров

Смирение

Болезненное состояние само есть вид злобы. Против него есть у больного только одно великое целебное средство – я называю его русским фатализмом без возмущения, с каким русский солдат, когда ему слишком тяжёл военный поход, ложится наконец в снег…»

Фридрих Ницше. «Ecce Homo».

Пролог.

Быков, очнулся. Он находился в малюсенькой одиночной камере тюрьмы без окон, если не считать ту маленькую щель в огромной, тяжеленной металлической двери, через которую охранники следили за заключёнными. Камера была настолько маленькой, что в ней даже кровати не было, посему Быков лежал на холодном бетонном полу, согреваемый лишь надетой на него одеждой – ветровкой, джинсами и пальто сверху.

Голова буквально раскалывалась, тело ныло от боли, мышцы гудели от напряжения. Быков ощупал себя и почувствовал на коже несколько синяков. Потрогав голову, нашёл у виска струп. По всей видимости его вчера порядком избили. Но только вот кто и по какой причине?

Он почти ничего не помнил, потому не мог понять, как здесь оказался, и кто его сюда посадил. В памяти всплывало только то, что его зовут Александр Быков, он играл в хоккей в клубе Нью-Йорк Рейнджерс на позиции форварда, был женат, но без детей, имел квартиру чуть поодаль от центра «Большого Яблока». Родился в России, там играл в хоккей, пока не переехал в США. Вспомнить же, что с ним происходило последние два месяца, он никак не мог. Последнее, что всплывало в памяти – сильная ссора с женой. А вот что было после скандала – сплошная чёрная дыра, а за ней белое пятно…

С трудом встав на ноги, он снял с себя пальто, решив посмотреть, есть ли что в карманах. Обнаружил он только бирку с внутренней стороны. Поднеся пальто к брезжившему через щель двери свету, прочитал, что на ней написано. Там было лишь только название «Ben Sherman».

«Дорогущее…» – подумал Быков, приученный с детства экономить на всём и уж тем более не переплачивать за бренд. Посему он не мог его купить, хотя позволить мог – деньги, играя в хоккей, зарабатывал, и далеко немаленькие. Кто-то ему его дал, либо он у кого-то отнял. Попытка вспомнить точно успехом вновь не увенчалась.

Ему более не оставалось ничего, кроме как постучаться в дверь и понадеяться, что кто-то отзовётся и ответит на все его вопросы. Так и сделал, и вскоре окошко надзирателя открылось. Быков посмотрел через него, увидев перед собой лишь стену с другой стороны.

– Тебе чего? – раздался откуда-то из пустоты грубый баритон.

– Извините, а не подскажете, почему я здесь нахожусь?

В ответ охранник только посмеялся.

– Ну ты даёшь, парень…

– Я серьёзно спрашиваю!

– А я серьёзно отвечаю.

– Мне бы узнать… Когда выпустят?

– Конечно. Скоро у тебя суд.

– Суд? – смутился Быков, – а по какому делу?

– Тебе что, память отшибло, придурок?

– А вам сложно ответить что ли?

– Слушай, пошёл к чёрту.

– Стойте! Стойте! Ответьте хотя бы, я ещё в Америке, или меня куда-то отвезли?

– Ну если мы с тобой на английском общаемся, то где ж нам ещё быть?

– В Англии, в Канаде, в Австралии… – смущённо отвечал Быков, – англоговорящих стран больше нет что ли?

– Короче, заткнись! Достал уже!

– Почему вы так грубите мне?

Окошко перед Быковым громко захлопнулось. «Вот урод…» – подумал он и сел на пол, стараясь вспомнить хоть что-то. В голове начали проступать какие-то апокалиптичные образы горящего Нью-Йорка, крики людей на фоне. Но более ничего, и это всё начинало пугать сильнее.

Вдруг он услышал в коридоре снаружи стук шагов. Следом прозвучал металлический голос:

– Открыть камеру 2402!

– Сэр, есть сэр! – отвечал знакомый Быкову голос охранника. Замок двери открылся, он отворил дверь. В лицо Саше забрезжил тусклый свет, чуть ослепивший его.

– Выводите его!

Быкова выволокли в коридор и потащили через здание тюрьмы на улицу. Там заковали в кандалы, посадили в клетку, где обычно катают цирковых животных. Тот только и успевал спросить у охранников:

– Что вы делаете?! Что происходит?!

Те не отвечали, но безмолвно выполняли свою работу, словно какие-то роботы.

Когда заталкивали в клетку, врезали по морде. Далее её вместе с Быковым внутри загрузили на открытый прицеп, отчего у Саши голова закружилась, и он в таком состоянии к своему удивлению начал вспоминать. Образы и голоса становились всё отчётливее, диалоги всё полноценнее.

И когда клетку с ним повезли по центральным улицам Нью-Йорка под восторженные возгласы тысяч и тысяч буквально обезумевших от удовлетворения наблюдаемым людей, тогда картинка в его голове и сложилась. Его везли в суд по делу об изнасиловании Быковым своей же жены.

Осознав беспомощность перед неминуемым, Саша успокоился, молчаливо наблюдая за тем, как беснующиеся на улицах кричат проклятья в его адрес, кидаются в сторону клетки мусором. Сделать тут что-то было невозможно. Оставалось только смириться и ждать неминуемого конца.

Глава 1.

– Объясните мне пожалуйста, как так вышло, что наша страна, наша любимая Америка, в течение долгого времени считавшаяся образцово-показательной демократией, вдруг начинает впадать в тоталитаризм?

– Прошу заметить, что культура отмены – это не тоталитаризм. Это единственный способ для жертв расизма, абьюза или насилия добиться справедливости в стране, где белые христиане консерваторы всегда имели монополию на власть.

– Боюсь, что нет. Культура отмены – это как раз таки тоталитаризм по всем лекалам.

– С какой стати?

– В юриспруденции есть такое понятие. Называется презумпция невиновности. Оно гласит, что ни один человек не может быть признан виновным в преступлении, пока не факт правонарушения не установлен судом. Если презумпция невиновности в государстве нарушается, то его со всей долей ответственности можно назвать тоталитарным.

– Судом белых цисгендерных угнетателей, чуть ли не вчера ещё линчевавших негров за цвет кожи, вы, наверно, хотели сказать. Судом мужчин-сексистов, относившихся к женщинам как к собственности. Это не про справедливость, а про предвзятость. В таком суде и при том уровне коррупции, что есть сегодня в США, справедливости не добьёшься. Если бы не культура отмены, то Харви Вайнштейн никогда бы не понёс ответственности за свои преступления перед женщинами.

– Несомненно. Но в том числе именно из-за культуры отмены пострадал, например, тот же Джонни Депп, признанный впоследствии судом невиновным.

– Ну вот видите? А говорите, что презумпции невиновности нет…