Фатум. Том четвёртый. На крыльях смерти

– Ну ладно, ладно! – де Аргуэлло махнул рукой.—Тебя не переслушать. Лучше налей вина или алуа[15 - Алуа – перебродивший прохладительный напиток, приготовленный из поджаренной рисовой или кукурузной муки, воды, апельсиновых корок и сахара. (Прим. автора).], я сгораю от жажды.

– Я хочу от тебя ребенка, Луис!– пропуская мимо ушей его просьбу, взмолилась она.– Помоги мне, не пройдет и года, как я смогу подарить тебе маленького ангела. Он будет похож на тебя… такой же красивый и…

– На эту тему даже шутить не вздумай! – капитан раздраженно, обжигая пальцы, затушил сигару об пол.—Так ты нальешь мне вина?

Тиберия, затаив гнев, грациозно соскочила с кровати. Подойдя к столу, где стояла оплетенная виноградной лозой большая бутыль с вином, она обернулась, уверенная, что Луис не мог оторвать глаз от ее крутых бедер, и едва не сорвалась от злости.

Капитан лежал с открытыми глазами, но смотрел не на нее, а в окно, за которым мерцали низкие юные звезды.

Глава 5

– Ну куда ты торопишься так? Вино, как любовь, требует уважения и пьется глотками,– она нежно провела пальцами по его животу.– Господи, как я скучала без тебя, истаяла вся в молитвах. Я теперь другая, Луис…

– Где, кстати, твоя мандолина? Сыграла бы, что ли? —драгун передал пустую кружку Тиберии. У него свело скулы от мысли, что мулатка не успокоится, пока не вытянет из него все жилы.

– Нет, теперь не играю,– она отвернулась, чтобы смахнуть набежавшие слезы.– Паук на чердаке давно заткал паутиной серебро моих струн…

Они замолчали. И в наступившей тишине ей вдруг стало одиноко и страшно. Она попыталась усилием воли выпить еще вина, чтобы веселый хмель согрел и озарил ее печаль. И на какой-то миг Тиберии показалось, что сие удалось. Она беззаботно рассмеялась, шутливо покачивая головой и, будто невзначай, отмахнулась,– ровно злая судьба в шутку желала напугать и посмеяться над нею, а она вот раскусила это и теперь смеется сама. Но без эха, без отзвука ронялся и тут же гиб одинокий ее смех… И еще играли усмешкою красивые губы, а в глазах… уже вновь нарастал неуемный страх. И вновь повисало тягучее молчание, точно никто и никогда не смеялся здесь.

– Мне холодно, я замерзла,– сказала она и уж несмело прильнула к нему: – Ты спишь?

– Нет,– он вздохнул и повернулся к Тиберии спиной.

– Но где мы увидимся еще? – она затаила дыхание.

– Не знаю.

Тиберия бросила взгляд на сундук со своим тряпьем, на окно и дверь, на тесные стены, обступившие со всех сторон, и ей вдруг показалось, что отовсюду на нее взирало голодное ожидание затаившейся беды. Она с угасающей надеждой обернулась к любимому; тронула его за плечо. Он безучастно лег на спину, совсем чужой и холодный.

– Ну вот что,– слезы душили ее, не давая говорить.—Я так долго прикидывалась дурой, что могу понять, когда ты прикидываешься дураком.

– Тиберия!

– Замолчи!

– Нет уж, послушай! – он резко откинул покрывало и сел на кровати.– Знаешь, честно говоря…

– Это кто тут будет говорить честно? – она истерично расхохоталась.– Ты? Я не верю!

– Заткнись, шлюха!

– Это я-то шлюха? Да я ждала тебя год…

– А брат? До меня докатились слухи…

– Ах, вон что, младшего братца вспомнил! А не ты ли всучил меня в его лапы, дрянь?..

– И всё же,– Луис холодно сжал губы, каменея лицом.

– Двум богам служить нельзя. Ты и так знаешь,– я выбрала тебя. Да и брат твой мальчишка…

– Ты это только поняла сегодня?

– Вчера,– она снова захохотала сквозь слезы и прижалась к нему: – Когда начинаешь иметь дело с настоящим мужчиной… Неужели не видишь, как я люблю тебя? Ну погрей же меня,– она ляснула зубами скорее от нервной дрожи, чем от озноба, и еще плотнее прижалась к его груди.

Он пристально, в упор посмотрел на ее красивое скуластое лицо с темными, что тропическая ночь, глазами под густыми ресницами, на большой, чувственно очерченный рот и с раздражением ощутил, как его желудок и чресла вновь стали сливаться и затягиваться в какой-то приятно ноющий узел.

– Ты вернулся ко мне, мой солдат. К своей Тиберии. Расслабься и отдохни.

Черная пена волос ее заскользила по его животу вниз. В какую-то минуту, не видя ее лица, а только разметавшиеся по его груди локоны, он вновь представил Терезу. «При свече все женщины красавицы, а кошки серые…» – вспомнились ему почему-то слова отца, но тут же в памяти всё полетело вверх дном и он почувствовал, что в его мозгу вспенивается какой-то магический котел блаженства и страсти…

* * *

– Тебе было сладко? – Тиберия боролась за любимого, как могла. Она вынула из коробки Луиса сигару и, прикурив, с улыбкой протянула ему. На кончике осталась влага ее губ, и капитан, отдыхая телом, с чувственным удовольствием зажал сигару в зубах.

– Ну скажи, о чем ты всё думаешь? Что-то случилось? Хочешь еще вина?

– Нет, но с тобой мне было действительно сладко.

– Хочешь, я навек останусь с тобой…

– Если что? – он усмехнулся в душе наивности Тиберии.

– Если ты… согласишься…

– Ребенок? И этот довод ты собираешься бросить на весы нашего романа?

– Да! – почти выкрикнула она, интуитивно чувствуя его иронию.

– Ну так вот, уясни,– Луис терял остатки терпения.—Уж не знаю, какое колдовство свело нас вместе в Сан-Ардо. Но знай, что никаким колдовством тебе меня не удержать.

– Когда собираешься уезжать? – Тиберия уткнулась лицом в подушку.

– Завтра. И думаю, что с утра. Все люди за чем-то гоняются. Это и есть наша жизнь… Иначе было бы скучно.

– Может быть,– она злобно взглянула на его отрешенное лицо, на усы, которые так любила, и с отвращением передернула плечами: – Стало быть, ты тоже… решил поиграть со смертью?

– Видишь ли,– Луис холодным и странно спокойным жестом воздел руки и сжал пальцами виски.– Моя жизнь кончена… Мне осталось только мстить. Я солдат своей любви.

– Любви? – глаза Тиберии вспыхнули.

– Да. Я люблю другую.

– Не может быть!

– Со мною может быть всё.

– Тогда зачем? Зачем надо было приезжать сюда? —губы ее дрожали.