Двоевластие

– А откуда у тебя деньги, ежели ты крест пропил! – спросил он.

– А вот он! – засмеялся ярыжка, показывая зажатые в кулак алтыны.

– Братцы, ограбил он нас!.. – закричал тот, – пока дрались, он денежки уволок. Мои алтыны! Держи!

Но уже было поздно: ярыжка скользнул за дверь и мчался по двору так, что его подошвы хлопали, словно лошадиные копыта.

– Ну, подожди, окаянный, я тебя сцапаю! – прохрипел ограбленный.

– А ты подерись еще малость!

Не ходи кума на мост,
Там провалишься, —

раздалась пьяная песнь скоморохов, и они пустились в пляс.

Одна из женщин затопталась на месте, махая платком, сорванным с головы.

– Люблю! Отхватывай, Аленка! – закричал захмелевший молодой стрелец.

В это время Эхе заметил кривого рыжего и его товарища. Они пили и о чем?то спорили. Эхе перешел на другое место и сел подле них, все думая услыхать имя хорошенького мальчика.

– Волчья сыть! Пять рублей кожею дал, – сказал рыжий.

– Себе и бери ее, а нам серебро отдай, – ответил раскосый.

– Нет, брать все пополам. Кожу пропьем, а эти разделим. Эй, Аленка! – закричал рыжий.

К нему подбежала толстая женщина.

– Пить будем! Тащи красоулю!

– Важно, ой, важно! – вскрикивал купчик, глядя на пляшущих скоморохов, и, вдруг взвизгнув, сам пустился притоптывать.

Я в кусточки пошла,
Добра молодца нашла!

Стены затряслись от топота ног.

– Вот как у нас, немчин! – кричал купчик отплясывая, – умеешь так?.. Уф! – И он упал на лавку, вытирая грязной рукою вспотевший лоб. – Будет плясать! – сказал он, – пить станем. Всех пою! – Молчаливый до времени, он стал теперь амфитрионом {То есть предводителем.} и, разливая всем по кружкам водку, заговорил с каждым. – Пирование теперь у нас будет… Эх!

– Закурим! – отозвался угрюмый подьячий.

– Чай, и вы за тем сюда пришли? – спросил Михеич скоморохов.

– Вестимо, за тем же, – ответил раскосый – товарищ рыжего, – теперь, говорят, на площадь?то мед, пиво выкатят, на три дня гулянка!

– Слышь, из тюрем выпустят!

– Всем ярыжкам награда будет!

– Ну?

– Кому плетью, кому просто тычком!

Все засмеялись.

– Что же будет завтра? – спросил начинавший хмелеть Эхе.

– Ах, ты, немчин, немчин! – с укором сказал купчик, – завтра наш царь – батюшка своего батюшку встретит. Из полона вызволил его, от ляхов поганых {Филарет (до пострижения – Федор) Никитич Романов в сане митрополита ростовского был отправлен под Смоленск вместе с другими послами к польскому королю Сигизмунду просить сына его на всероссийский престол с тем, чтобы он принял православие; но Сигизмунд, раздраженный этой просьбой, отправил его в плен в Польшу, где он и пробыл девять лет. (Примеч. авт.)}!

– Нас?то завтра по всей дороге вытянут. Стой! – гордо заявил молодой стрелец.

– А вы, чай, к Федьке за ребятишками? – спросила тем временем толстая баба у рыжего.

– Вестимо, не без этого, – ответил он, – калечных надо да плясунишку.

– Есть у него, есть! – сказала та, – намедни он их штук шесть купил. Жмох!

– Уж это как быть должно!

Компания хмелела. У Эхе уже слипались глаза. Размалеванная женщина шептала ему:

– Возьми с собой в клеть!

– Идем! – ответил Эхе и встал, шатаясь от выпитой водки.

Купчик хотел с ним поцеловаться, поднялся, но тут же покачнулся, упал под стол и моментально захрапел.

Женщина провела капитана в клеть, что стояла особняком в глубине двора, но Эхе не мог заснуть, несмотря на выпитое им. Он снял тяжелые сапоги и латы, отвязал меч, но из осторожности не снимал кушака и камзола. Ему было невыносимо душно в тесной клети, он вышел на двор, обошел избу и вошел в сад, тянувшийся позади нее. Бродя по саду, он наткнулся на большой деревянный сарай с маленькими оконцами.

Чем?то таинственным, мрачным веяло от этого здания, запрятанного в чаще, особенно теперь, среди ночной тишины и мрака. Эхе, положив руку на нож, осторожно обошел вокруг сарая и уже хотел уйти, как вдруг в стороне послышались шаги. Он спрятался за дерево и увидел Федьку Беспалого. Тот вел за руку мальчика и говорил ему:

– Ну, ну, не хнычь! Здесь много таких же мальчишек… и девчонки есть. Тебе весело будет!

– Мамка моя! Мамка моя!.. Не хочу тут быть! – тихо воскликнул мальчик, задыхаясь от слез.

– И мамка сюда придет! Ну, иди, что ли! – и, отворив дверь сарая, Федька толкнул туда мальчика и снова запер дверь висячим замком. Эхе вышел из засады, когда Федька удалился, и неохотно побрел в свою клеть. В своей походной жизни он видел всякие виды и приучился не вмешиваться в чужие дела, но этот мальчик и его участь как?то интересовали его помимо воли. Он вошел в клеть, но спать уже не мог и беспокойно ворочался с боку на бок. Наконец он встал, надел латы, взял шлем, опоясался мечом и вышел на двор, а потом на пустынную улицу.

III

Княжья расправа

Князь Теряев – Распояхин во время своего пребывания в Москве всегда гостил у Федора Ивановича Шереметева, начальника вновь основанного аптекарского приказа, с которым сдружился после неудачного похода под Новгородом против Делагарди; тогда князь был ранен и лечился через него у Дия.

Федор Иванович души в нем не чаял, отчасти чуя в своем друге могучую силу и недюжинный ум, и отвел ему две горницы в своем доме в Китай – городе.

Сейчас, после разорения, построил ему эти хоромы немец из слободы. Затейливо они были выстроены: с теремами, с башенками, с клетями и холодушками, с расписными печами внутри и затейливыми балясинами снаружи. На обширном дворе раскинулись еще добрый десяток изб да бани, да сараи, потому что Федор Иванович держал до полутысячи человек челяди, как подобало в то время знатному человеку.