Сын теневой стороны

Она должна была согласиться, чтобы у нее взяли яйцеклетки, лишили их клеточных ядер, а на их место имплантировали другие – содержащие генетический материал, извлеченный из останков древней девушки. После экстракорпорального оплодотворения один эмбрион должен быть имплантирован в ее матку (другой был заморожен на всякий случай), и если бы все прошло успешно, Сара Коэн родила бы дочь Самсона…

– Сара! Мы предлагаем тебе принять участие в необычном, совершенно невероятном проекте! Он будет в тысячу раз круче, чем все приключения Индианы Джонса вместе взятые! Для науки он будет значить больше, чем открытие могилы Тутанхамона! Благодаря тебе, возможно, удастся вернуть миру одно из исчезнувших племен Израиля.

Лицо Сары покрылось красными пятнами, она ничего не говорила, только возбужденно кивала головой в знак согласия и без колебаний подписывала подсунутый ей доктором Элиасом К. Рутом документ, даже не читая его.

– Сара! Ты не можешь не отдать нам ребенка! Ты прекрасно знаешь, что была всего лишь инкубатором.

– Нет! Нет! Никогда! – девушка впала в истерику, кричала и бросалась с кулаками на врача и акушерку. – Нет! Я не отдам ее! Она моя, я ее родила, я ее выкормила. Вы ничего не понимаете! Никогда! Никогда!

– Сара! Успокойся, ты не оставляешь нам выбора! – голос доктора прозвучал угрожающе.

– И что вы со мной сделаете? Я не отдам ребенка, и все!

– Ты подписала документ. Ты отказалась от нее до того, как произошло зачатие!

– И что с того?! Я обращусь в СМИ! Я найму хорошего еврейского адвоката, а они лучшие! Я выиграю у вас в любом суде!

Доктор многозначительно посмотрел на акушерку и, дождавшись, пока та выйдет из комнаты, сказал разгневанной девушке:

– Ну, хорошо. Посмотрим. Мы все обсудим, но сейчас ты должна успокоиться, остыть.

– Отдайте мне мою маленькую крошку… – всхлипнула Сара.

Вошла акушерка и протянула ей ребенка. Девочка выглядела на три-четыре месяца и была совершенно здорова, без каких-либо нарушений или генетических дефектов, что, скорее, можно было отнести к разряду чудес, нежели к научным достижениям и заслугам Рота.

– Накорми ее, а потом отдохни. Хорошо?

Сара постепенно успокоилась, приложила младенца к груди, и тот принялся с жадностью сосать ее молоко. Накормив малыша досыта, мать отняла его от груди и опустила на подушку рядом с собой. Положив голову на локоть, она с нежностью рассматривала его крохотное личико. Ребенок заснул.

Сара почувствовала жажду. Она потянулась к тумбочке возле кровати за бутылкой негазированной воды, отвернула крышку, налила себе больше половины кружки и залпом выпила.

Время текло медленно, словно просачиваясь сквозь толстый слой песка. Веки роженицы становились все тяжелее. Ей хотелось открыть глаза, но сил на это уже не было. И прежде чем она провалилась в бездну беспамятства, до ее ушей еще долетали приглушенные голоса. Какой-то мужчина спросил:

– Что нам с ней теперь делать?

– Киньте в мусоросжигатель.

– Слишком большая. Она не поместится в печь.

– Тогда, черт возьми, разрежьте ее! От нее не должно остаться никаких следов…

Она пыталась подать хоть какой-нибудь знак, что жива, но не могла пошевелиться. Затем послышался скрип открывающейся двери. Кто-то бросил ее безвольное тело на каталку, откуда-то издалека до ее ушей донесся детский плач.…

Пергамент

Епископ Сандомирский, склонившись над столом, неловко – а может, и намеренно, провокационно – делал вид, будто с большим вниманием изучает некие документы, при этом лишь изредка, на долю секунды, поднимая глаза на сидящего напротив него священника. На вид тому было около пятидесяти лет, и он недавно вернулся из Рима в свою домашнюю епархию.

– Я тоже некоторое время жил в Риме, – говорил епископ не то своему визави, не то самому себе. – Да… прекрасные времена… Эти очаровательные вечера у Тибра… Не так ли? Архивы немного запущены… там надо кое-что привести в порядок… Помочь архивариусу… Со временем, когда появится опыт, удачно пойдет работа, дадим самостоятельные занятия… да… доверим какую-нибудь более ответственную должность…

Не отрывая взгляда от бумаг, он сделал рукой небрежный жест – махнул в сторону священника, указывая при этом на дверь. Так он одновременно и прощался, и заявлял, что ему уже больше нечего сказать.

Священник неспешно поднялся, склонил голову и, пробормотав что-то на прощание, вышел в коридор. В открытой настежь двери напротив епископского кабинета стоял отец Томас, секретарь, красивый блондин с пшеничными волосами и васильковыми глазами. Изучающим взглядом сквозь прищуренные веки он проводил визитера, при этом с иронией слегка скривив губы. Эта улыбка была сдержанной и почти незаметной, но отец Владислав Лещиц Бялецкий[11 - Имя героя говорит о его дворянском происхождении. Лещиц – название герба, к которому принадлежит его дворянский род.] все равно уловил ее, и ему стало неуютно. Ведь еще совсем недавно в Ватикане он принадлежал к числу тех, кто решает за других, а теперь другие решают за него… Такова жизнь. Но в голове внезапно промелькнула мысль, что случайностей не бывает, ведь все запланировано… Только кем и что?.. Он надеялся, что придет время, и он, возможно, поймет…

В Ватикане перед отъездом он услышал, что это временная ссылка, она не навсегда. Однако для бывшего сановника одной из важнейших римских дикастерий[12 - Дикастерия – учреждение, ведомство в Ватикане.] это была трудная и унизительная ситуация.

Отец Петр Кукелка, директор епархиального архива, или, как назвал его епископ, архивариус, свою работу в данном учреждении рассматривал лишь с точки зрения ее полезности для его научной работы. С огромной благодарностью в сердце, хотя и с каменным лицом, он приветствовал крепким рукопожатием присланного ему помощника.

– Вам здесь скучно не будет.

– Я надеюсь сделать что-нибудь полезное.

– У вас есть ученая степень?.. – не то спросил, не то констатировал Петр.

– Да, я получил степень доктора гуманитарных наук в области истории. Более узкая специализация – архивное дело. Но мое увлечение – палеография и археология. Вот только это уже, скорее, личное, без какого-либо формального обучения.

– А как же богословие?

– Конечно… я изучал в Риме… догматическое… А потом, как вы знаете, я работал там в Конгрегации.

– Да-да. Это я знаю. А у вас есть какая-нибудь специализация или любимая тема?

– Эсхатология.

– Ну что ж, добро пожаловать, говорю вам еще раз, уже без всяких опасений и от чистого сердца. Вы мне ничем не угрожаете. Вам, должно быть, известно…

– Ко мне можно обращаться по имени. Между нами небольшая разница в возрасте, хотя и значительная в должности… в настоящее время.

– Хорошо… хотя это слишком сильно сокращает дистанцию… – Петр немного поколебался. – Ну… но… ладно! Тогда я от всего сердца приветствую тебя, ты мне ничем не угрожаешь, – директор широко улыбнулся. – Я пишу докторскую. Только меня интересует девятнадцатый век. Гетеродоксальные движения на территории русского владычества и прежде всего мариавиты. Поэтому мы не будем мешать друг другу на поприще науки.

Он сделал паузу и, взглянув из-под очков на новоприбывшего священнослужителя, заметил:

– Как сегодня жарко и душно здесь. Тебя не мучает жажда? Может, немного воды? Газированной?..

– Да, спасибо.

Петр придвинул свой стул к стулу Владислава и, сильно наклонившись в его сторону, одной рукой стал разливать по стаканам стреляющую микроскопическими пузырьками газа минералку, другую же руку опустил на верхнюю часть его бедра, крепко сжав при этом пальцы.

Владислав на мгновение застыл с явным выражением брезгливости на лице, а затем решительным движением столкнул руку Петра со своей ноги.

В тот же миг директор громко и искренне рассмеялся, а потом добавил:

– Ну и слава Богу. Прости, мне пришлось подвергнуть тебя этому небольшому тесту, чтобы выяснить, не заразился ли ты случайно «римской болезнью». Но я вижу, что нет. Я предпочитаю знать, с кем работаю, чтобы потом не было никаких сюрпризов или недомолвок. Когда ты сюда вошел, мне показалось, что руки у тебя слишком мягкие в сочленениях, – он понимающе подмигнул Владиславу.

Священник ничего на это не ответил, только опустил глаза и уставился на поданный ему стакан.

Некоторое время они молча пили воду.

– А теперь пошли смотреть архив, – сказал наконец отец Петр.