– Чай… Чаем душу не обманешь! Неужто хотя бы травкой не балуетесь?
– Хозяин запрещает, – сказал Муразов. – Говорит, потерпите до дома, а здесь наркотики – верный срок…
– Да, хозяин твой – волчара матерый, осторожный. Ну, ничего! Сколь веревочке ни виться…
– Отпусти меня, – не то потребовал, не то попросил Муразов. – Я все сделал, как ты сказал. Отпусти!
– Ну, ты загнул – втроем не разогнешь! Отпусти… Это только начало, нам с тобой еще работать и работать!
– Какое работать?! – возмущенно воскликнул кавказец. – Что говоришь, э?! Что ты хочешь – чтобы меня зарезали, как барана?
– Зарежут, если попадешься, – хладнокровно произнес капитан. – А ты не попадайся. И перестань орать, как баба. Будь мужчиной, джигит! Не забывай, что от твоего поведения многое зависит – там, на Кавказе. Если начнешь чудить, твоей семье не поздоровится.
– Зачем семью взяли? В чем они виноваты?
– Да ни в чем, – сказал Куницын. – Ни в чем, кроме того, что приходятся тебе родственниками. Это ты во всем виноват, Аман, это из-за тебя они сейчас страдают. И помочь им никто не может, кроме тебя.
– Что вы за люди? Что я вам сделал? – продолжал сокрушаться Муразов.
– А то ты не знаешь, – усмехнулся капитан. – Думать надо было раньше, и убиваться тоже. А ты не убивался – ты убивал. Сначала от души погулял с Басаевым, а теперь спрашиваешь, что ты такого сделал.
– Я свое уже отсидел, – напомнил Муразов.
– Будешь зубы показывать, отсидишь еще и чужое, – пообещал Куницын. – Думаешь, это сложно организовать? Да раз плюнуть!
– Да, это за вами не задержится. Я свое отсидел, – с нажимом повторил кавказец. – Почему не хотите оставить меня в покое? Я устал, мне уже ничего не нужно, кроме покоя!
– Вот и сидел бы дома, – хладнокровно парировал нисколько не впечатленный всеми этими мелодраматическими восклицаниями капитан. – Пас бы баранов, чесал поясницу… Так нет же, тебя зачем-то понесло сюда, в Москву!
– Хозяин приказал, – сообщил кавказец то, что капитан знал и без него. – Я перед ним в неоплатном долгу, нельзя было отказаться.
– Вот видишь, – сказал Куницын. – Значит, судьба такая. А на судьбу обижаться – дело пустое. Не горюй, Аман, скоро все кончится.
– Да, – вздохнул Муразов, – кончится. Его посадят, меня зарежут…
– Совсем не обязательно, – солгал Куницын. – Может быть, мы убедимся, что он чист, и просто снимем с него наблюдение. Никто ни о чем не узнает, и мы расстанемся друзьями…
– Лучше расстаться сейчас, – предпринял очередную попытку сорваться с крючка Муразов. – Он чист, клянусь аллахом! Как вы можете его в чем-то подозревать? Все его неприятности на родине из-за того, что он с самого начала призывает народ к миру!
– Кого и к чему он призывает, мы знаем, – согласился капитан. – А вдруг он говорит одно, а делает другое? Вот и помоги нам убедиться, что это не так. Поможешь?
– Хороший вопрос. – Кавказец криво усмехнулся и с силой провел ладонью по лицу. – А что будет, если я скажу «нет»?
– Сам знаешь, что будет, – ответил Куницын. – Лучше не проверяй.
– Что надо сделать? – помолчав, спросил кавказец.
– Это другой разговор, – сказал капитан. На светофоре зажегся зеленый; Куницын отпустил сцепление, машина дернулась и заглохла. – А, пропади ты пропадом! Ну, давай, заводись!
Сзади послышались раздраженные гудки клаксонов. Двигатель завелся со второй попытки, Куницын торопливо воткнул передачу.
– Сцепление не бросай, – посоветовал Муразов.
– Ты меня еще поучи!
Капитан утопил педаль газа, двигатель сердито заревел, и машина успела проскочить перекресток до того, как на светофоре опять зажегся красный свет.
– Уф, – притворно перевел дух Куницын. – Ну и драндулет! Не понимаю, как люди на таких всю жизнь ездят. Вот уж, действительно, машина для настоящих мужчин!
Он включил указатель поворота и перестроился в правый ряд, а потом, вынув из кармана, протянул Муразову круглую пластмассовую коробочку размером с пятикопеечную монету. Кавказец поддел ногтем крышку и увидел покоящуюся на поролоновой подкладке невесомую блестку потайного микрофона.
– Опять? – удивился он. – Мало, что ли, я их по всему дому рассовал?
– Много, – согласился Куницын. – А толку-то? На кой ляд, скажи, пожалуйста, мне слушать, как твои коллеги в сортире на первом этаже газы выпускают? А один при этом еще и поет…
– Это Иса, – с невольной усмешкой сказал Муразов. – Он всегда поет.
– Угу. И аккомпанирует на трубе, которую ему аллах сзади приделал, – подхватил Куницын. – Короче, этот микрофон установишь у хозяина в кабинете.
Кавказец с сомнением покачал головой.
– Он всегда запирает кабинет, когда выходит.
– Правильно, – сказал капитан. – Именно поэтому его кабинет – единственная комната во всем доме, которая не прослушивается. И ты должен понимать, что это самая главная комната на всех трех этажах, которая нас больше всего интересует. Туда необходимо поставить микрофон, и ты это сделаешь. Как – придумаешь сам, на то и голова. Детали меня не интересуют, главное, чтобы сигнал из кабинета пошел не позднее завтрашнего утра.
– Это сложно, – по-прежнему держа на весу коробочку с микрофоном, сообщил Муразов.
– А я разве обещал, что будет просто? Жизнь вообще сложная штука, Аман. И для тебя она станет еще сложнее, если ты не перестанешь торговаться. В твоем положении не торгуются, а выполняют приказы. – Он включил указатель поворота и под его размеренные щелчки аккуратно причалил к бровке тротуара. – Все, ступай. Желаю удачи. Я тебя найду, когда понадобишься.
Кавказец спрятал коробочку в карман, поднял воротник куртки и, заранее ежась и втягивая голову в плечи, полез из машины. Попрощаться он то ли забыл, то ли не счел нужным, зато дверью хлопнул так, что машину ощутимо качнуло.
Куницын усмехнулся, сунул в зубы сигарету, прикурил и аккуратно, чтобы снова не заглушить капризный движок, тронул машину с места.
– Вот урод, – пробормотал он, глядя в зеркало заднего вида на удаляющуюся фигуру кавказца.
– Чтоб ты сдох, шакал, – провожая отъехавшую «пятерку» полным ненависти взглядом, вполголоса напутствовал капитана Куницына Аман Муразов.
Рекламный щит на фасаде расположенного через дорогу здания огромными кричащими буквами зазывал всех желающих приобретать коттеджи, квартиры и какие-то «таунхаусы» в ближнем Подмосковье. Аман Муразов закурил, выкурил сигарету в четыре жадных, глубоких, на все легкие, затяжки, огляделся и, не найдя поблизости урны, бросил окурок в лежащую у бордюра мокрую продолговатую кучку уличного смёта. Затем поймал такси – на этот раз вполне обыкновенное, без сюрпризов, – и, сказав водителю адрес, поехал в тот самый подмосковный поселок, название которого значилось на рекламном щите.
– Правоверным запрещается пить вино, – улыбаясь в усы, сообщил Магомед Расулов, – но пророк ничего не говорил о коньяке.
– А шутка-то бородатая, – заметил Юрий Якушев, входя в гостиную с уставленным снедью и бутылками подносом. – И борода у нее длиннее, чем у пророка.
– Это не шутка, – заявил Расулов, – это – лазейка.
– Бородатая лазейка, – задумчиво сказал Юрий. – Знаешь, на что это похоже?
– Фу, – подумав, сказал Расулов.