«Ганиеле» Гауптмана и «Притчи» Л. Н. Толстого

«Ганиеле» Гауптмана и «Притчи» Л. Н. Толстого
Ангел Иванович Богданович

«„Фантастическiя сцены“ Гауптмана, постановкой которыхъ публика обязана „Литературно-артистическому кружку“, произвели давно уже не бывалый эффектъ и въ печати, и въ обществ?. Явились, какъ водится, страстные поклонники и не мен?е ожесточенные враги, одни ничего не вид?ли, кром? выдающихся достоинствъ, другiе, напротивъ, – указывали только недостатки. Общiй отзывъ, однако, въ пользу „Ганнеле“, и большинство публики признало ее пьесой интересной и трогательной, хотя для многихъ и непонятной…»

Произведение дается в дореформенном алфавите.

Ангелъ Ивановичъ Богдановичъ

«Ганиеле» Гауптмана и «Притчи» Л. Н. Толстого

«Фантастическiя сцены» Гауптмана, постановкой которыхъ публика обязана «Литературно-артистическому кружку», произвели давно уже не бывалый эффектъ и въ печати, и въ обществ?. Явились, какъ водится, страстные поклонники и не мен?е ожесточенные враги, одни ничего не вид?ли, кром? выдающихся достоинствъ, другiе, напротивъ, – указывали только недостатки. Общiй отзывъ, однако, въ пользу «Ганнеле», и большинство публики признало ее пьесой интересной и трогательной, хотя для многихъ и непонятной.

Между т?мъ, «Ганнеле» – крайне незамысловатая вещь, можно сказать, примитивная по мотиву и очень простая по обработк?, какъ и все истинно прекрасное. Тема ея далеко не нова, и можно укаэать много высоко художественныхъ произведенiй, одинаковыхъ съ ней по содержанiю. Ее сравниваютъ съ прелестныыъ и трогательнымъ разсказомъ Достоевскаго «Мальчикъ y Христа на елк?», и съ полнымъ правомъ можно отнести ее къ циклу такъ называемыхъ, рождественскихъ разсказовъ, въ которыхъ фигурируютъ обыкновенно б?дныя д?ти, погибающiя при самой трогательной обстановк?. Лучшiе изъ этихъ разсказовъ принадлежатъ Диккенсу и Андерсену.

Д?ло не въ тем? «Ганнеле», a въ ея обработк?, новой, оригинальной и несравненно бол?е глубокой, ч?мъ y Достоевскаго и y другихъ писателей.

Ha сцен? умираетъ д?вочка, преждевременно истерзанная жизнью, ничего ей не давшей, кром? мученiй голода, холода, нищеты, – и смутныхъ, неясныхъ, туманныхъ и поэтическихъ представленiй, что жизнь могла бы быть и иной. Только эта иная жизнь такъ далека отъ д?йствительной, выпавшей на долю Ганнеле, что зд?сь, на земл?, она и представить ее не можетъ. Такая жизнь ей представляется только на неб?, куда и стремится ея душа съ страстнымъ желанiемъ уйти поскор?е отсюда, гд? она ничего ни вид?ла хорошаго. «Не тебя, – поютъ ей духи, – ласкало солнце, не для тебя росла трава въ долин?; ты никогда не была сыта; никогда не дышала чистымъ воздухомъ, не знала, что такое ароматъ цв?товъ». Чуткая, нервная и экзальтированная д?вочка, доведенная истощенiемъ до галлюцинацiй, бросается въ воду. Въ блаженномъ восторг? своихъ вид?нiй она не хочетъ возвращаться назадъ, къ прежней жизни, ужасается при воспоминанiи о своемъ вотчим?, который будетъ ее снова мучить, объ окружающпхъ, которые ее дразнили «незаконнорожденной принцессой въ лохмотьяхъ», и думаетъ съ теплой благодарностью только объ учител?, отъ котораго одного она слышала слова любви и ут?шенiя, «такiе прекрасные, чудесные гимны». Въ смерти она не видитъ ничего страшнаго, ее пугаетъ только ея безмолвье да холодъ могилы. За то похороны ей представляются моментомъ ея торжества, когда вс? поймутъ и признаютъ, какая она, Ганнеле, прекрасная, милая д?вушка, «съ самой маленькой ножкой», и вс? будутъ жал?ть о ней, a ея вотчима вс? осудятъ, и онъ съ горя пов?сится. Душа ея улетитъ въ рай, о которомъ ей говорила мать, и ее тамъ встр?титъ любимый учитель г. Готтвальдъ («Генрихомъ зовутъ его. Хорошее имя – Генрихъ, правда?»). – Она умираетъ, радостная, довольная, примиренная, безъ борьбы и сожал?нiй.

Зд?сь н?тъ никакой драмы, – драма разыгрывается не на сцен?, a въ зрительномъ зал?, въ сердцахъ зрителей, которые, съ начала и до конца, мучительно сознаютъ неизб?жность этой смерти и свое безсилiе изм?нить жизнь такъ, чтобы и Ганнеле перестала мечтать о смерти, какъ о единственномъ и хорошемъ исход? для нея.

Поднимается занав?съ, предъ нами прiютъ для нищихъ, погибшихъ женщинъ и жалкихъ бродягъ. Они заняты своими ничтожными д?лишками, ссорятся и мирятся, словомъ, живуть, какъ могутъ жить отребья челов?чества. Вносятъ умирающую Ганнеле, и предъ нами возникаетъ вопросъ, если бы она не бросилась въ воду, что ее ожидало бы тогда? И тутъ же готовый отв?тъ; то же, что случилось съ ея матерью, что было съ обитательницами прiюта, стару-хой Тульпе и тридцатил?тней д?вушкой Гетой, y которой «на лиц? печать распутства». Зритель сразу видитъ, что для такихъ, какъ Ганнеле, н?тъ выбора. Ихъ ждетъ одно и то же, a если Ганнеле сломилась раньше, то это ея счастье, – но это «счастье» – случайность.

Почему же, однако, такъ? Почему н?тъ для нихъ лучшей участи, о которой мечтаетъ въ своихъ вид?нiяхъ Ганнеле? Вс? мечты ея такъ реальны по существу. Ова жаждетъ только теплой одежды, пищи, св?та, воздуха – и немножко любви. Разв? все это такъ недоступно, что только въ раю и можно встр?тить? Конечно, н?тъ. Наивный, даже грубый матерiализмъ ея мечтанiй, – вотъ что трогаетъ больще всего и выжимаетъ слезы y зрителей. Пока Ганнеле живетъ и борется, ею никто не интересуется, a когда она гибнетъ въ борьб?, вс? растерянно пожимаютъ плечами, какъ бургомистръ на сцен?, или какъ докторъ, констатирующiй фактъ смерти. Зритель, если не совс?мъ очерств?лъ душою, не можетъ не чувствовать горечи вины передъ Ганнеле, не можетъ и не сознавать безсилъя передъ роковымъ вопросомъ, – такъ что же д?лать? Чувство справедливости возмущается въ немъ, хочется излить на кого-либо негодоваяiе за участь Ганнеле. Въ пьес? отв?тчикомъ за все, но только въ глазахъ самой Ганнеле, является ея вотчимъ, рабочiй-каменьщикъ. Но ни авторъ, ни зритель не могутъ обвинить этого пьяницу, который самъ скор?е жертва, ч?мъ палачъ. Положимъ, онъ грубъ, в?чно пьянъ, жестокъ, золъ, словомъ, животное во вс?хъ отношенiяхъ. Но или вс? окружащiе таковы же, какъ онъ, или же, если они не таковы то вс? они несравненно бол?е виновны, ч?мъ онъ, допуская, при наличности вс?хъ своихъ доброд?телей, гибель Ганнелле въ рукахъ такого негодяя.