В ожидании весны

ЯФ шумно выдохнул и залпом осадил 400 граммов водки.

– Кому сюрприз, а кому нет. – Возразил он своим густым глубоким и неприятным басом, протерев рукой щетину от пары пролившихся капель.

Я вдруг взорвался, вскочил, схватил его за воротник и попытался протащить до стены, сшибая стулья. – Выпендриваешься ещё! Ты, скотина, я тебя убью нахрен!

Странно, что хотя ЯФ на самом деле был намного сильнее меня, он как будто поддался или уже был пьян в стельку и вообще не сопротивлялся.

– Ладно деньги, хрен с ними! – я вмазал ему левой со всей силы, но не очень точно. Удар получился скорее похожим на пощёчину, и неизвестно, кому от него получилось больнее. – Там мог быть мой Отец!– замахиваюсь правой, но она вдруг как в болоте вязнет: не заметил, как мужики кинулись нас разнимать и облепили со всех сторон. Растащив, они бережно – как психов в дурке – рассадили нас по разным стульям. Вперёд вышел тот дед-шахматист.

– Ты если разобраться хочешь, то тихонько, на улице, за углом. – Дед строго посмотрел на меня. – Не надо тут людям культурный отдых портить, так? Гонор тут свой показывать. А сейчас скидывайтесь Любе по денюжке за разбитый стул и стакан и проваливайте. Нам своих бед хватает, не портите выходной.

Под грозными взглядами местных и допевающего на фоне свою песню Витьку, мы выложили по фиолетовой бумажке и вышли на улицу. «Гитару не забудь!» – внимательный мужичок с добрым лицом всучил мне чехол уже в дверях и вернулся в пивнушку. Оттуда снова заиграла более активная музыка, снова поднялся шум радостной отдыхающей толпы.

– Доволен? – ЯФ спокойно отряхнулся, достал из кармана пачку табака и бумажку с фильтром – Кстати, Отца твоего там не было. И здесь сейчас его нет. А я есть.

Он принялся закручивать толстенную папироску, а я как-то поник. В самом деле, Отец даже и не думал приходить на единственное мероприятие, где я бы хоть как-то себя проявил. Пусть это не Олимпийский, всё-таки продвижение немалое было бы. А этот хмырь хотя и обманул и в организации, и с билетами, но, по крайней мере, он тратил на меня своё время.

– Как Отец, как фирма? – окончательно остывая, спросил я.

– Ну, – густые клубы ароматного дыма смешанные с паром окружили нас и повисли в воздухе – На Отца я уже не работаю. На самом деле, уже тогда не работал, просто тебе говорить не хотелось. Выперли со скандалом.

– Вот как… Мстил, выходит?

– Нет. У меня были свои мысли по поводу этого концерта, не более того.

На улице немного потеплело, искрящимися хлопьями просыпался снежок. Морозный туман спал, а небо стало как-то темнее и разнообразнее. В нём даже появились разные цвета: оранжевые пятна подсветки от далёких построек, фиолетовые кромки быстрых низких облаков, чёрные прорези бездонного неба в них.

– А сам что здесь делаешь?– спросил я уже скорее для виду, как обычно люди перебрасываются парой фраз, чтобы разойтись по своим делам.

– По рабочим делам. Штат формирую. – К счастью, ЯФ тоже не рвался к душевной беседе. – Ну что, может до Лозы пройдёмся? Там можно выпить, а на втором этаже хостел.

– С тобой пить я не собираюсь точно.

– В любом случае, выбора у тебя нет. Кроме того хостела ты больше нигде сейчас ночлега не найдёшь. Остальные закрыты все.

Сохраняя слегка напряжённое молчание, мы добрались до небольшого уютного дворика с парой деревьев и лавочкой посередине. Дворик целиком состоял из нежилых построек – пара закрытых магазинов, козырёк «Лозы» с круглосуточным разливом и хостел. На дереве висела красиво и плавно переливаясь длинная уличная гирлянда, а рядом с лавочкой освещал пространство старинный чёрный фонарь с кованным навершием. Очень красиво.

Отойдя подальше от входа в гостиницу, я разместил свои вещички на большом бетонном блоке, вытащил гитару и положил открытый чехол перед собой. Лавочку занимать не стал – это для вип-персон.

Несколько человек – парни и девушки – вышли из «Лозы» покурить, застали меня с гитарой и стали потихоньку подходить ближе. ЯФ же с некоторой заинтересованностью остановился возле чехла.

– Не холодно будет пальцам? – спросил он.

Однозначно будет.

– Кажется, ты собирался идти спать?

ЯФ хмыкнул, достал из кармана тугой чёрный кожаный кошелёк, извлёк из него рыжую бумажку и с полунаклоном опустил её в чехол. В ответ я, неловко согнувшись вперёд вместе с инструментом, подцепил остывающими пальцами купюру и отбросил её в сторону. ЯФ пожал плечами и молча направился в сторону шума, тепла и праздности людского сборища.

Неожиданный порыв ветра подбросил купюру и понёс её за собой куда-то на улицу. Случайные зрители курили и болтали, скрипел снег под их ногами, а мои пальцы стало сводить неприятное чувство, такое чувство, как если бы пальцы могли сказать мне: «вот, кажется, опять всё не по-нашему». Собравшись с духом, я схватил грубовато первый аккорд. Слух отказывался работать как следует, и музыка в голове звучала как в стакане. Сразу после первого квадрата даю петуха:

Я любил тебя, и может быть, буду ещё…

Не любить, нет, но отчаянно буду пытаться

Я всё время забываю открытым дома окно

Чтобы ветер, заглядывая, мог остаться…

«Ладно, пошли» – демонстративно сморщился один из парней, приобнял одну из девчонок и пошёл обратно внутрь заведения. Через минуту остальные последовали его примеру. Только одна сердобольная девушка подбежала на секунду к чехлу и уронила в него пару монет. Может, пожалела. Холодно всё-таки сидеть тут.

Так я остался один. Снег мягко опускался на землю, таял на руках, тоненькой дорожкой скапливался на деке и даже оседал внутри корпуса. Гуляющий по крышам и переулочкам ветер спотыкался о ржавые края сливов и легонько постанывал. Я зажал ми-минор и провёл пальцем по струнам. Кажется, звук стал звонче и приятнее. Перешёл на ля, перебрал пару аккордов на испанский манер. Ветер едва слышно что-то подпел.

Я стал наигрывать какой-то простой минорный перебор, едва касаясь струн, чтобы слышать ветер. Тут из-за большого зелёного мусорного бака выглянула лопоухая дворняга. Одно ухо у неё было пожёвано, шёрстка тонкая и местами слипшаяся в какой-то гадости. Осторожно она подошла ближе, остановилась и внимательно посмотрела на меня большими чёрными умными глазами.

Я продолжил играть. Кажется, собаке понравилась моя игра. Она легла, опустила свою большую вытянутую голову на передние лапы и тихонько вздохнула, уставившись куда-то вдаль.

Сквозь тёплый густой снегопад просачивались лучи осветительных приборов, расслаиваясь и мерцая прекрасными разноцветными звёздами. Где-то в глубине двора подтаявшая от тепла заведения сосулька стала ронять капли на валяющуюся железную банку-пепельницу. Звонкие щелчки падающих с высоты капель разнесли металлический звон по двору. Где-то вдалеке ветер колыхнул плохо закрытую калитку, задел колокольчик на входе в магазин. Будто в храме Божьем.

От удовольствия глаза сами закрылись. Остались только звуки. Вместо синтезаторов сквозь трубы гудел ветер, он же пробегался нежными пальцами по звенящим колокольчикам и изредка ударял в треугольник. Я наигрывал свою партию как мог аккуратно. Немеющие от мороза пальцы едва ли собирались слушаться… Они и в тепле-то, размятые и ухоженные, редко выдают что-нибудь стоящее. Но, пусть это было и не совсем то, это было уже близко. Кажется, даже глаза немного намокли.

Наконец, магия стала понемногу проходить. Обороты стали повторяться, идея истощилась, слух замылился. Перейдя в знакомые по чужим песням обороты, я замедлился и закончил игру.

Пальцы перестали слушаться окончательно. Глаза слегка слиплись, поэтому открыть их удалось не сразу и не полностью. Собаки уже рядом не было; по свежему пухляку уходили из двора её маленькие овальные следы.

Кое-как я собрал вещи, позвенел заработанными монетками и сунул их в карман. С собой денег оставалось не больше, и что делать дальше я не имел никакого понятия. Постояв немного, я просто так побрёл вдоль собачьего следа. Куда-то ведь и он должен привести.

Частые овалы следов вели куда-то на противоположную сторону улицы. Там, за рядом малоэтажных построек городского типа начинался частный сектор. Чем дальше в него уходили следы, тем реже они становились, разбиваясь по парам или на тройки – собака явно замёрзла и прыгала то на одной, то на другой ноге.

Расстояние между оградами становилось всё шире, идти было всё труднее и труднее. Свежий снег забивался в ботинки и под шнурки, облеплял коленки. Периодически на пути появлялись фонарные столбы, и тогда я замирал на несколько мгновений, любуясь снежной россыпью в жёлтом сказочном луче. Кажется, даже его свет сейчас имеет больше смысла, чем вся моя жизнь. Но разве когда-то было иначе? Разве когда-то я останавливался возле человека, чтобы просто посмотреть на него? Не оттого что он странно одет или понравился мне, а просто потому, что он человек…

Продолжая брести по собачьим следам, я дошёл до глубокого и широкого оврага. И замер, затаив дыхание. Здесь кончались дома, только в самом низу было пару почерневших от времени или огня избушек. На противоположной стороне ниже уровня моего взгляда раскинулись берёзовые колки. Будто ледяные копья рядами торчали из-за снежно-белых великаньих щитов, они охраняли этот Богом забытый городишко, чтобы я из него не сбежал.

Собачьи следы вели в самое дно оврага, к погорелым домам. «Ну что, – подумал я, – либо замерзать на улице, либо туда пробиваться». Бомжи ли там обитают, бродячие собаки ли – я уверенными шагами, почти не спотыкаясь, принялся спускаться вниз.

Следы постепенно сместились к обочине, за ними пошёл по краю и я; в середине дороги снега навалило почти по колено, и идти там было трудно.

Внезапно ветер прекратился совсем. Стало очень тихо. Снег падал теперь почти вертикально и очень спокойно. Он был повсюду. Я ощутил странную вибрацию, но не в теле, а скорее во взгляде, в фокусе зрения. Она подкрадывалась со всех сторон, и в то же время её не было видно – кажется, я стал засыпать. Ощущение похоже на то… Трудно описать. Если бы само моё зрение было чем-то материальным, скажем, шариком от пинг-понга, то шарик этот как будто случайно попытался прорваться сквозь тонкую полиэтиленовую плёнку. Вот он видит, что на этой стороне, и не видит – что на той. Только натянул плёнку между.

Я не хотел на ту сторону. Но пока всё перемешалось, стал озираться по сторонам, будто в ожидании встретить кого-то. Всё вокруг было как всегда: кусты, деревья, сугробы. Поваленные столбы, неповаленные столбы, торчащие из снега автомобильные шины. Снег осыпается с неба. Но вибрация всё не проходит. Кажется, если я дам ей волю, то усну прямо здесь на дороге. Найдёт ли кто меня? И замечу ли я сам, что уснул? Или так и буду брести по ней, озираясь?

Вдруг я увидел вдалеке могучую тёмную фигуру более чем двухметрового роста и почти такого же сложения в ширину. Ну, честно говоря, «увидел» – здесь не самое подходящее слово. Я могу в самых мельчайших подробностях описать, что «увидел», и в то же время я ничего не видел там, куда смотрел. Я не видел глазами там, куда смотрел. Но перед глазами вставал образ увиденного, стоило их отвести в сторону, или прикрыть. Это из тех вещей, которые «видишь» только ты сам и никто больше, разумеется, кроме тех, кто тоже «увидел». Такой только и понял бы, что я тут толкую.

Фигура стояла ко мне спиной. Широкие покатые плечи не двигались, голова слегка опущена вперёд, пояса и вообще ничего ниже плеч разглядеть невозможно, будто он накрыт тяжёлым меховым плащом. И то ли стоит, задумавшись, то ли дремлет. Могучее спокойствие исходило от него и завораживало меня. Я даже не подумал, что было бы, заметь он меня – какое ему до меня дело? Для древней былинной думы хозяина леса вся жизнь моя – всё равно что падение лепестка на землю, или звон капли об камень. Так я подумал почему-то, и отправился дальше.

Следы довели меня до ближайшего из двух заброшенных домов. Калитка валялась в стороне у дороги, забор наполовину покосился, наполовину разобран. Дверь на одной петле болтается, поскрипывая. Окна выбиты.

Осторожно, стараясь не шуметь, я проковылял по двору и поднялся на порог. Внутри дома темень тёмная. Видно только кромки выгнувшихся и вздувшихся от времени половых досок, уходящих во тьму. Тут можно и на гвоздь нарваться ржавый, и в пол провалиться, и стеклом порезаться. А то и похуже что.