Времена философов

– Мы ещё успеем поиграть, Алан, есть ещё время. Сходим ненадолго в парк, а потом вернёмся обратно, а? – попытался обнадёжить друга Тед.

– По-твоему, это так быстро? Да это растянется до позднего вечера, можно не сомневаться, – несговорчив и хмур был Алан.

Тед ненадолго задумался.

– Прости, Алан, пожалуй, я пойду с Мэлом. Мэл, подожди, я с тобой!

Глядя вслед удаляющимся Теду и Мэлу, Алан выдохнул:

– Чёрт с вами!

После чего бросил на землю мяч и ударил по нему так, что он перелетел через мальчишек.

– Да подождите вы! Мы же всё-таки одна команда…

Глава 1

Иллюзии на смену чудесам

С того памятного вечера, необычные события и детали которого я отразил в рассказе «В годы нашей безумной Весны», прошло более двух лет.

Большую часть этого времени я был вынужден уделять учёбе, – ибо в противном случае мог быть исключён из университета за неуспеваемость, что, к большому моему сожалению, подтвердило бы пророчество некоторых моих преподавателей. Относительно немного его оставалось на личную жизнь, которая стала интересней и разнообразнее с появлением в ней умной и очаровательной девушки по имени Анна, и ещё меньше – на одинокие прогулки по окрестностям Вильского парка, которые в часы внутренней неопределённости по-прежнему были необходимы мне, как воздух.

Многие читатели наверняка уже задались вопросом, что подтолкнуло меня вновь обратиться к мистической и ныне волнующей почти всех жителей нашего города теме. Вероятно, я кого-то разочарую, но это отнюдь не загадочные явления и не истории людей, с ними связанные. На фоне того, что парк обретал всё большую популярность, и молва о нём летела по всему свету, я неоднократно задавался абсолютно необоснованным, казалось бы, вопросом: что может вскоре произойти такого, что из знаменитого сделает его вновь заброшенным? Пожалуй, именно это, не дающие мне покоя сомнения и привели недавно к тому, что я во второй раз стал персонажем событий, значение которых в истории Вильского парка сложно будет переоценить. Впрочем, судить об этом Вам.

Ещё несколько лет назад многие из нас, простых горожан едва ли бы поверили в то, что наш заброшенный парк однажды станет настоящей сенсацией и привлечёт к себе не меньше внимания, чем знаменитые, поражающие человеческий род своими откровениями Далмакские Аллеи. А между тем, этого следовало ожидать. После публичных заявлений по поводу «таинственных явлений» профессора Рольпера, относящегося к числу деятелей Верховной Академии, можно было вообще с лёгкостью прогнозировать дальнейшее развитие событий. Несомненно, своей нынешней популярностью и ощутимыми финансовыми прибылями город обязан в первую очередь ему.

Далеко не все согласятся со мной, но это время, время невероятных для нас перемен наступило не как счастливый финал долгой, полной драматизма истории. На мой взгляд, история всё ещё продолжается, и финал у неё может быть совсем другим.

О своём рассказе «В годы нашей безумной Весны» я получил немало положительных и даже восторженных отзывов. Вот некоторые из них:

«Благодарствую Вам, мистер Гальпурге, прежде всего за Вашу откровенность, честность и неординарный, я бы даже сказал, весьма неординарный подход к теме! Вместе с Вами я верю: Истина восторжествует. Впрочем, почему мы всё время говорим о будущем!? Она уже восторжествовала!»

«Уважаемый, мистер Гальпурге, в ваш рассказ сложно поверить, но я, кажется, верю. Я никогда не общался с профессором Рольпером, но догадывался, что он именно такой человек, каким вы его представили. Рад, что из этой жуткой череды событий всё-таки нашёлся выход, – правда (или, может быть, к счастью) иначе, как чудом его не назвать!»

«Для кого-то заброшенный парк – это аномальная зона, по неизвестным причинам возникшая на окраине нашего города. Я же убеждена, он является нашим величайшим достоянием. А Вы – первый человек, который рассказал о нём, хоть и немного, но именно как о таковом. После Вашего рассказа невозможно не поверить в его чудеса! Несомненно, по Вашим стопам пойдут другие. Впоследствии кто-то расскажет историю, а может быть, множество историй, ещё более необычных, чем Ваша. Но первопроходец – всё равно Вы! Желаю Вам когда-нибудь войти в историю нашего города. Продолжайте быть наблюдателем! Жду от Вас вестей!»

Но, получая их, я всё больше задумывался над тем, что происходит в заброшенном парке, и как то, что происходит, отражается на нас, причём характер моих размышлений становился более тревожным.

Не так давно – на закате моего студенчества – преподаватель физики мистер Франклин дал мне напутствие в новую жизнь, каждое слово которого запечатлелось в моей памяти:

– Откровенно говоря, Вильгельм, вы не представляетесь мне интеллектуалом с обширным багажом знаний. Едва ли ваших сил хватит на то, чтобы копаться в теориях, методично разгадывать научные загадки. Вы были учёным, пусть и очень маленьким, ещё до того, как поступили в университет, который, кроме диплома об образовании, дал вам, в сущности, немного. Это моё личное мнение, и я ни в коем случае не хочу вам его навязать. Вполне возможно, оно ошибочное.

Ваш рассказ даёт лишний повод задуматься над тем, что не в такое уж и счастливое время мы живём. Впрочем, я, кажется, не совсем правильно выразился… Я имею в виду не качество жизни в целом, – пожалуй, никогда ещё в истории человечества оно не было столь высоким, как сейчас. Дело в другом: мы снова идём у края пропасти. Достигнутые нами комфорт и безопасность находятся под угрозой. Прозрачный реализм в одночасье может поглотиться жутким сюрреализмом. Мы не должны забывать: жизненные нити тонки, здравый смысл тонок, – что, однако, является основанием не только для страха и сомнений, но и для того, чтобы верить в чудо. Быть бдительными – в этом наше человеческое призвание.

Вот ещё кое-что. Несмотря на все ваши недостатки, вам хочется верить. Вы идёте честным путём. В вас говорит учёный, который изучает, прежде всего, самого себя. Видите ли, Вильгельм, все тайны мироздания, какие только можно себе вообразить, чудесным образом вмещает в себя внутренняя вселенная каждого из нас. Впрочем, вам, я думаю, это давно известно.

Что такое истина – то, к чему стремится каждый учёный? Это не конечный результат, а скорее вечный стимул для достижения результатов. Она, как надёжный друг, будет всегда рядом с вами, если только вы честны и преданы поиску. Но вы не сможете ею обладать.

Слова – это то, что по причине своей вторичности искажает действительность и создаёт иллюзию обладания. Поэтому хочу вас предостеречь… Остерегайтесь успеха. Нет, не поймите неправильно, успех – штука превосходная, – всё же точность слов – немалое достижение. Остерегайтесь того, чтобы он не вскружил вам голову.

Я думаю, вы понимаете всё, что я говорю, а если и не всё, то поймёте скоро. Вы интуитивный человек, а таким людям свойственно понимание.

Что ж, кажется, я сказал вам то, что хотел. Помните это, мистер Гальпурге, это важно. Помните.

Я долго прокручивал в голове слова мистера Франклина. Он сказал, что истина может быть только рядом… «Странно, – рассуждал я, – а как же тогда непреложные истины, – любые, взять хотя бы законы физики? Можно ли, например, закон всемирного тяготения считать близким к истине? Можно ли ещё рассуждать по поводу элементарных частиц? Нет, можно, конечно, но всё равно… похоже на бред. И это говорит физик! Вероятно, он слишком долго занимался наукой и у него всё перемешалось. Он всё запутал… нет, не похоже… Может, это я что-то недопонял?» И потом я услышал, то есть живо представил себе голос мистера Франклина: «Истина одна, Вильгельм. Представьте себе, что у вас был большой кусок стекла, или пусть это будет не стекло, а зеркало, ещё лучше – магическое зеркало. Оно упало с огромной высоты и разбилось – на миллион осколков. Если вам удаётся отыскать один или несколько из них, вы ликуете (всё же вы собираете магическое зеркало и поэтому невозможно не радоваться его даже самой малой частице). Теперь вы понимаете, что Истина в единственном числе. Все законы этого мира, освещённые человеческим гением, являются осколками зеркала. Всякий раз, когда вы наклоняетесь за очередной его частью, вы ощущаете присутствие Истины. Вы объяснили что-то самому себе, раскрыли какую-то тайну мироздания, или прикоснулись к тайне… однако что-то не есть всё, а тайн в этом мире гораздо больше, чем вы можете себе вообразить». Я размышлял дальше: «А если предположить, что рано или поздно человеческий род найдёт ответы на все вопросы? Соберёт миллион или миллионы осколков и сложит их вместе? Будущим поколениям учёных тогда останется только овладевать накопленными знаниями и передавать их по наследству. Где же тогда будет Истина? По-прежнему где-то рядом?..» Голос мистера Франклина в моём воображении отвечал: «Вы продолжаете называть осколки зеркалом; расчленённое тело человеческим существом… вы же не называете вашу ногу или палец Вильгельмом Гальпурге! А если соединить все части тела друг с другом, то в результате мы всё равно получим мертвеца. Именно этим многие из нас занимаются. Если вы даже склеите между собой все найденные вами осколки, зеркало вы всё равно не вернёте. Вы собрали всё, что только можно, а Истина наоборот отдалилась от вас. У вас есть всё, но чуда не произошло. Мертвец не порадовал вас своей речью».

В тот день, погружённый в подобные размышления, я не заметил, как пришёл к восточным воротам парка. В реальность меня вернул выразительный женский голос, скомандовавший:

– Ваш билетик, мистер!

Я предъявил паспорт здешнего жителя, данные по которому удовлетворяли необходимым требованиям системы контроля.

– Проходите!

Первое, что я понял, войдя на территорию парка, это то, что давно уже не был в нём. Более людное место в городе едва ли бы нашлось. И, признаюсь, было странно наблюдать картину, когда в ожидании чуда посетители бродят толпами, – как будто все они присутствовали на каком-то собрании, а после его окончания стали не спеша расходиться, пребывая в некотором недоумении по поводу того, что на нём происходило. Они прогуливались, но не беззаботно, и, в то же время, и нецеленаправленно, -так, словно наверняка не знали, что они здесь делают, и какова их цель. Хотя многие из них, вероятно, считали иначе.

– Мистер Гальпурге! Мистер Гальпурге! Я узнал вас, молодой человек! – внезапно окликнул меня незнакомый джентльмен. Высокий, статный, с внешностью, неожиданно сочетающей в себе строгость с яркостью, он резко отличался от прочих посетителей парка. При виде его и огромного ярко-рыжего пса, который находился рядом с ним, я на миг остолбенел. Джентльмен остановился на том же месте, где увидел меня, и снял шляпу в знак приветствия. После чего медленно двинулся мне навстречу.

– Вы меня не знаете. Я Уилл Минрой, вольный путешественник. О вас мне немного рассказывал мой друг, профессор Рольпер. Сам не знаю, как я догадался, что сей скромно одетый задумчивый джентльмен и есть тот самый Вильгельм Гальпурге, но только скажите, что это не вы!

Мистер Минрой был человеком явно не совсем обычным – его лицо и взгляд говорили об удивительном жизненном пути, немалом опыте и проницательности, – и вместе с тем он выглядел жизнерадостным, открытым. Он мне сразу же понравился.

– Вы знаете профессора Рольпера… А откуда, простите, вы родом?

– Я родом из Шотландии, но моя сознательная жизнь началась на Далмаке, где вам, вероятно, вскоре доведётся побывать.

– С профессором Рольпером вы познакомились у себя на родине? – спросил я, не сразу придав значения его последним словам.

– О, нет… впрочем, я так сразу и не вспомню, где и когда это случилось. Коротко говоря, мы знаем друг друга с давних пор.

Мой друг кое-что рассказывал о вас. По его мнению, вы один из немногих, кто может пролить свет на то, что происходит в вашем заброшенном парке. Он просил вам это при возможности передать.

– Что ж…– протянул я неопределённо, чувствуя, что на меня возлагают надежды, которые я, возможно, не смогу оправдать.

Поняв мою реакцию, мистер Минрой, сказал:

– Не думайте, будто я передаю поручение. Генрих просто хотел этим сказать, что верит в вас.

На протяжении многих лет мой друг был человеком пессимистических убеждений, человеком, разочаровавшимся в окружающем мире, в людях, и, прежде всего, разумеется, в самом себе. Поэтому… вам уже удалось совершить чудо: вы нашли средство от его мизантропии и пессимизма.

– Мне бы хотелось сказать, что никакого чуда я не совершал, что чудо произошло скорее со мной, но вы ведь сочтёте это за скромность…

– Я знаю одно: вы напомнили профессору его самого в молодые годы, – одинокого замкнутого поэта, чьи произведения были слишком странными для того, чтобы принести ему хоть какую-то известность, не говоря уже о чём-то большем.

– Может быть, но только разница в том, что ваш друг помимо этого обладает ещё множеством талантов, которых нет у меня…– и мне тут же стало стыдно за спонтанно выраженное чувство сожаления и подсознательные амбиции.

– Мой юный друг, – мистер Минрой взял меня за плечи и пронзительно посмотрел в глаза. Я думал, он скажет, что во мне ещё живёт прежний закомплексованный мальчик, или нечто подобное. Но он сказал: