Кровавый пир

– Идем, идем! Батюшка и то заждался!

Они вошли в ту же горницу, где теперь стоял накрытый и уставленный сулеями и кубками стол. Старик торопливо помолился на образа и захлопал в ладоши. Слуги стали вносить кушанья. Сначала принесли супы: ботвинью со свежею белорыбицею, уху и суп с ушками – и всего должен был отведать князь.

– Ты на походе, – говорил старик, – где не доспишь, где не доешь. Кушай на милость!

Потом стали нести пироги с начинкой: из каши, из налимьих печенок, из говядины, из луку. Потом принесли курицу с рисом, гуся с кашей, утку с яблоками, а там рыбу всякую и, наконец, поросенка, бараний бок и говядину.

Князь ел до изнеможения, а старик с сыном все уговаривали его еще покушать.

Наконец убрали кушанья, внесли варенья, оладьи и появились мед, вино и разные наливки.

Тогда старик обратился к князю:

– Что ж за наказы те, которые ты к воеводам возил? Война, што ли?

– Нет, про разбойника, казака Стеньку Разина. Слышь, опять поднимается. Так чтобы вели себя сбережением, друг другу помощь правили.

– С нами крестная сила! – воскликнул старик, крестясь. – Да неужто опять?

– Ох, не дай Бог! Помню тогда, лета три назад, его тут опасались мы. Сколько страхов было, и не приведи Бог!

– Чего три года! – сказал князь. – Тогда он без силы был. А вот всего год, как он в Астрахани был, воеводам повинную принес, а те возьми да его со всеми, почитай, стругами да молодцами на Дон отпустили. Чего со стругами! Пушки ему оставили, казны не отняли. Он ушел да сейчас две кошмы и разбил. Я им государеву грамоту возил: корит он их в небрежении. А они: завсегда, говорит, так делают, коли повинится кто! Завсегда! – разгорячился князь. – Да ты знай с кем. На то ты воевода. Упустили его, теперь лови! А с Дону отписывают, что великую силу сбирает на Волгу идти! Народ мутит!

– Вот, вот! – закивал старик головою. – А намедни мимо нас нищие проходили, так все про его песни пели, а потом, глядь, холоп мне и говорит: недолго вам над нами коряжиться. Придет ужо наш батюшка.

– Ну, – я и показал ему» батюшку»! – засмеялся Сергей. – Спину?то в кашу обратил! Попомнит!

– Тяжело будет! – вздохнул старик. – Народ?то по Волге все сбродный, вольница! Беды!..

– Ну, теперь воеводы насторожатся, – успокоил его князь, – отпор дадут.

– Кабы дали, – с усмешкой сказал Сергей, – взять хоть бы нашего. Боров боровом! Куда ему воевать?

– Ох, беды, беды! – повторил старик и, поклонившись, ушел к себе спать.

Скоро в доме все спали. А вечером сели за ужин, и опять пошли те же беседы про холопов и Стеньку Разина.

Потом снова полегли все спать уже на ночь.

Тихая ночь спустилась над усадьбою Лукоперова.

Сторожа уснули, собаки без толку лаяли, бегая по двору, а сзади усадебного дома через высокий частокол прямо в сад ловко и неслышно перелезал Василий Чуксанов, дворянский сын.

Знал он и куда лезет, и зачем, потому что, спрыгнув на землю, не обращая внимания на темноту ночи, прямо пошел по тропинке к малиннику и там, трижды прокричав совою, замер в ожидании.

Почти тотчас подле него появилась стройная фигура девушки, и он крепко сжал ее в своих объятиях.

– Сердце мое, рыбочка, здравствуй! – зашептал он. – Ну что, думала про меня?

– Думала, – тихо ответила Наталья, – сегодня в поле цветы рвала и все гадала: любишь, нет…

– А что вышло?

– Вышло, что любишь…

– Верно! Как душу люблю! – Василий снова обнял ее и поцеловал.

– Стой! – сказал он. – Слезы? О чем?

– Все о том же, Вася, – ответила, прижимаясь к нему, Наташа, – не на радость любимся. Ничего из этого не будет.

Лицо Василия угрюмо нахмурилось, но Наташа не видела его в темноте.

– Если правда любишь, уйдем! Я говорил тебе, – сказал он, – на Яик пойдем, на Дон. Там я хутор достану…

Наташа задрожала в его объятьях.

– Не могу, милый! Как подумаю, что батюшка за это проклясть может, так и сомлею от страха. Какое счастье, если умру когда, то и земля не примет!

– Бабьи сказки, – с горечью сказал Василий, – не любишь. Так и скажи. Любо тебе вот ночью выходить, голову дурить…

– Вася! – в голосе Натальи послышались слезы. – Зачем ты это? Такая ли я?

– Ну, ну, прости, мое солнышко, – поспешно сказал Василий, – сердце у меня такое обидчивое. Сейчас и закипит. Верю тебе, верю… А все же больно, Наташа! Что я им сделал, чем я хуже других! Али что беден?..

– Тсс! Мил ты мне, Вася, и в бедности. Пожди! Знаешь…

– Ну?

– Вот уедет брат. Я батюшку улещать начну. Может, и примиритесь. Тогда легко будет.

– Примиритесь! Я?то не прочь, он мне худа не делал, а он?то…

– Его я упрошу. Пожди, Василий!

– Да тебя, моя радость, всю жизнь ждать буду! Без тебя уже нет для меня счастия…

Он опять обнял ее и начал целовать. Она зажмурилась и принимала его ласки.

– Как подумаю, что они тебя выдать могут за немилого, кровь во мне так, словно вода в колесе, и забьется. Думаю, всех убью, ее вызволю! – заговорил он опять.

Наталья горделиво усмехнулась:

– Ни за кого, кроме тебя, не выйду. В монастырь уйду лучше!

– То?то!.. К вам, слышь, гости приехали? – спросил он.

– К брату, – ответила. Наталья, – приятель. Князь, а как звать и не вспомню.