Слепой. Один на один

* * *

Бизнес Турбина продолжался без малого четыре года – и все без сучка без задоринки. Это его даже удивляло. Ведь тогда «органы» работали на совесть, и многие «теневики» в конце концов попадали на нары.

Да и бандюганы вроде Отвертки тоже являли собой огромную опасность. Бывали случаи, когда целые состояния, наколенные удачливыми барыгами за долгие годы, в один прекрасный день меняли хозяина – после того, как утюг на спине у того начинал нагреваться.

В плане социальной защищенности «теневики» были хуже бомжей. Ведь идти жаловаться в милицию им как-то не пристало. Даже по очень серьезному поводу.

Впрочем, все эти ужасы пока обходили Турбина стороной. Никто из его сослуживцев даже и не подозревал о том, чем на самом деле занимается их коллега, хотя без дела этот ученый муж никогда не сидел.

На одном таком дельце он наварил порядка двадцати тысяч рублей. Турбину благодаря его пронырливости и везению удалось заполучить целую коллекцию ценного антиквариата одного бывшего энкаведиста. Сотнями отправляя людей на тот свет в сталинские времена, этот персонаж оставлял себе их вещички – наверное, на память.

Но прошло время, и ветеран-чекист сам отправился на Божий суд. Наследство досталось его единственному сынку – одинокому и непутевому сорокалетнему мужику. Тот толком не знал, как распорядиться своим счастьем. И однажды даже променял серебряные часы Александровской эпохи на бутылку возле гастронома. Просто выпить в тот вечер очень хотелось…

В огромной квартире, доставшейся недотепе по наследству от отца, нашлось место для икон 18 века, картин Натальи Гончаровой, Георгиевских крестов и даже настоящей казацкой сабли, инкрустированной изумрудами.

Окинув все это своим опытным взором, Турбин едва смог сдержать волнение. Но все-таки это ему удалось. И сокровища достались ему за бесценок.

– Так, чепуха, фабричная подделка, – говорил он, рассматривая тяжеленную саблю с выгравированным на лезвии именем какого-то атамана. – Но рублей тридцать я дам за нее.

– Что ж, по рукам, – искренне радовался недотепа, прикидывая в уме, сколько бутылок водки можно купить за эти деньги.

Сабля ушла за тысячу двести. Все остальные предметы из той коллекции тоже нашли покупателя.

Турбин решил отметить выгодное дельце в ресторане. Гулянка с друзьями и любовницей получилась на славу. Но проснувшись наутро с больной головой, он вдруг призадумался.

Ему стало ясно как белый день, что вся эта лафа не будет продолжаться вечно. И когда-нибудь ей наступит законный конец. Причем наступит он непременно внезапно, как и бывает в таких случаях.

Турбин перестал отвечать на «деловые» звонки и стал отказываться даже от самых выгодных предложений. Чувства, которые терзали его душу, были воистину гамлетовскими – или грешить против закона, или… тоже грешить, но более изощренным способом.

Идея жить на зарплату по-прежнему казалась ему полным бредом.

Турбин ходил в раздумьях целую неделю. А потом, выпив с вечера коньяку, утром положил вырученные двадцать тысяч в большой дипломат и отвез его тогдашнему замминистру культуры Свинову.

В итоге молодой и перспективный ученый вдруг получил повышение. Он стал заместителем директора музея древнерусской культуры в Старом Почайске – бывшем центре крупного княжества, а теперь маленьком райцентре в российской глубинке. И целых два месяца честно изучал особенности местной иконописной школы и вникал в курс музейного дела. По кабакам он в это время почти не ходил, чем вызвал сильное негодование своих подруг.

А через полгода старенького директора отправили на пенсию. Его кресло занял этот перспективный молодой специалист.

* * *

С тех пор Турбин развернулся по-новому. Как ему удалось выяснить, древнерусская культура за границей ценится куда больше, чем на родине. Иконы или предметы утвари, пылившиеся в хранилище его музея, легко находили новых хозяев в Германии, Франции, США, а случалось, даже и в Японии.

В самом Почайске дела до них не было никакого. В музейном хранилище, по соседству с половой шваброй уборщицы и выпитыми на прошлом банкете бутылками лежали уникальные вещи. Да и археологические экспедиции, работавшие в том крае, постоянно находили что-то новое. Свои находки они торжественно передавали в музей, а там эти ценности навечно клались на полку того же хранилища и постепенно покрывались пылью.

Фонды музея в несколько раз превышали размер экспозиции, а денег на расширение не было. Председатель райисполкома, верный партиец, вообще грозился выбросить все это скопище «пережитков старого режима» на помойку – «к едрени фени».

Поэтому условия работы у Турбина были лучше некуда. Тащить из музея экспонаты оказалось проще простого. И никто ему в этом не мог помешать. «Неблагонадежных» директор просто уволил.

Одной из сотрудниц, например, Турбин сначала предложил отведать кагора на рабочем месте – якобы по поводу его дня рождения, – а потом, ничтоже сумняшеся, сдал беднягу появившейся вдруг милиции.

Оставшаяся без работы тетя чуть было не повесилась – увольнение было для нее жизненным крахом. Но Турбина это совершенно не беспокоило. Он на тот момент был занят совершенно другим.

Например, требовалось срочно отладить схему переправки ценностей за границу. Турбину удалось связаться с атташе по культуре одного дружественного СССР латиноамериканского государства, но тот загнул за свои услуги непомерно большую цену. Тогда жулик отправился прямо к его начальнику – самому послу. И с тем удалось договориться на более приемлемых условиях.

Посол имел обыкновение ездить к себе домой через Германию. В такие поездки он прихватывал с собой чемоданчик с иконами, церковной утварью, а иногда и рукописными книгами древнего Почаевского княжества. На границе его, естественно, никто не проверял – ведь государство, которое он представлял, было дружественным.

Во Франкфурте-на-Майне, где у дипломата была пересадка, прямо в аэропорту его встречал немецкий партнер Турбина – русский эмигрант Алексей Волчков, попавший за границу во время Второй мировой. Именно он отвечал за реализацию товара. Чемоданчик передавался в цепкие руки эмигранта, а потом его содержимое расходилось по аукционам и антикварным лавкам всего мира.

Прибыль делили поровну, – за вычетом той ее части, которая уходила начальству Турбина. Часть эта в процентном отношении была небольшой, но начальство оставалось довольно. И закрывало глаза на бурную деятельность в провинциальном музее.

Деньги потекли к пройдохе рекой. Теперь он прямо-таки не знал, что с ними делать. И это сильно его смущало. Как и подпольный советский миллионер Корейко, он тоже боялся огласки. Поэтому и старался не тратить больше, чем получал по окладу в своем музее. Разве только иногда…

Да и потратить эти деньги было для него проблематично, ведь они поступали к нему не советскими червонцами, а в свободно конвертируемой валюте. В те времена в его Почаевске никто доллара даже в глаза не видел. Для того чтобы иметь возможность пользоваться своими сбережениями, жулику приходилось менять их у редких в те времена валютчиков на рубли.

Таким образом, Турбин носил джинсы от «Москвошвеи», ездил на добитой «копейке» и внешне ничем не отличался от обычного советского гражданина. Раз в пару месяцев он отправлялся на выходные в Москву – якобы за покупками. И, конечно, никто из почаевцев даже не подозревал, что в багажнике его «Жигулей» лежит чемодан с их культурными ценностями.

Спустя год с небольшим такая жизнь Турбину начала надоедать. Все-таки хотелось пожить на широкую ногу. И тогда был придуман обходной маневр.

«Доктору Турбину» приходило липовое приглашение на какую-нибудь научную конференцию, проходившую в Дюссельдорфе или Страсбурге, тот оформлял сам себе командировку и отправлялся за границу. И там позволял себе расслабиться – пусть и недолго.

Турбин стал своим человеком в лучших ресторанах и борделях Германии еще задолго до того, как путь туда открыли первые перестроечные скоробогачи. За день он позволял себе спускать по пару тысяч марок, чем приводил в замешательство рачительных немцев.

Потом срок «командировки» заканчивался, и Турбин снова возвращался в свой Почаевск, где после восьми вечера негде было купить бутылку водки. Стоит ли говорить, что ближайшие месяцы проходили в ожидании нового «выхода в свет»?

* * *

Именно страсть к кутежу Турбина и погубила. В один прекрасный день им заинтересовались органы. Да и неудивительно – те очень внимательно следили за советскими гражданами, выезжавшими за границу. И когда выяснилось, что у одного из них валюты куры не клюют…

К тому времени началась перестройка. К власти пришел Михаил Горбачев, люди стали открыто ходить в церковь, а в Москву впервые приехала группа «Скорпионз».

Турбин ждал новых времен с нетерпением. Ведь тогда он смог бы легализовать накопленные капиталы и организовать какой-нибудь совершенно законный магазин антиквариата. Да и объемы этого бизнеса должны были круто возрасти, ведь людям уже не придется прятать свое богатство.

Но, увы, не дождался. Турбина взяли холодным ноябрьским вечером 1987 года. В его квартиру вдруг нагрянули милиционеры и какие-то люди в штатском и устроили там обыск. Впрочем, искать им ничего не пришлось. Турбин как раз запаковывал икону Владимирской Божьей Матери 17 века в очередной чемоданчик, где уже лежала серебряная Евхаристическая чаша и дискос.

Директора музея взяли с поличным, и шансов выйти сухим из воды у него не было никаких. Как выяснилось во время следствия, органы вели этого махинатора уже давно. И делали это умело – сам клиент до последней минуты ничего не заподозрил.

Волчкову тоже не удалось избежать судебной ответственности – с тем только различием, что судили его в Германии. Наняв хорошего адвоката, Алексей в два счета свалил всю вину на своего советского подельника и отделался легким испугом – крупным штрафом и шестью месяцами исправительных работ.

Турбину грозило куда большее наказание. Его дело пополнялось все новыми подробностями. Научный сотрудник музея, который был в этом бизнесе на подхвате, заключил со следователем договор и «слил» на своего шефа все, что только мог, взамен на некоторое облегчение своей участи.

И когда через пять месяцев в зале суда огласили приговор, Турбину чуть не стало дурно.

До этого майского дня он все еще надеялся, что случится чудо, и двери «Матросской Тишины» для него откроются. Может, ему тоже дадут условный срок? Может, власти сами не захотят огласки своего головотяпства?

Но ничего подобного не случилось. Суд приговорил его к восьми годам колонии общего режима с конфискацией имущества.

Все рухнуло в один миг. В тот самый июньский день, когда Турбин планировал выехать в очередную «командировку», чтобы открыть для себя изысканные прелести Ниццы, его отправили этапом в Орехово-Зуево.

Дальше были ужасные семь с лишним лет, проведенные в обществе зэков, к которому наш герой так и не успел привыкнуть.