Оценить:
 Рейтинг: 0

Слепой. Тропою белого дьявола

Жанр
Год написания книги
2007
Теги
<< 1 2 3 4 5 6 7 8 9 >>
На страницу:
6 из 9
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
– Это не командировка, – говорил он в трубку, – это самый настоящий отпуск. Жаль только, что штатских на этот курорт пока не пускают, не то я непременно вызвал бы тебя.

– По-моему, ты беззастенчиво врешь, – сообщила ему трубка голосом Ирины Быстрицкой.

– Ничего подобного, – самым убедительным тоном заявил Глеб. Он поменял местами скрещенные на спинке кровати ноги, сделал глубокую затяжку и с силой выдул дым кверху, целясь в муху. Мухе это окуривание явно не понравилось: она снялась с места и, сердито жужжа, пьяным зигзагом перелетела на один из автоматов. – Как тебя убедить? Чистый горный воздух, восхитительные пейзажи, почти бесплатные вино и фрукты… Купаться вот негде, это да. Но мы тут по утрам обливаемся холодной водичкой из ведра. В ведре ледышки позванивают, красота! Плеснешь разок на голую спину, потом целый день не ходишь, а летаешь… Особенно если плеснуть не на свою спину, а на чужую.

Ирина засмеялась, но Глебу почудилось, что смех ее прозвучал не слишком весело. Муха закончила обследовать казенник «Калашникова» и, усевшись на спусковом крючке, принялась чистить крылышки. Глеб дунул на нее дымом, но муха была далеко, и дымная струя рассеялась, не достигнув цели.

– А как там Москва? – спросил он.

Жена стала рассказывать. В Москве, по ее словам, все было как обычно: дождь, сырость, туман, листопад и бесконечные пробки. За тонкой брезентовой стеной, топоча, как табун лошадей, вразброд промаршировала в сторону столовой какая-то рота. Когда топот обутых в тяжелые солдатские башмаки ног стих в отдалении, стало слышно, как прапорщик Родионов, начальник упомянутой столовой, громогласно, изобретательно и абсолютно непечатно распекает какого-то воина, уличенного в краже казенных продуктов. Упоминались мясные консервы, хлеб и, главное, спирт, а также супоросая свинья, ненасытная утроба и богом проклятые алкаши, позорящие Вооруженные Силы Российской Федерации. Глеб плотнее прижал трубку к щеке и заткнул пальцем другое ухо, но голосу прапорщика Родионова такие помехи были нипочем: он проникал через любые преграды, вгрызаясь прямо в мозг, как ржавое сверло.

Сиверов делил палатку со своим коллегой и напарником майором ГРУ Борисом Шестаковым. Помимо кроватей и центрального столба, по совместительству служившего вешалкой, тут имелись обшарпанный письменный стол с ящиком полевого телефона и старенькой портативной радиостанцией, а также древний, выкрашенный облупившейся коричневой краской сейф, в котором, по идее, должны были храниться секретные документы. На деле там хранилось чистое белье, кое-какие продукты и сигареты. Сейф был заперт, но ключ обычно торчал в замке. Сейчас на ключе болтался вывешенный Шестаковым для просушки носок, родной брат которого сох на колене печной трубы и, кажется, уже начал подгорать.

– Кстати, – сказала Ирина, на полуслове оборвав подробный рассказ о своей нелегкой, но убедительной победе над пьяницей сантехником из домоуправления, – вчера по телевизору передавали сюжет откуда-то из ваших краев. Там у вас взорвался какой-то араб, чуть ли не правая рука самого бен Ладена…

– Да что ты говоришь! – изумился Сиверов. – Впервые слышу. Каким же это ветром его занесло в Абхазию? Это, наверное, какая-то ошибка. А может, пропагандистский трюк.

– Опять врешь, курортник, – констатировала Ирина.

– Язык бледнолицего раздвоен и гибок, как жало змеи, – мрачно провозгласил Сиверов. – Не слушай его сладкие, извилистые речи…

Взгляд его в это время переместился туда, где прямо к брезенту палатки были булавками приколоты несколько не слишком качественных фотографий. Был среди них и портрет Вазира бен Галаби, обведенный кривой траурной рамкой. Рамку собственноручно и с нескрываемым удовольствием нарисовал Боря Шестаков после того, как Глеб вернулся с прогулки в горы в драном, обгоревшем бушлате. Он даже не поленился раздобыть для этой цели черный маркер, хотя, как и Глеб, понимал, что смерть араба нельзя с чистой совестью считать победой. Это было поражение, причем сокрушительное, разом перечеркнувшее результаты долгой, кропотливой работы. Бен Галаби был нужен живым; к сожалению, араб тоже это знал. Теперь все надо было начинать заново, и восторженные вопли газетчиков и телевизионщиков, спешащих с подачи небезызвестного департамента отыграть еще одно очко в информационной войне, не вызывали у тех, кто был осведомлен о реальной подоплеке событий, ничего, кроме глухого раздражения. Впрочем, таких людей можно было пересчитать по пальцам одной руки, и никто из них не спешил поделиться с журналистами своими соображениями по поводу безвременной кончины эмиссара «Аль-Каиды» Вазира бен Галаби.

– Ладно, бледнолицый, – вздохнув, сказала Ирина, – у меня перерыв заканчивается, надо бежать. Постарайся сделать так, чтобы после этого курорта тебе не пришлось лечиться.

– На все воля Аллаха, – с сильным среднеазиатским акцентом сообщил Сиверов.

– Я тебе покажу Аллаха! – пригрозила жена. – Ишь ты, нашел себе покровителя!

– Да уж, покровитель что надо, – согласился Глеб. – Наверное, будь на самом деле его воля… гм. Ну ладно, пока. Мне тоже пора, а то другие отдыхающие, того и гляди, уплетут мой обед, пока мы тут с тобой любезничаем…

Не успел он спрятать телефон в карман, как в низкий проем, согнувшись чуть ли не пополам, шагнул Борис Шестаков – веселый гигант, рубаха-парень, профессионал и изобретательный разгильдяй – «слуга царю, отец солдатам», как он сам себя называл. Работать с ним в паре было одно удовольствие – как, впрочем, и отдыхать, хотя иногда его неуемное веселье и бесконечные выдумки вызывали обратный эффект и его хотелось выключить, как телевизор. Но надо отдать ему должное, он всегда очень чутко улавливал момент, когда его шутки начинали утомлять соседа по палатке, и либо менял тему разговора, либо просто замолкал.

В данный момент, однако, вид у него был хмурый и озабоченный, и чувствовалось, что ему не до шуток.

– Застава, в ружье! – негромко скомандовал он с порога.

Это было обычное приветствие, однако тон, каким его произнесли, подтвердил догадку Глеба: произошло что-то требующее немедленных и притом весьма решительных действий. Он одним движением сбросил ноги на дощатый настил пола и сел, одной рукой ввинчивая в консервную банку окурок, а другой снимая со спинки кровати кобуру с пистолетом.

– Что случилось? – спросил Сиверов, пристегивая пистолет к бедру.

– Благая весть, – сообщил Шестаков, хватая первый подвернувшийся под руку автомат и вешая его дулом вниз на плечо. – Крестничек твой проявился, Аскеров.

– Железный Мамед?

Глеб вскочил.

– Недолго ему осталось Железным называться, – предрек Шестаков. Он сдернул с печной трубы уже начавший дымиться и попахивать паленой тряпкой носок, бросил его на кровать, отыскал второй, бросил туда же, потом залез в сейф, выудил оттуда черствую горбушку и с волчьим аппетитом вонзил в нее крупные белые зубы. – Еще чуть-чуть, и он из Железного станет просто дохлым Мамедом, – сообщил он, жуя.

– Ты можешь объяснить толком? – спросил Глеб, натягивая бушлат. Он снял с сучка второй автомат, проверил магазин и сунул «Калашников» под мышку.

– По дороге, – пообещал Борис, пинком прикрыл лязгнувшую дверцу сейфа и, пригнувшись, вынырнул из палатки.

Глеб последовал за ним. Машина Шестакова, видавший виды «уазик», стояла у КПП. Ее мятые борта и брезентовый верх носили на себе следы долгой, богатой приключениями трудовой биографии, передние окна с обеих сторон были сняты: Шестаков не без оснований полагал, что лучше мерзнуть, чем погибнуть из-за того, что некуда было выставить ствол автомата. Двигатель продолжал работать, из чего следовало, что Борис действительно очень торопится и не хочет терять время, сражаясь с капризным стартером.

Часовой в бронежилете и каске лениво козырнул, приветствуя разведчиков. Шестаков прыгнул за руль и рванул с места раньше, чем Глеб успел захлопнуть дверцу, а часовой – до конца поднять шлагбаум. Поднятая колесами пыль заволокла оставшийся позади КПП и, как морская волна об утес, разбилась о броню прикрывавшего въезд в лагерь колесного БТР с эмблемой миротворческих сил на башенке.

Машину немилосердно швыряло и подбрасывало на неровностях разбитой тяжелой техникой дороги. Глеб цеплялся за приделанную к передней панели скобу и стоически молчал, следя лишь за тем, чтобы не напороться на ствол поставленного между колен автомата. Жаловаться было бесполезно, он и сам прекрасно знал, что в «уазике», как и в любом другом вездеходе, даже самом дорогом и комфортабельном, во время езды по плохой дороге относительно комфортно может чувствовать себя только один человек – тот, кто сидит за рулем. У пассажиров выбор невелик: либо терпеть и помалкивать, чтобы ненароком не откусить себе язык, либо идти пешком.

Потом дорога стала чуточку ровнее, и Сиверов отважился открыть рот.

– Так что произошло с нашим уважаемым Мамедом?

Шестаков дернул уголком рта, изобразив саркастическую ухмылку.

– С нашим уважаемым Мамедом произошло то, что рано или поздно должно произойти с любым из этих козлов, – сказал он. – Ты так напугал нашего уважаемого Мамеда, что он кинулся бежать, не разбирая дороги, куда глаза глядят. А когда быстро бежишь, по сторонам смотреть некогда. Словом, Аскеров впопыхах сунулся туда, куда ему соваться не стоило, и не менее уважаемый Виссарион Агжба взял его за штаны.

– Вот черт, – отозвался Глеб Сиверов. – Ну, что ты тащишься, как вошь по мокрому месту? Гони, Боря, гони!

Майор прибавил газу, хотя это казалось невозможным. Сиверов откинулся на спинку сиденья, выудил из нашитого над коленом вместительного кармана плоскую, удобно изогнутую по форме бедра металлическую фляжку, свинтил колпачок, примерился и сделал пару глотков, ухитрившись не выбить себе передние зубы. Смачно крякнув, он сплюнул за окно и убрал фляжку на место. Шестаков промолчал: война – дело нелегкое, и в этих условиях каждый укрепляет свои душевные и физические силы, как умеет.

Глава 5

Мишка подобрал с насыпи очередной кусок щебенки – не слишком большой, но и не маленький, почти правильной формы, – взвесил его на ладони, примерился, щуря зеленый, опушенный рыжими, как у шкодливого кота, ресницами глаз, а потом, выставив вперед левую ногу, резко метнул камень в цель. Он опять промазал – камень пролетел на добрых полметра левее установленной на верхушке беленого бетонного столбика пивной бутылки и беззвучно канул в зарослях сорной травы под насыпью – только стебли качнулись да испуганно вспорхнула какая-то серенькая пичуга.

– Мазила, – сказал Витька Страхов, по прозвищу Страшила, и наклонился, перебирая щебень под ногами в поисках подходящего снаряда. – Гляди, как надо. На огневой рубеж выходит мастер спорта международного класса, чемпион мира…

Витька прицелился и бросил камень.

Бутылка осталась стоять, где стояла.

– Заговоренная, что ли? – сконфуженно пробормотал Страшила.

Он обхватил левой рукой правое запястье и с озабоченным видом повертел кистью, как будто сделать точный бросок ему помешала старая спортивная травма.

– Это не она, это ты заговоренный, – сказал Мишка. – Твою мамашу, когда она беременная была, ведьма сглазила, вот у нее ты и родился: вместо рук ноги, вместо ног руки, а вместо башки…

– Сам ты рыжий урод, – огрызнулся Витька.

Мишка почесал плоский живот под линялой, расползающейся от ветхости майкой и выпустил сквозь зубы длинный, как торпеда, плевок.

– Короче, смотри, как это делают нормальные пацаны, у которых руки растут откуда надо.

Он подобрал камень и сделал бросок. Раздался глухой звон, задетая бутылка неуверенно качнулась на своей ненадежной подставке, наклонилась и упала, еще раз глухо звякнув о присыпанную щебнем, поросшую жесткой травой землю.

– Ура! – прыгая по насыпи, дурашливо завопил Мишка. – Россия – чемпион! Страшила – урод криворукий! Ур-р-ра-ааа!!!

– Это не считается! – так же громко завопил задетый за живое Витька. – Не считается, понял? Ты же ее только задел!

<< 1 2 3 4 5 6 7 8 9 >>
На страницу:
6 из 9