Слепой. Танковая атака

– Да, дела, – задумчиво произнес Сумароков. – Ты гляди, что делается! А я, помнится, услышал как-то краем уха в новостях и долго удивлялся: на кой ляд, думаю, им в этой их Венесуэле вагоностроительный завод? Да еще наш, российский… А так, конечно, все ясно. Раз им Горобец конвейер налаживает, значит, вагоны получатся знатные. Еще те вагоны!

– Универсальные, – энергично жуя, с энтузиазмом поддакнул Сердюк. – Для любой колеи. Наливай, папа Гриша, не томи! Это дело необходимо спрыснуть.

После первой бутылки на кухне стало шумно – не так, чтобы очень, поскольку народ тут собрался серьезный и обстоятельный, но все-таки шумнее, чем обычно.

– А что? – увлеченно жестикулируя дымящейся сигаретой, горячо разглагольствовал вдохновленный хорошей новостью Сердюк. – Нет, ты скажи, чем плохо-то? Поди, лучше, чем за валюту всякое старье покупать!

– Конечно, строить завод, чтобы собирать на нем то же самое старье, не в пример умнее, – хмыкнул в ответ Сумароков. В общем и целом он был согласен с Сердюком, но, видя, что тому до смерти хочется спорить, снисходительно шел навстречу этому желанию.

– А что, не так, что ли? – мгновенно проглотил наживку вместе с крючком и леской простодушный Саня. – Вон, посмотри на корейцев! Купили у «Опеля» права на старый «кадет», штампуют свои «дэу» и пачками налево и направо продают. Да ты сам четыре года на «нексии» ездил и горя не знал! Радовался, что новенькая, из салона, без пробега совсем – муха не садилась! А «Опель» эту модель еще в середине восьмидесятых с конвейера снял – устарела.

– Ну, ты сравнил, – посмеиваясь над горячностью младшего коллеги, продолжал дразнить его Сумароков. – Это тебе не «опель».

– То-то, что не «опель»! «Опель» у человека может быть, а может и не быть. А без нашего товара до сих пор ни одно государство обходиться не научилось. Ну, кроме, разве что, какого-нибудь Монако или Люксембурга, так это и не государства вовсе, а так, пара мелких недоразумений. Прикинь, сколько бабок они поднимут, пока всех своих соседей отоварят!

– Как бы их америкосы за такие штучки раньше не отоварили, – вскользь заметил Сумароков.

– А вот это уже не наши проблемы, – заявил Сердюк.

– Пока мы тут, на Лехиной кухне керосиним, факт, не наши. А там видно будет…

Гриняк перестал слушать спорщиков. В голове слегка шумело, мир перед глазами подернулся знакомой жемчужной дымкой, и Алексей Ильич удивился: с чего бы? Выпили-то всего по сто пятьдесят! Водка паленая попалась, или, может, просто настроение такое? Не захворать бы, а то будет тебе командировка в жаркие страны…

Рассеянно взяв с подоконника пульт, он зачем-то включил телевизор. Передавали новости; бормотание диктора практически ничего не добавило к общему шумовому фону, и на него никто не обратил внимания, в том числе и сам Гриняк, неожиданно для себя всерьез задумавшийся о предмете продолжающегося на кухне спора.

Схема, вкратце обрисованная Сердюком, выглядела не только логичной, но и вполне жизнеспособной. Регион, куда они сейчас направлялись, никогда не отличался спокойствием, и реализация такого проекта, действительно, представлялась довольно разумной и выгодной, потому что позволяла не только укрепить обороноспособность страны, но и оттяпать у дядюшки Сэма приличную долю в весьма и весьма прибыльном бизнесе. Россия, построившая в Венесуэле, фактически, филиал Уралвагонзавода, конечно, будет иметь процент с прибыли. И, если Сердюк не ошибся, предполагая, что речь идет о продаже прав на выпуск одной из морально устаревших моделей, сделка выгодна вдвойне: на тебе, боже, что нам негоже, не пропадать же добру! Зачем выбрасывать на помойку то, что можно выгодно продать?

Вытряхнув из лежащей на столе пачки сигарету, Алексей Ильич закурил, встал с табурета, чтобы немного размять ноги, и подошел к окну. Снаружи уже стояла непроглядная тьма, в которой яркими пятнышками света горели окна жилых домов и рубиновые позиционные огни на заводских трубах. Когда несколько недель назад над Челябинском рванула та хреновина, которую официально объявили крупным метеоритом, оконные стекла в квартире Гриняка устояли – как, впрочем, и во всем доме, прикрытом как раз с той стороны, где рвануло, кварталом выстроенных поблизости девятиэтажек. Тогда, сразу после взрыва, некоторые предприимчивые деятели нарочно били окна в своих квартирах и резались осколками, чтобы получить обещанную пострадавшим денежную компенсацию. Гриняк ничего такого делать, разумеется, не стал, за что некоторые соседи до сих пор косо на него поглядывали: на фоне их затянутых полиэтиленом пустых оконных проемов и переломанных рам целехонькие стекла в окнах квартиры Алексея Ильича, мягко говоря, вызывали вопросы. Один из этих деятелей даже рискнул прямо в глаза назвать Гриняка штрейкбрехером. «А ты подай на меня в суд, – посоветовал Алексей Ильич. – Или морду набей». Деятель увял: ни один из предложенных вариантов не сулил успеха. А Гриняк потом еще долго удивлялся: что за народ?! У них над головами взорвалось крупное космическое тело, город не сровняло с землей только чудом – можно сказать, отделались легким испугом, хотя могли и костей не собрать. Такие события в человеческой истории можно пересчитать по пальцам одной руки, миллиарды людей прожили своей век и померли, не увидев ничего похожего, а они из-за компенсации морды себе стеклом полосуют…

Пожав плечами, Гриняк выбросил из головы жадное дурачье, которого за последние десятилетия в России развелось как-то уж чересчур много, и вернулся мыслями к насущным проблемам. В неожиданно здравых рассуждениях Сани Сердюка, который, вообще-то, разбирался в бизнесе, как верблюд в устройстве акваланга, имелось всего одно слабое место. Место это называлось Александр Андреевич Горобец. Все они знали Горобца как облупленного, потому что долго работали с ним бок о бок. И именно поэтому Алексею Гриняку казалось, что для налаживания выпуска в Латинской Америке снятых с производства российских моделей (каких моделей, чего, ясно даже и ежу – вагонов, разумеется, чего же еще!) этот человек подходит даже хуже, чем они трое – на роль каких-нибудь механизаторов широкого профиля или бульдозеристов. То есть с наладкой конвейера Горобец справится играючи, как и его тезка Саня Сердюк с управлением бульдозером любой модели, будь то сверхмощный японский «Камацу» или один из первых отечественных ЧТЗ. Но это будет то же самое, что забивать микроскопом гвозди или вскрывать дешевые рыбные консервы космической лазерной пушкой прямо с орбиты. Или, скажем, вспахивать дачный участок на «Черном орле».

Бормотание продолжающего работать телевизора неожиданно проникло в сознание. В новостях рассказывали, каких бед натворила снежная буря в Москве и ее окрестностях. Беды были, в общем-то, стандартные, и большей их половины легко можно было избежать, если бы люди чуть меньше полагались на авось и чуточку больше уважали мир, в котором живут, как черви в яблоке, выгрызая его изнутри. Внезапно уловив в скороговорке диктора знакомое словосочетание, Алексей Ильич увеличил громкость телевизора.

– А ну, цыц, – прикрикнул он на спорщиков. – Дайте послушать.

– …личный водитель заместителя министра коммунального хозяйства столицы Вячеслава Ромашина, – отчетливо произнес в наступившей тишине знакомый всей стране голос одной из ведущих первого канала. – По заключению медиков, смерть наступила от внезапной остановки сердца. Потерявший управление на большой скорости автомобиль спровоцировал масштабное ДТП, в котором, кроме Ромашина и его водителя, по последним данным, погибло одиннадцать человек. Трое из них скончались в больнице, куда были доставлены для оказания медицинской помощи. Эксперты сообщают, что вскрытие не обнаружило в крови водителя служебной «ауди» следов алкоголя, а также наркотических и отравляющих веществ.

Гриняк выключил телевизор.

– Ромашин? – переспросил Сумароков. – Тот самый, что ли?

– Какой еще Ромашин? – удивился Сердюк.

– Да ты наверняка его помнишь, – сказал Сумароков. – Сидел одно время у нас на заводе представителем заказчика. Гляди ты, куда забрался – в самую, понимаешь ли, Москву!

– А, – вяло, без энтузиазма воскликнул Сердюк, – помню, как же. Был такой. Харю от задницы не отличишь, и разговаривал так же – слушаешь и не знаешь, то ли уши заткнуть, то ли нос. То ли хайло это вонючее – кулаком, а еще лучше – чугунной болванкой.

– Опомнись, Саня, – с упреком сказал Сумароков, – чего несешь-то, помер ведь человек!

– Ну да, ну да, – все так же вяло согласился Сердюк, – о мертвых либо хорошо, либо никак… Тогда я – никак. Хотя, заметьте, как жил, так и помер – сам копыта отбросил и еще десять человек с собой на тот свет утащил.

– Он-то при чем? – вступился за покойника Сумароков. – Помянуть бы надо, что ли…

– Не стану я его поминать, – неожиданно заупрямился обычно покладистый, особенно когда речь шла о том, чтобы выпить, Сердюк. – Помер и помер, мало ли народу каждый день мрет!

– Ну, на нет и суда нет, – вмешался в разговор хозяин. Снова присев к столу, на свое любимое место в уголке между столом и холодильником, он вооружился бутылкой. – Ссориться нам, что ли, из-за него?

– Еще чего не хватало – ссориться, – сказал Сердюк, с готовностью подвигая поближе к нему пустую рюмку. – Мы вместе пуд соли съели, нам еще работать и работать… И опять с Горобцом, прямо как раньше. – На его круглой румяной физиономии вдруг проступило выражение нежной ностальгической грусти, которое шло этому тридцатипятилетнему круглоголовому крепышу, как бегемоту пенсне. – А знаете, мужики, у меня родился тост.

– Валяй, – с усмешкой разрешил Сумароков.

– Слава ГГСС! – торжественно воздев к потолку наполненную Алексеем Ильичом рюмку, провозгласил Сердюк.

– Точно, – сказал Гриняк, сдержанно улыбаясь. – А я уже и забыл.

ГГСС – это были первые буквы их фамилий: Горобец, Гриняк, Сумароков и Сердюк. Так их прозвали на заводе, когда экипаж Гриняка работал в тесной связке с инженером-технологом сборочного производства Горобцом. Александр Андреевич был мужик грамотный, понимающий и уважительный, дело свое любил без памяти, и сработались они отлично. Когда работы над «Объектом-195» свернули по приказу сверху, Горобец уволился с завода и куда-то пропал, а недавно вдруг дал о себе знать, прислав весточку из далекой Венесуэлы. Что ж, что бы они там ни затевали под своими пальмами, Алексей Ильич был не прочь хоть разок побывать в дальних заморских странах, о которых не смел даже мечтать, и снова поработать бок о бок таким грамотным специалистом и мировым мужиком, как Горобец.

– Слава ГГСС! – подхватил предложенный Сердюком тост Сумароков.

– И долгие лета, – как обычно, подытожил Алексей Ильич, поднимая наполненную до краев рюмку.

* * *

Следует еще раз заметить, что в таком большом городе, как Москва, живет очень много людей. Все они разные и многое из того, чем им приходится заниматься, тоже делают по-разному, всяк на свой лад и манер. Это относится и к тому, как люди воспринимают передаваемые по телевизору новости. Конечно, несмотря на индивидуальные различия, вменяемым представителям рода человеческого свойственны всего несколько хорошо изученных психологами типов стандартных реакций. Так, например, новость о крупной аварии на МКАД, в которой погиб высокопоставленный чиновник из правительства Москвы Ромашин, многие просто не заметили, занятые какими-то другими, более важными, чем сидение перед телевизором, делами. Подавляющее большинство тех, кто просмотрел посвященный данному событию сюжет или прочел о нем в интернете, отреагировали приблизительно так же, как простодушный Саня Сердюк: конечно, в гибели людей хорошего мало, но тут ничего не поделаешь – люди гибнут ежедневно. Как говорится, такова се ля ви. И, что характерно, с каждым днем она становится еще «селявее». В общем, мое дело – сторона, в этот раз накрыло не меня, и слава богу.

Кого-то эта новость взволновала всерьез – в первую очередь, родных и близких погибших, а также тех, кто получил в этой аварии травмы или просто лишился своего движимого четырехколесного имущества. Далее круги волнения пошли распространяться по убывающей: медики, спасатели, страховые агенты, священнослужители, соседки-плакальщицы на похоронах, должностные лица, ответственные за состояние дорог и безопасность движения, кредиторы погибших, водители эвакуаторов и так далее, вплоть до домашних питомцев, которых некому стало кормить и баловать.

Таких людей по сравнению с общим количеством населения Москвы насчитывалось совсем немного. Но был среди никем до конца не сосчитанных миллионов москвичей и гостей столицы всего один человек, который воспринял известие о гибели Вячеслава Эдуардовича Ромашина не как обычную дурную новость, а как прямое предупреждение, адресованное лично ему.

Вообще-то, если подумать, он был один такой на всю Россию и даже, черт возьми, на всю планету. Да что планета! Он был один на всю необозримую Вселенную, единственный и неповторимый, и, к огромному сожалению, не испытывал от своей уникальности ни малейшего удовольствия.

Вообще, мало кто остается доволен, получив предупреждение. Такое уж это слово – «предупреждение», что ничего хорошего от него ждать не приходится. Предупреждают чаще всего о чем-то неприятном – например, о намерении отключить электричество, газ и воду за неуплату или уволить с работы за регулярные на оную опоздания. Никто не говорит: «Предупреждаю: в этом месяце вы получите премию в размере двойного оклада за особые заслуги перед компанией!» Или: «Предупреждаю: я люблю вашу дочь и хочу на ней жениться!» То есть, так сказать тоже можно, но тогда известие, по замыслу хорошее, радостное, автоматически приобретет мрачный оттенок угрозы: дескать, я-то женюсь, да только как бы вам после об этом не пожалеть…

Фраза: «У меня для тебя приятный сюрприз» – по сути тоже предупреждение. Но о приятных вещах почему-то не предупреждают, а, например, заранее ставят в известность или, что то же самое, предварительно сообщают. А предупреждают чаще всего об опасности – бывает, что выстрелом в воздух, который недаром зовется предупредительным. А еще «предупредить» – значит предотвратить. Потеря права на управление автомобилем предупреждена путем своевременно сделанного предупреждения о недопустимости нахождения за рулем в пьяном виде – вот, как-то так.

Уникального, одного на все мироздание, индивидуума, о котором идет речь, именно предупредили, причем очень конкретно и жестко. Человек этот был не из тех полоумных адептов тайных учений, которые повсюду ищут (и, разумеется, постоянно находят) некие понятные им одним мистические знаки. Он не гадал о будущем по траектории полета падающей с высоты голубиной какашки или по той причудливой форме, которую приняла после столкновения на Кольцевой черная «ауди» Ромашина. Он был разумный, здравомыслящий, блестяще образованный человек, сотрудник российского дипломатического корпуса, и даже церковь посещал скорее для приличия, потому, что так принято, а не потому, что действительно, всерьез во что-то такое верил. Ни о какой мистике применительно к сложившейся ситуации говорить не приходилось: его предупредили, а он, в свою очередь, услышал предупреждение, правильно его понял и принял к сведению.

Теперь оставалось понять главное: что ему в связи со всем этим делать.

Чуть больше недели назад Игоря Вадимовича Чернышева отозвали в Москву из Белграда, где он служил в российском посольстве в качестве особого представителя по развитию торгово-экономических связей. После окончания института международных отношений Игорь Чернышев счел небесполезным заочно получить второе высшее образование – экономическое. Этим миром движет торговля; причина всех, сколько их было на планете, войн заключается в переделе торговых рынков и сфер экономического влияния. И в наше прагматичное, склонное все на свете мерить исключительно деньгами время лишь тот, кто изучил законы торговли и умеет заставить их работать на себя, может добиться стоящих упоминания успехов на дипломатическом поприще.

Правда, каких-то особенных, блестящих успехов на означенном поприще Игорь Вадимович в свои тридцать восемь лет пока не достиг. Назначить его послом или хотя бы секретарем посольства почему-то не торопились, да и страны пребывания, в которых довелось служить, были так себе – не то чтобы совсем уж третий сорт, но и далеко не высший. Он успел поработать в Латинской Америке, Северной Африке, Восточной Европе и, не к ночи будь помянута, Средней Азии. Дипломатическая служба сродни военной: куда пошлет родина, туда и пойдешь, и скажи спасибо, если это будет не Сомали, Афганистан или какая-нибудь из постсоветских республик – не надо улыбаться, речь сейчас вовсе не о Прибалтике.

В Сербии Игорь Вадимович проработал меньше полугода – фактически, едва успел освоиться, а освоившись, сразу заскучал. В смысле торгово-экономического сотрудничества эта небогатая балканская страна не представляла почти никакого интереса, а значит, и скорого продвижения по карьерной лестнице пребывание здесь не сулило. Поэтому, получив вызов в Москву – как было сказано в телефонограмме, для решении вопроса о новом назначении, – Чернышев поначалу обрадовался, вообразив, что его наконец-то заметили, и что впереди его ждет Европа – настоящая, Западная, – а то и, чего доброго, Соединенные Штаты – «United States of-таки America», как сказал герой одного фильма.

Правда, в Москве практически сразу выяснилось, что вопрос о новом месте его работы еще не решен, и когда решится, неизвестно. Ему приказали считать себя в отпуске, отдыхать, но быть под рукой и ждать звонка. Первый, пока еще легкий, укол беспокойства Игорь Вадимович ощутил уже тогда. Прикинув, какие из текущих международных новостей могли повлиять на задуманную руководством рокировку в одной из зарубежных дипломатических миссий, он не смог вспомнить ничего более значимого и заметного, чем смерть президента Венесуэлы Уго Чавеса. Всенародный официальный траур по национальному лидеру – не лучшее время для перестановок внутри иностранного посольства; это та переправа, на которой коней, действительно, лучше не менять.

Тогда-то он и начал беспокоиться. Проанализировав сегодняшние отношения России с ведущими мировыми державами, он не нашел в них ничего такого, что могло бы как-то повлиять на нормальную повседневную работу дипломатических представительств. Оставался только безвременно почивший команданте Уго Чавес, и это было плохо, потому что означало, что Игоря Вадимовича опять собрались закатать в Венесуэлу, где он и так уже порядком наследил. А если покойный команданте не имел отношения к этому делу, еще того хуже. Возможно, на одной из стадий согласования кандидатура Игоря Чернышева вызвала у кого-то сомнения, а это скверно. Человека срочно вызывают на родину, ясно дав понять, что его ждет новое место службы, а вместо нового места отправляют в какой-то странный неурочный отпуск – не странно ли? Да, если кто-то наверху в нем усомнился, то усомнился, надо полагать, крепко – настолько, что заразил своим сомнением окружающих, а такие сомнения уже попахивают катастрофой.