Слепой. Танковая атака

Земля тоже перемещается в пространстве, причем довольно быстро. А кому-нибудь пришло в голову поинтересоваться, куда, собственно, она нас везет? Просто катает по кругу? Вы в этом уверены?..

Выступая с приветственной речью на открытии первой очереди новенького, с иголочки, вагоностроительного завода, возведенного российскими специалистами на окраине Сьюдад-Боливара, Александр Андреевич Горобец слегка перегнул палку с пресловутой железнодорожной романтикой. Вообще, ему, инженеру-технологу Уралвагонзавода, прибывшему в Венесуэлу, чтобы руководить пусконаладочными работами на новом производстве, на эту тему распространяться не пристало, поскольку в тонкостях железнодорожной кухни он смыслил немногим больше, чем любой российский гражданин, время от времени пользующийся услугами данного вида транспорта. Но говорить о вещах, которые ему по-настоящему близки и понятны, Александр Андреевич не имел права, а выпитая час назад стопка текилы, вступив в преступный сговор с палящим солнцем Южной Америки, вызвала бурную реакцию в виде конспективно приведенного выше словоизвержения.

Впрочем, ничего страшного не случилось. Большинство присутствующих слушали пламенную речь Александра Андреевича в изложении местного переводчика и, как и сам толмач, поняли из нее лишь то, что железные дороги – это хорошо, и что выступающий с трибуны русский – большой энтузиаст своего дела. Господин президент, в ту пору еще живой и даже небезуспешно пытающийся сойти за здорового, одетым в красную национальную рубаху одутловатым пугалом торчал в своей ложе и, казалось, спал с открытыми глазами. Местные журналисты и политиканы ласково называли его «команданте», всерьез утверждая, что это высокое неофициальное звание присвоил своему вождю свободолюбивый народ. Немногочисленные соотечественники – те, кто мог для галочки почтить своим присутствием митинг без ущерба для ведущихся на главном сборочном конвейере работ, – судя по закаменевшим лицам, с трудом сдерживали смех, но они были не в счет. Кто слушал Александра Андреевича по-настоящему, так это журналисты, особенно зарубежные. Пуще всех старался не пропустить ни единого словечка американец из «Ассошиэйтед Пресс» – по утверждению личного помощника команданте генерала Моралеса, матерый шпион, агент ЦРУ. Этот субчик не только внимательно слушал, но, кажется, еще и понимал то, что слышал. Это было просто превосходно: пусть-ка попробует извлечь из этих романтических бредней хотя бы завалящее рациональное зерно!

Один из способов что-нибудь скрыть – заставить всех поверить, что тебе нечего скрывать. Лучший способ что-то спрятать – положить это на самое видное место и держать там, пока окружающие не перестанут его замечать. Кроме того, приветственная речь Александра Андреевича не содержала ни единого слова неправды. Масштабная индустриализация в прошлом отсталой, по преимуществу аграрной страны, долгое время являвшейся сырьевым придатком развитой иностранной экономики, невозможна без строительства и развития современной сети железных дорог, это раз. Железным дорогам нужны локомотивы, это два. А чтобы локомотивы не бегали туда-сюда налегке, без видимой пользы, к ним необходимо цеплять вагоны, которые, в свою очередь, сами собой, от сырости, в хозяйстве не заводятся. Их надо или покупать за границей, или строить самостоятельно. Правительство молодой боливарианской республики решило, что строить умнее и дешевле; возможно, кто-то захочет с этим поспорить, но это уже его личное дело, его проблема. Духовные наследники Симона Боливара, дерзнувшие показать большой смуглый кукиш дядюшке Сэму, вряд ли станут прислушиваться к некомпетентному мнению постороннего человека, будь он хоть сам Папа Римский. Да, сам Папа, а что такого? При всем уважении к сану понтифика, что его святейшество может смыслить в вагоностроении?

Короче говоря, в тот раз взрывоопасное сочетание текилы и южноамериканского солнца пошло только на пользу общему делу. В этом Александра Андреевича убедило не только разочарованное выражение лица, с которым американский журналист по окончании его выступления захлопнул свой блокнот, но и слова сеньора Моралеса, который во время последовавшего за митингом банкета отвел его в сторонку и сделал комплимент, назвав Горобца достойным учеником президента Горбачева, умевшего говорить часами, ничего при этом не говоря.

Со дня пуска первой очереди прошло уже почти полгода. С тех пор утекло много воды, многое изменилось. Давняя болячка, с которой мужественно боролся здешний «команданте», в конце концов его доконала, и после череды пышных прощальных церемоний посмертно награжденного копией шпаги Симона Боливара покойника было решено забальзамировать и поместить в одном из залов столичного музея революции. Российские специалисты, к числу которых относился и Александр Андреевич, не принимали участия в траурной шумихе. Договорных обязательств безвременная кончина президента не отменила, сроки чувствительно поджимали, а сеньор Моралес, который по совместительству курировал архиважный для молодой южноамериканской демократии проект, прозрачно намекнул, что продолжение работ по утвержденному графику станет лучшей, наиболее достойной данью уважения, которую русские друзья могут отдать усопшему команданте.

Русские друзья не спорили: не очень-то и хотелось. Заниматься привычной работой было интереснее, чем торчать на солнцепеке в жидкой тени пальм и приспущенных в знак траура флагов, слушая непонятные речи на испанском; кроме того, эта работа очень солидно оплачивалась, да и опасность ненароком сболтнуть лишнее здесь, на территории завода, автоматически сводилась к нулю.

Перешагивая через блестящие, то и дело перекрещивающиеся, чуть ли не сплетающиеся в косички стальные рельсы, Александр Иванович направлялся к главному сборочному цеху. Мимо, приветственно свистнув, прогромыхал замызганный маневровый тепловоз, буксирующий в отстойник для готовой продукции коротенький состав из двух новеньких, блестящих, как игрушки, пассажирских вагонов. Если приглядеться, вагоны были не такие уж и новенькие – во всяком случае, запылиться они успели гораздо основательнее, чем это подобает изделиям, только что покинувшим сборочный конвейер. На стекле одного из наглухо закрытых окон чья-то преступная рука написала пальцем в пыли короткое слово «Puta», означавшее, если Горобца не подводила память, женщину легкого поведения. При ярком солнечном свете пыль выглядела ржаво-коричневой; она лежала на стеклах густым слоем, мешая рассмотреть, что делается внутри, но Александр Андреевич и без того знал, что смотреть не на что, что там внутри ничего нет, кроме голого стального каркаса.

Остановившись, чтобы не споткнуться об рельс, он задрал голову и посмотрел наверх. Там, в выгоревшей на солнце небесной голубизне, прямо сейчас с большой степенью вероятности мог находиться один из американских спутников-шпионов. Горобец где-то слышал, что аппаратура современных спутников позволяет рассмотреть и сфотографировать на поверхности земли объект размером со спичечный коробок и пересчитать звездочки на офицерских погонах. Ему захотелось помахать летящему по орбите спутнику рукой или по примеру здешних боливарианских революционеров показать кукиш, но он сдержал неразумный порыв. Бог с ними, с американцами, им и без Александра Андреевича показывают много такого, ради чего не стоило тратиться, выводя в околоземное пространство шпионские спутники: было бы на что смотреть!

Еще раз пронзительно свистнув, толкающий перед собой пустые жестяные коробки на колесах тепловоз вполз в гостеприимно распахнутые ворота отстойника. Горобец хорошо знал, что будет дальше. Не далее как сегодня ночью часть скопившихся в отстойнике вагонов и грузовых платформ по подземной железнодорожной ветке вернется в сборочный цех, чтобы с началом рабочего дня через равные интервалы по одному и небольшими партиями снова проследовать в отстойник. С орбиты весь этот цирк должен выглядеть как часть нормального, проходящего в штатном режиме производственного процесса. Точно так же дешевый искусственный фонтанчик китайского производства создает иллюзию бьющего из-под земли (вернее, из-под пола или прямо из крышки стола) родника, бесконечно гоняя по кругу один и тот же несчастный литр воды. И дешево, и сердито, и, главное, все довольны – даже американцы…

Больше всех был доволен сеньор Алонзо Моралес. Почему-то именно эта, не блещущая новизной и оригинальностью выдумка привела его в полнейший восторг, настолько бурный, что его превосходительство долго топал ногами и даже прослезился от смеха. Вспомнив о нем, Александр Андреевич тихонько вздохнул. Его превосходительство генерал Моралес… По звучанию это было что-то книжное, наполовину забытое и не имеющее никакого отношения к реальной жизни. Кажется, такой персонаж был у О’Генри в «Королях и капусте». Президент свободной республики Анчурия Моралес – вроде бы, так, хотя, возможно, и нет. Да это не так уж и важно; суть в том, что поначалу словосочетание «генерал Алонзо Моралес» вызывало у Александра Анд ре еви ча ассоциации с иронической комедией, фарсом, буффонадой – словом, с чем угодно, но только не с тем мрачным военно-политическим триллером, который, судя по некоторым признакам, затевался прямо у него на глазах. Да и сам сеньор Моралес при своей наружности и манерах опереточного латиноамериканского военного на поверку оказался персонажем отнюдь не комическим, а местами, и не столь уж редкими, даже и страшненьким.

Горобцу уже не впервые пришло в голову, что он напрасно ввязался в это дело. Высокий оклад, отличные премиальные, пальмы, скалы, океан, вкусная еда, отменная выпивка и смуглые, ласковые и сговорчивые мулатки, танцующие при свете факелов на пустынных песчаных пляжах – все это лишь на время, и притом далеко не до конца, могло отвлечь его от крайне неприятного ощущения, что он участвует в чем-то, чего лучше было бы совсем не затевать.

Откуда-то из-под земли, заставив ее ощутимо вздрогнуть, донесся тяжелый лязгающий удар. Александр Андреевич встрепенулся, словно вдруг пробудившись от сна наяву, озабоченно посмотрел на часы и, более не поднимая глаз к нашпигованному американскими спутниками-шпионами небу, заторопился в направлении главного сборочного цеха.

Глава 3

Мир за окном был окрашен в различные – в основном, светлые, основательно разбеленные – оттенки серого. С жемчужно-серого полуденного неба беззвучно и неустанно сыпался густой, липкий снег, покрывая ровным пушистым слоем все, чего касался. Неутомимые дворники-таджики капитулировали примерно час назад, вместе с пластиковыми лопатами и оранжевыми жилетами укрывшись в своих пропахших китайской лапшой и гашишем каморках, и несвоевременный мартовский снегопад не спеша, со вкусом стирал с московских улиц и дворов последние следы их трудовой деятельности. Припаркованные на дворовой стоянке машины буквально на глазах превращались в округлые бесформенные сугробы, электрические провода опасно провисли под тяжестью налипшего на них снега, и наученные горьким опытом прошлой зимы москвичи загодя доставали из ящиков и выкладывали на видные места предусмотрительно припасенные свечи.

– Мыло, говоришь, упало? – с неопределенной интонацией переспросил генерал Потапчук, невидящим взглядом наблюдая за тем, как набирающая силу весенняя метель ткет за окном подвижный, густеющий с каждым мгновением снежный занавес.

– Так точно, – подчеркнуто деловитым тоном добросовестного служаки подтвердил Глеб Сиверов. – Был, знаете ли, такой бородатый анекдот про двух кавказцев в бане.

– Знаю, знаю, – проворчал Федор Филиппович. – Дурацкий анекдот. Плоский, как земная твердь в представлении древнего грека.

– Зато помянут к месту, – возразил Глеб. Он помолчал, дожидаясь ответной реплики, не дождался и нарочито бодро, чтобы не выдать своих опасений, спросил: – Надеюсь, это всё?

– Надежда – наш компас земной, – сообщил генерал. – Но на этот раз твой компас, увы, безбожно врет. Вот, ознакомься.

Извлеченная из потертого матерчатого портфеля тонкая пластиковая папка с негромким шлепком приземлилась на полированную поверхность стола и скользнула по ней к Глебу. Не прикоснувшись к ней, агент по кличке Слепой посмотрел на своего куратора поверх темных солнцезащитных очков и осторожно осведомился:

– Неужели из той же оперы?

– Опера, может, и другая, – сказал Федор Филиппович. – Но манера исполнения должна остаться прежней.

– Взглянуть бы хоть одним глазком на партитуру, – рассеянно обронил Слепой.

– Зачем?

– Не люблю непредсказуемых финалов. А от этих нот, – Сиверов слегка приподнял за уголок пластиковую папку и тут же уронил ее обратно на стол, – за версту разит какой-то тухлятиной. И вообще… Знаете, как-то раз француз, американец и русский попали в кораблекрушение…

– Опять анекдот?

– И притом бородатый. Но – тоже к месту, в тему. Плывут они, стало быть, по морю, вокруг на воде обломки всякие болтаются, и среди них – вот удача! – целый ящик виски. Выпили они бутылку, выпили другую, а в третьей оказался джинн – не тот, который со льдом, а настоящий, арабский. Ну, и, как водится, он им предлагает выполнить их заветные желания…

– Короче, – морщась, потребовал Федор Филиппович.

– Слушаю и повинуюсь… Если коротко, то русский оказался в очереди последним. Товарищи по несчастью уже сидят на новеньких виллах в объятиях знойных красоток и пересчитывают волшебные миллионы, а этот, наш, как обычно, плавает посреди океана в обнимку с пустым ящиком из-под вискаря. Джинн у него спрашивает: чего, мол, тебе надобно, старче? А тот огляделся по сторонам и с такой, знаете ли, обидой, говорит: «Плыли вместе, пили вместе… Всех назад и ящик водки!»

– Глубокое проникновение в загадочную русскую душу, – с кислой миной прокомментировал услышанное Федор Филиппович. – Занятно, я раньше такого и не слыхал… Только не пойму, какое отношение это имеет к… к чему, собственно?

– К ситуации, – ответил Глеб. – И ко мне, лично. Имеет, товарищ генерал, причем самое прямое. Я уже неделю чувствую себя примерно так же, как эти бедняги из анекдота, француз и американец. Только что сидел за столом – в объятиях, по уши в миллионах и так далее, радовался, что все позади, и вдруг – бац! То же море, тот же русский и тот же ящик, но уже без джинна… Уже и не вспомню, сколько лет подряд я так не работал: по фотокарточке, без объяснения причин, без суда и следствия…

– Гордыня взыграла? – то ли спросил, то ли подсказал генерал.

– Если угодно, можете называть это гордыней. Но факты – упрямая вещь. То, чем я сейчас занимаюсь – просто грязная работенка по заметанию на совок оставленного кем-то другим мусора. Это дело для одноразового исполнителя со стороны, а что бывает с одноразовыми исполнителями, мы с вами прекрасно знаем: сделал дело – гуляй смело. Желательно, ногами вперед. Чем я вам так насолил, товарищ генерал?

Федор Филиппович поморщился, как от зубной боли, засунул руку в боковой карман пиджака, замер на мгновение, будто припоминая, что именно собирался оттуда вынуть, и снова положил ладонь на колено – разумеется, пустую. Раньше именно в этом кармане пиджака у него лежали сигареты; потом их сменила круглая жестяная коробочка с монпансье, но и это было уже очень давно, лет пять, а то и все восемь, назад. Глебу эти манипуляции очень не понравились, поскольку свидетельствовали о том, что чувство «дежа вю» здесь испытывает не он один.

– Я сам не знаю, в чем тут соль, – неохотно признался Федор Филиппович. – Просто выполняю приказ, и все.

– Еще того лучше! – воскликнул Слепой. – Их бин зольдат, да? Может, вы даже не заглядываете в эти папочки? А зря! Не боитесь, что однажды заглянете, и… – Порывистым движением придвинув к себе лежащую на столе папку, он вынул оттуда портретную фотографию и, озабоченно хмурясь, вгляделся в черты лица изображенного на ней человека. – Странно, где-то я уже наблюдал эту физиономию… Кто же это, а? Черт, никак не вспомню… – Сунув фотографию на место, он выхватил из папки листок с установочными данными очередного клиента. – Та-а-ак, поглядим, кто тут у нас… Некто Потапчук Федор Фи… ну да, Филиппович. Глядите-ка, товарищ генерал, ваш полный тезка нашелся! И с лица – ну, точная копия!

– Хватит валять дурака, – проворчал генерал. – Помнится, это мы уже проходили.

– Так я ж о том и толкую! Проходили, причем давным-давно. Насилу прошли и вроде, слава богу, забыли, а оно опять тут как тут. Вот я и говорю: всех назад и ящик водки. А вы: плоско, не смешно… Конечно, что уж тут смешного!

– Не думай, что я сам в восторге от этой ситуации, – помолчав, негромко сказал генерал. – И поверь, что я ничего от тебя не скрываю – по крайней мере, ничего, что имело бы отношение к данному конкретному делу. Я действительно не знаю, что это за дело, одно ли оно, или это несколько никак не связанных между собой акций – действительно, как ты говоришь, заметание на совок чужого мусора…

– Очень похоже на то, – рассматривая листок с установочными данными, рассеянно вставил Глеб. – Первый был из министерства тяжелого машиностроения, вчерашний – из министерства строительства, а этот вообще заместитель министра жилищно-коммунального хозяйства в правительстве Москвы. В огороде лебеда, а в Киеве дядька… Такое впечатление, что кто-то в нашем руководстве слегка подвинулся умом, вообразил себя этаким узко специализированным Бэтменом и вознамерился нашими с вами руками извести всех, сколько их есть на Руси, взяточников. Потому что никакой другой связи, кроме взяток и казнокрадства, я между этими чинушами не наблюдаю. Но так ведь никаких патронов не хватит!

– Патронов-то хватит, – возразил генерал, – да где взять столько стрелков?

– Когда последний враг упал, труба победу проиграла. И в этот миг я осознал, насколько нас осталось мало, – грустно продекламировал Сиверов. – Да нет, это, конечно, чепуха. А кто отдал приказ?

– Не скажу.

– Ну вот, – развел руками Глеб, – а говорите, ничего не скрываете…

– Это не имеет значения, – отмахнулся Потапчук. – У меня сложилось совершенно определенное впечатление, что он сам ни черта не знает. Такое, во всяком случае, у него было выражение лица. И тон.

– Тон – это, конечно, да… – Сиверов вздохнул. – Как бы он – уж не знаю, кто он такой, – не выходя из состояния блаженного неведения, нам с вами шеи не посворачивал – просто так, на всякий случай, чтоб лишнего не сболтнули. А что, конкретно, он вам сказал этим своим красноречивым тоном?

– Не сказал, а приказал воздержаться от ненужного любопытства. Мне, лично, приказал.

– Вам, – многозначительно повторил Глеб, как всегда, безошибочно вычленивший ключевую фразу. – Лично.

– Ну да. – Это было сказано вскользь, как о чем-то незначительном и вряд ли стоящем упоминания. – С этим коммунальником надо разобраться как можно быстрее.