Французский «пролетарий» и русский общинник

Французский «пролетарий» и русский общинник
Ангел Иванович Богданович

«Когда люди стар?ются, они пишутъ воспоминанiя, въ которыхъ съ перваго слова заявляютъ. что прежде было все лучше. И солнце св?тило тогда ярче, и люди были добр?е, умн?е, великодушн?е, а, главное, жилось весел?е, бодр?е и легче. Отдалъ дань этой общечелов?ческой слабости и г. Мертваго въ своихъ, вообще, очень интересныхъ воспоминанiяхъ – „Не по торному пути“, посвященныхъ его блужденiямъ по св?ту, въ поискахъ за лучшимъ разр?шенiемъ хозяйственныхъ вопросовъ…» Произведение дается в дореформенном алфавите.

Ангелъ Ивановичъ Богдановичъ

Французскiй «пролетарiй» и русскiй общинникъ

Когда люди стар?ются, они пишутъ воспоминанiя, въ которыхъ съ перваго слова заявляютъ. что прежде было все лучше. И солнце св?тило тогда ярче, и люди были добр?е, умн?е, великодушн?е, а, главное, жилось весел?е, бодр?е и легче. Отдалъ дань этой общечелов?ческой слабости и г. Мертваго въ своихъ, вообще, очень интересныхъ воспоминанiяхъ – «Не по торному пути», посвященныхъ его блужденiямъ по св?ту, въ поискахъ за лучшимъ разр?шенiемъ хозяйственныхъ вопросовъ. «Пятнадцать л?тъ тому назадъ,– говоритъ онъ,– въ Россiи были еще всякiе вопросы, которые мучили, волновали; эти вопросы заставляли искать отв?та и не нашли еще тогда себ? разр?шенiя въ игр? въ винтъ и кутежахъ. „Было время, a теперь другое“, говоритъ поговорка. У всякаго былъ свой вопросъ, всякiй искалъ своего raison d'?tre и всякiй разр?шалъ его по своему». Въ его словахъ есть доля правды. Положимъ, и теперь всякихъ вопросовъ хоть отбавляй, но правъ авторъ, что теперь мы равнодушн?е къ нимъ и не очень утруждаемъ себя исканiемъ отв?товъ, предпочитая плыть по теченiю, которое куда-нибудь да вынесетъ…

Г-на Мертваго волновали и интересовали вопросы сельскохозяйственные. Тогда вс?хъ привлекали статьи покойнаго Энгельгардта, для многихъ явившiяся своего рода откровенiемъ. Перечитывая ихъ теперь, намъ уже трудно понять, что такъ увлекало читателей 70-хъ годовъ, которымъ эти статьи словно открывали новый мiръ, куда, по обычаю русскихъ людей, немедленно началось паломничество. Въ Батищево, им?нiе Энгельгардта, одни шли съ в?рою обр?сти «спасенiе души», какъ, спустя н?сколько л?тъ, другiе шли съ тою же ц?лью въ Ясную Поляну. Иные им?ли въ виду бол?е простыя и практическiя задачи: они хот?ли поучиться, какъ вести хозяйство въ деревн?, откуда до сихъ поръ вс? б?жали, кром? кулака. Къ числу посл?днихъ принадлежалъ и г. Мертваго, рисующiй н?сколько любопытныхъ очерковъ изъ своего пребыванiя въ Батищев?. Но насъ интересуютъ не они, a т? «тонконогiе», – какъ ихъ прозвали крестьяне, – которые въ землед?льческой химiи вид?ли средство для «спасенiя души», a въ фосфорит? – рычагъ, съ помощью котораго они нам?ревались вознести русскую деревню на небывалую высоту.

Подумаешь, съ какой простотой разр?шались тогда вопросы. Но эта простота характерна не только для тогдашняго времени. Черезъ всю краткую исторiю русской интеллигенцiи проходитъ красною нитью общая черта «тонконогихъ» – необыкновенное легкомыслiе, съ которымъ мы хватаемся за всякiя средства для спасенiя души. Начиная съ дiалектики Гегеля, въ которой еще Б?линскiй вид?лъ одну изъ панацей (положимъ, быстро отъ нея отказавшiйся), и до самонов?йшаго видоизм?ненiя ея – «марксизма», – мы твердо уповаемъ, что можемъ изыскать средство, которое насъ «спасетъ». To и д?ло проявляются пророки, благод?тельствующiе гр?ншаго обывателя новымъ средствомъ, и немедленно являются посл?дователи, съ восторгомъ хватающiе «новое слово», какъ принято y насъ называть открыгiя, до которыхъ русскiй челов?къ «своимъ умомъ дошелъ». Иногда это бываетъ трогательно, но въ огромномъ большинств? случаевъ – см?шно, обнаруживая въ насъ отсутствiе того, что европейцы называютъ «уб?жденiями». Это тоже отличительная наша черта, – полная свобода отъ всякихъ уб?жденiй, хотя и н?тъ въ мiр? другого общества, въ которомъ такъ горячо и много говорили бы насчетъ уб?жденiй, какъ въ нашемъ.

Отчего это зависитъ? Причины такого печальнаго явленiя, этой неустойчивости русской «души», скрыты глубоко въ условiяхъ нашего общественнаго быта и, прежде всего, въ слабости нашей культуры. Европеецъ, появляясь на св?тъ Божiй, уже несетъ въ себ? зародышъ т?хъ прочно-сложившихся взглядовъ и уб?жденiй, которыя его д?ды и отцы завоевали въ свое время, выносили въ себ? и кровью заплатили за нихъ. Въ путешествiяхъ нашихъ туристовъ часто встр?чаются насм?шки надъ н?которыми особенностями европейцевъ. Больше всего достается англичанамъ, которые нигд? не изм?няютъ своимъ привычкамъ. Ничего подобнаго y насъ н?тъ, откуда и проистекаетъ наша чрезвычайная воспрiимчивость и неустойчивость. «Общiй характеръ нацiй,– зам?чаеть г. Мертваго,– опред?ляется не возможностью изв?стнаго направленiя, но уже сложившимся направленiемъ въ данный историческiй моментъ. Теперь пока мы еще можемъ называть себя нацiей чиновничьей – служебной». A взгляды, т?мъ бол?е уб?жденiя, вовсе не нужны чиновничьей сред?, которая обязана выполнять и сл?довать предписанiямъ начальства. To же самое происходить и въ интеллигенцiи, гд? роль начальства сегодня изображаетъ Энгельгардтъ, завтра Толстой, посл? завтра Марксъ. Каждому изъ нихъ русскiй интеллигентъ воздаетъ сл?дуемое, и такъ какъ, въ сущности, къ ихъ «предписанiямъ» онъ относится также легко, какъ легко увлекается ими, то въ конц? концовъ онъ оказывается въ той или иной канцелярiи, гд? вчерашнiй «марксистъ» или «народникъ» съ усердiемъ выводитъ отношенiя и подшиваетъ «входящiя» и «исходящiя»…

Г. Мертваго, посл? своихъ батищевскихъ опытовъ – изображать работника изъ «тонконогихъ», направился въ Европу и, между прочимъ, въ Парижъ, гд? поступилъ въ работники къ огороднику. Чему и какъ онъ тамъ учился,– интересующихся отсылаемъ къ его книг?, вполн? заслуживающей такого вниманiя. Для насъ зд?сь любопытн?е всего его сравненiя т?хъ условiй, въ которыхъ живетъ европейскiй «пролетарiй» и нашъ русскiй общинникъ. Каждому нзъ нашихъ читателей хорошо изв?стно, сколько безкорыстныхъ слезъ пролила русская литература надъ этимъ несчастнымъ «пролетарiемъ», и какъ въ прим?ръ ему и поученiе восп?вала она нашего «общинника». Побывавъ въ роли того и другого, г. Мертваго является довольно компетентнымъ судьей и въ вопрос?, кому изъ нихъ живется лучше. Когда онъ заявилъ Энгельгардту о своемъ желанiи учиться y него, тотъ прислалъ свои условiя, изъ которыхъ выписываемъ сл?дующiя: «2) Пом?щаются и харчуются (желающiе работать) вм?ст? со вс?ми рабочими. Пом?щенiе – сарай и изба. Харчи – черный хл?бъ, щи со свинымъ саломъ, крупникъ или каша. Въ постные дни сало зам?няется коноплянымъ масломъ. По праздникамъ сотка водки. 3) Жалованье получаютъ полное или половинное, или ничего, смотря по работ?. Полное жалованiе iюль, августъ – 6 p., сентябрь – 5 p., остальные м?сяцы по 8 р.»

Въ письм? къ Мертваго Энгельгардтъ пишетъ, что будетъ говорить «ты», ибо «назвался груздемъ – пол?зай въ кузовъ». Это «ты» чрезвычайно характерно для насъ.

Г. Мертваго говоритъ дальше, что эти условiя были лучшими для рабочихъ всей м?стности, гд? находится Батищево, и крестьяне шли къ Энгельгардту особенно охотно, такъ какъ «харчъ былъ вполн? удовлетворительный». Самъ онъ, впрочемъ, какъ и другiе «тонконогiе», не могъ его ?сть, и пропитывался молокомъ. Если любознательные читатеди заглянутъ въ земскiе сборники по текущей статистик?, они увидятъ, что условiя Энгельгардта, приблизительно, среднiя для всей Россiи: везд? почти жалованье на хозяйскихъ харчахъ колеблется около 60 р. въ годъ, л?томъ около 6–8 p., зимой около 3–4.Рабочими являются везд? крестьяне-общинники, и если охотно идутъ на такiя условiя, значить находятъ ихъ для себя выгодными, ибо ничего лучшаго не им?ютъ. Если бы «общинныя условiя» жизни были лучше, это повлекло бы за собой, какъ необходимое поол?дствiе, и повышенiе заработной платы, и улучшенiе содержанiя. Связь между т?ми и другими условiями столь ясна, что н?тъ надобности на ней дольше останавливаться.

Зат?мъ, спустя два года, г. Мертваго работалъ y хозяина-огородника въ Париж?. Жалованье «полнаго работника» на хозяйскомъ содержанiи составляло въ его время 60–65 франковъ въ м?сяцъ, что по курсу 1862 г. равнялось 25–30 p. A условiя содержанiя были сл?дующiя. Онъ и другой работникъ Поль пом?щались въ особой комнат?; «въ ней стояло 2 кровати съ мягкими шерстяными тюфяками; подушка и постельное б?лье были также отъ хоазевъ». Какъ это напоминаетъ «сарай», гд? пом?щались работники Энгельгардта! Работа начиналась въ четыре часа утра, но «прежде ч?мъ идти на работу полагалось выпить полъ-чайнаго стакана коньяку („по праздникамъ сотка водки!“) и закусить его хл?бомъ – это нааывалось „prendre la goutte“ (капельку пропустить)». Въ 7 часовъ возвращался другой работникъ съ поля, гд? онъ бралъ навозъ для огорода, «и мы, прежде ч?мъ разгружать возъ, принимались втроемъ (съ хозяиномъ) „cas-ser la cro?te“, т. е. закусывать хл?бомъ, сыромъ бри съ холодными остатками ужина, запивая ?ду стаканомъ краснаго вина» («по праздникамъ сотка водки!»). Работа, зат?мъ, продолжалась до 11 часовъ, когда наступало время завтрака. «Подавалось одно кушанье – какое-нибудь жареное съ соусомъ изъ овощей и, по обыкновенiю, сыръ и вино („по праздникамъ сотка водки!“). Посл? завтрака вс? ложвлись спать, причемъ на ?ду и отдыхъ полагалось 2 часа, посл? которыхъ мы прянимались за прерванныя работы и продолжали ихъ до 4 часовъ, когда приходило время об?да, состоявшаго изъ мясного сyпа, овощей (артишоки, цв?тная капуста и т. п.), мяса (обыкновенно изъ супа, a иногда, если супъ былъ съ саломъ, то жаренаго мяса), салaта, если во время ягодъ – земляника, или малина съ краснымъ виномъ („по праздникамъ сотка водки!“) и кофе. Такимъ образомъ, об?дъ состоялъ всегда изъ 4 блюдъ и кофе». Посл? об?да отдыха не было, въ виду особаго характера работы, которая и продолжалась до 10 часовъ вечера, когда «вс? садятся ужинать и расходятся спать». Итого, пять разъ въ день ?да, и притомъ, такая, о которой не можетъ мечтать «властитель русскихъ думъ» – чиновникъ, хотя на его долю и приходится 18 % изъ нашего миллiарднаго бюджета.

Положимъ, такiя условiя работы не могутъ быть разсматриваемы, какъ общiя для всей Францiи. Близость Парижа не можетъ не оказывать влiянiя, о чемъ говоритъ и г. Мертваго. Но несомн?нно, что «пролетарiй», узнавъ объ условiяхъ «общинника», врядъ ли пожелалъ бы пом?няться съ нимъ, какъ бы ему ни захваливали зту пресловутую общину. Т?мъ бол?е, что и y себя на родия? онъ им?еть общину. «В?дь и зд?сь,– говоритъ г. Мертваго,– деревня называется „la commune“, т. е. община, и, благодаря этому, зд?сь мостовыя, шоссе, общественныя школы,– и люди не тратятъ времени безполезно на печенiе хл?ба каждый для себя, на заготовленiе запасовъ каждый для себя, a д?лаютъ все это люди, которые спецiально этимъ занимаются. У насъ община ст?сняетъ способности челов?ка (не ст?сняя, впрочемъ, кулака, который въ общин? чувствуетъ себя, какъ рыба въ вод?): она приравниваетъ его къ одной сенькиной шапк?; зд?сь община помогаетъ ему легче жить, но ни въ чемъ не останавливаетъ хозяина въ его задач?».

Когда y насъ говорятъ объ «общин?», выставляя ее какъ бы въ укоръ Западу, y котораго одинъ «пролетарiатъ»,– обыкновенно упускаютъ изъ виду, что на Запад? общественныя стороны «общины» несравненно сильн?е и лучше развиты, ч?мъ y насъ. Европеецъ, отбросивъ вс? стороны общины, ст?снявшiя его личность, сохранилъ и развилъ до недосягаемаго совершенства вс? остальныя. Въ противоположность европейской общин?, которую личность подчинила себ?, можно указать на китайскую общину, которая ц?ликомъ подавила личность. Есть чрезвычайно поучительная книга Пирсона, англiйскаго консула въ Шанха?, въ которой онъ описываетъ могучее развитiе общины въ Кита?. Зд?сь община является вс?мъ: ддя китайца она служитъ альфой и омегой его существованiя. Каждый китаецъ, обращаясь къ общин?, могъ бы повторить слова Андромахи къ Гектору: «ты мн? теперь – и отецъ, и любезная матерь, ты и братъ мой единственный, ты и супругъ мой прекрасный». Вн? общины китаецъ немыслимъ. Она подавила въ немъ волю, желанiя, умъ и безпощадно наказуетъ мал?йшее отступленiе отъ освященныхъ тысячел?тiями традицiй. Пирсонъ приводитъ поразительные факты власти общины надъ китайцемъ, который, куда бы ни бросила его судьба, несетъ съ собою и общину, что даетъ ему въ борьб? за существованiе среди другихъ народностей необычайную стойкость. ІІо словамъ Пирсона, китайцы медленно, но неуклонно завоевываютъ Малайскiй архипелагъ, выт?сняя малайскую расу, и завоевали бы Америку, если бы не во время принятыя энергичныя м?ры, воспретившiя китайскую иммиграцiю. Ho въ общин? лежитъ и китайская слабость. За пред?лами ея для китайца кончается мiръ, и понятiя о государств?, въ нашемъ смысл?, онъ не им?етъ. Этимъ объясняется легкость, съ которой манчжуры завоевали и управляютъ Китаемъ, хотя ихъ неизм?римо меньше. Этимъ же объясняются и результаты японско-китайскаго столкновенiя. Китайской нацiи н?тъ, a есть китайская раса, которая охотно подчиняется кому угодно, только бы не м?шали ей размножаться; китаецъ – не гражданинъ своего отечества, a членъ своей общины, подобно микробу, который является членомъ расплодившейся въ благопрiятныхъ условiяхъ микробной общины.

Русская община занимаетъ какъ бы середину между указанными двумя полюсами, повидимому, все больше и больше склоняясь къ европейскому образцу. Съ паденiемъ кр?постнаго права, бывшаго главнымъ оплотомъ нашей общины, она быстро пошла по той дорог?, по которой шла н?когда и европейская община, превратившаяся въ современную «la commune». Г. Мертваго, возвратившись изъ заграничнаго странствованiя, разсказываетъ о впечатл?нiи, какое произвела на него русская деревня.

«Когда я смотр?дъ на заграничныя поля, они меня не радовали – я вид?лъ за ними безземельнаго кнехта, и мн? поэтому привлекательн?е рисовались наши поля, созданныя положенiемъ 19 февраля. Теперь я былъ въ центр? Россiи, въ хозяйств? „свободнаго“, работающаго на себя крестьянина, и былъ пораженъ этой необходимостью б?жать ему отъ своей земли въ городъ на заработки. Это б?гство необходимо, такъ какъ населенiе не можетъ прокормиться, такъ какъ въ его над?л? н?тъ выгона, н?тъ покоса, н?тъ л?са и вдобавокъ оно прикр?плено къ этому над?лу, какъ къ позорному столбу, оно не можеть оставить его, уб?жать куда-нибудь на с?веръ или въ Сибирь, или въ степь, на свободныя земли, какъ д?лали въ старину, гд? бы оно могло приложить свой трудъ, создать вдвое, втрое ц?нностей на пользу своего отечества…»

Въ посл?днемъ г. Мерваго ошибается. Если бы даже вс? наши общинники разбрелись врозь, на разныя «теплыя воды», количество «ц?нностей на пользу отечества» оттого не возрасло бы. Ц?нности растутъ только съ возрастанiемъ потребностей, ростъ которыхъ зависитъ отъ условiй общественной жизни и уровня развитiя.

«Сто л?тъ назадъ,– говоритъ онъ въ другомъ м?ст?,– жилось во Францiи точно y насъ въ Россiи теперь. Сто л?тъ назадъ, французы ?ли ржаной хл?бъ, который приходилось часто зам?нять овсянымъ, a иногда подбавлять въ него коры, пили не вино, a какой то хл?бный напитокъ, похожiй на нашъ квасъ; голодовки и недоимки были ужасныя. Такъ жилось въ деревн?. Огородники, которые всюду стоятъ н?сколько выше деревенскаго населенiя, были безграмотны, школы въ плохихъ пом?щенiяхъ, плохо од?вались и плохо ?ли… Овощей требовалось тогда немного, такъ какъ, конечно, отъ спроса завис?лъ прогрессъ огородничества.

Какой же прогрессъ былъ возможенъ въ этомъ д?л?, когда только высшiе классы покупали парниковыя овощи, да и ихъ вкусъ, подобно современному русскому, стоялъ еще только на огурцахь?..»

Въ конц? своихъ скитанiй г. Мертваго уб?дился, что для «чиновничьей нацiи» пока еще не наступило время французскихъ огородовъ, a для русскаго хозяйства н?тъ пока торнаго пути. «Не торный путь будетъ только когда-нибудь мен?е тяжелъ,– заканчиваетъ авторъ свои воспоминанiя, – когда создастся y насъ кр?пкая связь между наукой и жизнью, и когда сознанiе необходимости общей работы проникнетъ въ каждую усадьбу, въ каждую избу», что можеть быть достигнуто только путемъ, по которому шло развитiе этого сознанiя въ западной Европ?.

    Іюль 1895 г.
    Годы перелома (1895–1906). Сборникъ критическихъ статей.
    Книгоиздательство «Мiръ Божiй», Спб., 1908