«Петр и Алексей», ром. г. Мережковского. – «Страна отцов» г. Гусева-Оренбургского

«Петр и Алексей», ром. г. Мережковского. – «Страна отцов» г. Гусева-Оренбургского
Ангел Иванович Богданович

«Закончивъ свою громоздкую трилогiю "Христосъ и Антихристъ", врядъ ли г. Мережковскiй могъ сказать съ чувствомъ полнаго удовлетворенiя: "нын? отпущаеши". Не думаемъ, чтобы авторъ остался доволенъ своимъ трудомъ, и потому такъ, что, начавъ эту большую работу при одномъ настроенiи, онъ завершилъ ее при другомъ. Ч?мъ ближе къ концу, т?мъ р?зче чувствуется эта разница. Если въ "Отверженномъ" преобладаетъ туманная и т?мъ не мен?е горячая м?стами мистическая струя, то уже въ "Воскресшихъ богахъ" ее мало-по-малу выт?сняетъ холодное изсл?дованiе ученаго, а въ "Петр? и Алекс??" мистика окончательно перешла въ холодный разсказъ, отъ котораго в?етъ "пылью в?ковъ". Именно т? м?ста этого романа, гд? авторъ желаетъ разогр?ть себя религiозными порыванiями своего героя въ мiръ надзд?шнiй, меньше всего увлекаютъ читателя…» Произведение дается в дореформенном алфавите.

А. И. Богдановичъ

"Петръ и Алекс?й", ром. г. Мережковскаго. – "Страна отцовъ" г. Гусева-Оренбургскаго

Закончивъ свою громоздкую трилогiю "Христосъ и Антихристъ", врядъ ли г. Мережковскiй могъ сказать съ чувствомъ полнаго удовлетворенiя: "нын? отпущаеши". Не думаемъ, чтобы авторъ остался доволенъ своимъ трудомъ, и потому такъ, что, начавъ эту большую работу при одномъ настроенiи, онъ завершилъ ее при другомъ. Ч?мъ ближе къ концу, т?мъ р?зче чувствуется эта разница. Если въ "Отверженномъ" преобладаетъ туманная и т?мъ не мен?е горячая м?стами мистическая струя, то уже въ "Воскресшихъ богахъ" ее мало-по-малу выт?сняетъ холодное изсл?дованiе ученаго, а въ "Петр? и Алекс??" мистика окончательно перешла въ холодный разсказъ, отъ котораго в?етъ "пылью в?ковъ". Именно т? м?ста этого романа, гд? авторъ желаетъ разогр?ть себя религiозными порыванiями своего героя въ мiръ надзд?шнiй, меньше всего увлекаютъ читателя. Таковы вс? сцены, гд? д?йствуютъ сектанты, а "взыскующiй града" Тихонъ самая неудавшаяся фигура романа. Для созданiя Тихона авторъ не им?лъ руководства въ вид? многочисленныхъ хроникъ, его приходилось творить, а для творчества необходимо самому гор?ть огнемъ и мучиться муками своего героя. Намъ уже неоднократно приходилось, говоря о художественной работ? г. Мережковскаго, отм?тить холодность его темперамента, преобладанiе въ немъ разсудочности надъ сердцемъ, изсл?дованiя надъ творчествомъ. Мистическаго н?тъ ни капли въ натур? автора, онъ типичный резонеръ, и его работа напоминаетъ скор?е р?шенiе шахматной задачи, а не пропов?дь или восторженное влеченiе въ мiръ неяснаго и неопред?леннаго, куда г. Мережковскiй хочетъ насильственно проникнуть. Въ сущности, о чемъ бы ни пов?ствовалъ г. Мережковскiй, онъ остается холоденъ, и чувствуется, что ему р?шительно н?тъ никакого д?ла до своихъ героевъ. Но они ему нужны, какъ элементы для поставленной имъ себ? задачи – доказать, что аскетическое начало христiанства и древнее оргiастическое, которое отлилось въ культъ Дiониса, сливаются въ н?которой "потусторонней" точк?. Поставивъ себ? такую задачу – объединить Христа и Антихриста, г. Мережковскiй беретъ три эпохи, особенно яркiя по столкновенiю этихъ началъ, и путемъ тщательнаго изсл?дованiя источниковъ силится возсоздать это слiянiе Христа и Дiониса, и какъ только доходитъ до этого пункта, терпитъ настоящiй крахъ. Такъ было съ "Отверженнымъ", такъ случилось съ "Леонардо да Винчи", такъ вышло и съ Тихономъ, который и есть главный герой посл?дняго романа "Петръ и Алекс?й".

Не увлекаясь самъ, авторъ не можетъ увлечь за собой и читателя въ манящiя его "бездны внизу и вверху", и вс? эти "оргiастическiя", "потустороннiя" порыванiя отдаютъ самой обычной скукой, которую читатель проб?гаетъ какъ безплодныя пустыни, торопясь къ т?мъ главамъ, гд? разсказъ оживляется всегда интересными выписками изъ хроникъ. Въ посл?днемъ роман? это особенно зам?тно. Авторъ почти не далъ себ? труда переработать сырой историческiй матерiалъ и, право, за это можно быть ему только благодарнымъ. Личности Петра, Алекс?я и другихъ главныхъ д?ятелей этой знаменитой эпохи такъ значительны, что даже простой разсказъ по хроникамъ глубоко интересенъ. Положимъ, характеры Петра и Алекс?я очерчены шаблонно, какъ мы привыкли вид?ть ихъ со временъ Костомарова, которому г. Мережковскiй сл?дуетъ довольно-таки рабски, не принося почти ничего отъ себя. То же самое сл?дуетъ сказать и о другихъ характеристикахъ – императрицы Екатерины, Меньшикова, Толстого, "д?вки" Афросиньи, Докукина, Кикина и прочихъ героевъ трагедiи, разыгравшейся при русскомъ двор?.

Среди этихъ давно знакомыхъ каждому фигуръ одна въ особенности привлекаетъ къ себ? вниманiе читателя, сближая его съ современными настроенiями. Это ?еофанъ Прокоповичъ, правая рука Петра въ его борьб? съ духовенствомъ. Надъ этой фигурой авторъ, видимо, поработалъ, и д?йствительно личность ловкаго монаха, сум?вшаго закабалить русское духовенство на два в?ка, вышла, какъ живая. Съ перваго момента появленiя его на страницахъ романа онъ почти заслоняетъ все остальное и невольно сосредоточиваетъ на себ? весь интересъ посл?днихъ частей романа.

"Родомъ черкасъ-малороссъ, л?тъ тридцати восьми, полнокровный, съ лоснящимся лицомъ, лоснящейся черной бородой и большими лоснящимися черными усами, онъ походилъ на огромнаго чернаго паука. Усм?хаясь шевелилъ усами, какъ жукъ. По одной этой усм?шк? видно было, что онъ любитъ скоромныя латинскiя шуточки фацетiи Поджiо не мен?е, ч?мъ жирныя галушки, и острую дiалектику не мен?е, ч?мъ добрую горилку. Несмотря на святительскую важность, въ каждой черточк? лица его такъ и дрожало, такъ и б?гало, какъ живчикъ, что-то слишкомъ веселое, точно пьяное: онъ былъ пьянъ собственнымъ умомъ своимъ, этотъ румянорожiй Силэнъ въ архiерейской ряс?. "О, главо, главо, разума упившись, куда ся преклонишь?" говаривалъ онъ въ минуту откровенности.

"И царевичъ дивился удивленiемъ великимъ, какъ сказано въ Апокалипсис?, думая о томъ, что этотъ бродяга, б?глый унiатъ, римскаго костела присягатель, ученикъ сперва iезуитовъ, а потомъ протестантовъ и безбожныхъ философовъ, можетъ быть и самъ безбожникъ, сочиняетъ Духовный Регламентъ, отъ котораго зависятъ судьбы русской церкви".

Петръ ум?лъ выбирать людей. Онъ не ц?нилъ уб?жденности, честности, гордости, в?рности. Онъ даже не долюбливалъ эти качества и боялся ихъ, зато дорожилъ умомъ и той продажностью души, которая позволяетъ челов?ку сегодня поклоняться тому, что сжигалъ вчера, и сжигать то, чему поклонялся. Таковы его главные сотрудники, которымъ на это ихъ качество онъ прощалъ и воровство, и ложь, и самыя дикiя преступленiя. Но среди вс?хъ его излюбленныхъ сотрудниковъ не было другого, который превзошелъ бы ?еофана въ изворотливости, беззаст?нчивости, въ готовности перевернуть вверхъ ногами самыя установившiеся догматы, перед?лать самое Евангелiе, подогнать его подъ любое, въ данный моментъ нужное Петру правило. В?рилъ ли Петръ, это большой вопросъ. По крайней м?р?, онъ былъ глубоко равнодушенъ къ вопросамъ в?ры, пока они не зад?вали его лично. Но что ?еофанъ не в?рилъ вы во что, это несомн?нно. Для него вопросы в?ры были просто игра ума, такая же, какъ и всякая другая, предметы для дiалектики, пожалуй, особенно пикантной – и только. Только такой "святитель" и могъ создать знаменитый Духовный Регламентъ, въ которомъ, между прочимъ, утверждалось такое, единственное въ своемъ род?, правило:

"Ежели кто на испов?ди духовному отцу своему н?кое злое и нераскаянное умышленiе на честь и здравiе государево, наипаче же на бунтъ или изм?ну объявитъ, то долженъ духовникъ донести вскор? о томъ гд? надлежитъ, въ Преображенскiй приказъ или Тайную канцелярiю. Ибо симъ объявленiемъ не порокуется испов?дь и духовникъ не преступаетъ правилъ евангельскихъ, но еще исполняетъ ученiе Христа: обличи брата, аще же не послушаетъ, пов?ждь церкви. Когда уже такъ о братнемъ согр?шенiи Господь повел?ваетъ, то кольми паче о злод?йственномъ на государя умышленiи" (стр. 159, янв. "Вопросы Жизни").

Это правило было прим?нено въ д?д? царевича Алекс?я. "Алекс?й понялъ, что о. Варлаамъ нарушилъ тайну испов?ди, – и вспомнилъ слова св. Дмитрiя-Ростовскаго: "Если бы какой государь или судъ гражданскiй повел?лъ и силой понуждалъ iерея открыть гр?хъ духовнаго сына и если бы мукой и смертью грозилъ, – iерей долженъ умереть паче и мученическимъ в?нцомъ в?нчаться, нежели печать испов?ди отр?шить".

Съ т?хъ поръ это знаменитое правило Регламента такъ и осталось, въ противность ученiю церкви о святости таинства испов?ди. Но ?еофанъ пошелъ въ своемъ усердiи еще дальше, доказывая, что "вс? люди Россiйскаго царства, не только мiрскiе, но и духовные, да им?ютъ имя самодержца своего, благочестив?йшаго государя Петра Алекс?евича, яко главы своей и отца отечества, и Христа Господня". Дальше идти было нельзя даже и такой "глав? разумной", какъ ?еофанъ. Онъ надолго начерталъ путь, по которому духовенство шло до сего дня и продолжаетъ идти. "И какъ одно д?ло – воинству, другое гражданству, и врачамъ, и купцамъ, и мастерамъ различнымъ, такъ и пастырю, и вс? духовные им?ютъ собственное д?ло свое – быть служителями божiими, однако же покорены суть властямъ державнымъ".

Въ роман? г. Мережковскаго прекрасно обрисована некрасивая роль, какую при Петр? играло высшее духовенство въ его борьб? съ расколомъ. Освящая своимъ авторитетомъ вс? ужасныя м?ры того времени, ?еофанъ создалъ и тотъ лицем?рный языкъ, какой установился тогда оффицiально. "Съ противниками церкви поступать надлежитъ съ кротостью и разумомъ, а не такъ, какъ нын?, жестокими словами и отчужденiемъ", что въ перевод? на языкъ д?йствительности означало – преданiе упорствующихъ въ руки властей предержащихъ, "по многомъ уб?жденiи съ кротостью и смиреньемъ". Для прим?ненiя этого правила жизнь предоставляла широкое поле, и лучшiя страницы романа полны описанiями самосожженiй и странныхъ то изув?рныхъ, то мистическихъ сектъ, куда устремлялись тогда вс? не мирившiеся съ хитроумными циркулярами ?еофана и только-что народившагося синода.

Два почти в?ка отд?ляютъ насъ отъ той знаменательной эпохи, но какъ все это св?жо и отдаетъ современностью! Только на дняхъ указъ 17 апр?ля поставилъ пред?лъ, отъ котораго начинается новая эра для русской церкви и русскаго народа въ его исканiи "истиннаго благочестiя". Читателямъ изв?стна, конечно, любопытная книга г. Пругавина "Монастырскiя тюрьмы". Она можетъ служить превосходнымъ комментарiемъ къ Духовному Регламенту и той удивительной прочности, съ которой Петръ и его слуга ?еофанъ сковали русское духовенство, превративъ его "въ особый чинъ", по остроумно-насм?шливому опред?ленiю лукаваго ?еофана, какъ "и всякое другое мастерство". За эти два в?ка мы почти не видимъ борьбы. Духовенство не только примирилось со своимъ "чиновнымъ" положенiемъ, но очень удобно устроилось въ немъ. Взять хотя-бы, упомянутыя монастырскiя тюрьмы, только на самыхъ посл?днихъ дняхъ раскрывшiяся по указу 17 апр?ля. Въ какой стран?, на протяженiи всего мiра, можно было бы указать подходящiй прим?ръ – духовевство въ роли тюремщиковъ въ двадцатомъ в?к?? Нигд? въ мiр? наше время не знаетъ ничего подобнаго. Такой фактъ, возмущающiй даже нев?рующихъ и т?мъ бол?е оскорбительный для искреннихъ и религiозныхъ людей, сталъ везд? давно уже преданiемъ старины глубокой, однимъ изъ проклятiй, тягот?ющихъ на среднев?ковьи. Но въ Россiи онъ былъ самой реальной д?йствительностью до 17 апр?ля 1906 г. Еще не дальше года тому назадъ, когда отрывки изъ книги г. Пругавина печатались въ журнал? "Право", мы лишены были возможности познакомить съ ними читателей, а статья о посл?днемъ гетман? запорожскомъ Кальнишевскомъ, протомившемся въ заст?нк? Соловецкой тюрьмы свыше тридцати л?тъ, такъ и не могла появиться на страницахъ нашего журнала. И теперь, когда "кротко-смиренное" обращенiе съ противниками предписано духовенству указомъ 17 апр?ля, невольно возникаетъ сомн?нiе, можетъ ли оно разомъ отвыкнуть отъ двухсотл?тней практики? Слишкомъ русское духовенство привыкло къ "чиновной" роли, отвыкло отъ "пастырской" и мало подготовлено къ новому положенiю, при которомъ ему придется полагаться только на себя. Правда, "новыя в?янiя" коснулись и его, что и выразилось въ странномъ увлеченiи идеей патрiаршества. Но увы! "н?тъ дорогъ къ невозвратному!" Патрiаршество не мыслимо безъ большой экономической силы, какую представляли громадныя церковныя и монастырскiя имущества семнадцатаго в?ка. Только опираясь на эти имущества, представляло патрiаршество изв?стную политическую величину и могло тягаться съ государствомъ, отстаивая свой прерогативы. Такой экономической силы духовенство теперь не им?етъ и никогда больше им?ть не будетъ. Въ восемнадцатомъ в?к? государство отняло у него его огромныя земли и капиталы и превратило его въ "служилое" сословiе, какимъ и является теперь духовенство. Свободное духовенство возможно только тамъ, гд? оно матерiально независимо. И потому то мечты о патрiарх? никогда не выйдутъ у насъ изъ области мечтанiй, къ счастью для мiрянъ, для которыхъ много удобн?е им?ть д?ло съ "служилымъ" духовенствомъ, ч?мъ съ независимымъ, какъ показываетъ прим?ръ хотя бы Германiи. Даже "жел?зный канцлеръ" въ самый расцв?тъ своего могущества вынужденъ былъ положить оружiе передъ рясой и смиренно идти въ Каноссу, а партiя центра до сихъ поръ самая могущественная и вс?мъ приходится считаться съ нею.

Петръ зналъ, что д?лалъ, когда унижалъ духовенство, сначала вышучивая его въ своемъ "всепьянн?йшемъ собор?", а потомъ создавъ при сод?йствiи лукаваго "черкаса" свой Жел?зный Регламентъ, попиравшiй вс? каноны и постановленiя отцовъ церкви въ угоду "власти предержащей". Онъ пресл?довалъ, конечно, свои интересы, ни мало не заботясь о мiрянахъ, но польза для посл?днихъ явилась сама собой, и Россiя нын? свободна отъ борьбы съ воинствующей церковью, съ которой борется и Германiя и Францiя. Благодаря Петру, церковь въ Россiи такъ ослаб?ла, что клерикализмъ и связанная съ нимъ опасность у насъ не мыслимы. Каковъ-бы ни былъ будущiй строй Россiи, духовенство будетъ покорно прим?няться къ нему, приспособляясь къ тому или иному регламенту. Въ теченiе двухсотл?тiя бюрократическаго режима оно смиренно несло обязанности чиновника у алтаря, выполняющаго требы, стерегущаго по тюрьмамъ еретиковъ, поддерживающаго все, что прикажутъ.

Романъ г. Мережковскаго им?етъ, поэтому, для насъ немалое общественное значенiе именно этой своей стороной, выясняющей паденiе духовенства подъ могучими ударами Петра. Несмотря на отдаленность эпохи, это сближаетъ его произведенiе съ современностью. Насколько читатель остается глухъ къ мистическимъ порывамъ автора, настолько же живо воспринимаетъ онъ превосходно написанную картину упадка духовенства при Петр? и самъ уже дорисовываетъ аналогiю съ т?мъ, что видитъ теперь. Историческая картина въ роман? поясняетъ ему настоящее. Безъ ?еофана было бы непонятно многое въ наши дни, хотя бы, напр., подтвержденiе пущенной въ оборотъ латинско-русскимъ агенствомъ Черепъ-Свиридовича сплетни о японскомъ подкуп? рабочихъ… Надо было пройти хорошую школу ?еофановскаго лицем?рiя, чтобы такъ спокойно относиться къ то роли, которую исполняетъ въ такихъ случаяхъ "духовный чинъ въ народ?", какъ опред?лилъ ?еофанъ значенiе духовенства (стр. 169, "Вопросы Жизни", 1).

* * *

Новыя в?янiя, однако, такъ или иначе все же коснулись и "духовнаго чина", несмотря на вс? загородки, которыми этотъ чинъ старался отгородить себя отъ жизни. Какъ ни велика кастовая замкнутость духовенства, но жизнь, конечно, оказалась и зд?сь сильн?е и мало-по-малу расшатывала устои ?еофановскаго регламента, не давая "отцамъ" успокоиться въ блаженномъ нев?д?нiи того что творится вокругъ. "Страна отцовъ" зашевелилась въ безпокойномъ ожиданiи грядущаго дня, о которомъ одно можно сказать, что онъ не будетъ похожъ на вчерашнiй. Двухсотл?тнее мирное житiе подъ охраной бюрократiи кончилось, и "отцы" привлекаются къ отв?ту.

Въ пов?сти г. Гусева-Оренбургскаго "Страна отцовъ" читатели присутствуютъ при начал? того волненiя, которое понемногу охватываетъ и духовную касту. Это волненiе пришло извн? и застигло духовныхъ отцовъ внезапно, хотя признаки его были и раньше, и литература робко, но все же отм?чала ихъ. Въ числ? бытописателей духовенства можно указать на трехъ художниковъ, которые въ своихъ произведенiяхъ указывали на постепенную перем?ну. У г. Потапенки мы встр?чаемъ по большей части благодушныхъ батюшекъ, исполняющихъ свой обязанности, не мудрствуя лукаво, но бол?е или мен?е близко принимающихъ къ сердцу б?ды и радости мiрянъ. Чувствуется хотя и неглубокая, но несомн?нная живая связь между приходомъ и причтомъ. Въ лучшемъ произведенiи г. Потапенки "На д?йствительной служб?" выведенъ даже идеальный типъ сельскаго священника, который пренебрегъ блестящей духовной карьерой ради служенiя народу. И типъ этотъ, при всей его идеализацiи, не производилъ впечатл?нiя фальши въ то время, когда появилась эта пов?сть. Зат?мъ онъ уже больше не появляется въ литератур?. У другого духовнаго бытописателя, бол?е поздняго, г. Елеонскаго, мы уже не видимъ благодушныхъ представителей клира. М?сто ихъ заняли сухiе "стяжатели", в?чно занятые мелкими ссорами между собой и непрекращающейся наступательной и оборонительной войной съ приходомъ. Связи между клиромъ и приходомъ н?тъ, ихъ соединяютъ, или лучше сказать, разъединяютъ сухiя, чисто формальныя отношенiя, въ которыхъ н?тъ м?ста взаимному пониманiю. А между т?мъ авторъ беретъ свой типы именно того времени, когда особенно много стали говорить о роли и значенiи духовенства, когда возникли церковно-приходскiя школы, началась усиленная миссiонерская д?ятельность, и духовное сословiе, бывшее всегда въ н?которомъ загон? у бюрократiи, стадо усиленно выдвигаться ею на почетное м?сто естественнаго хранителя "исконныхъ" устоевъ и нарочитаго "народнаго" духа. Наконецъ, у г. Гусева-Оренбургскаго, еще бол?е поздняго бытописателя, такъ сказать писателя посл?днихъ дней, мы уже видимъ вполн? оформившiйся типъ священника бюрократа, типъ воинствующiй и нич?мъ не напоминающiй мирныхъ и благодушныхъ батюшекъ г. Потапенка.

Въ посл?дней пов?сти "Страна отцовъ" г. Гусевъ-Оренбургскiй пытается дать очень широкую картину т?хъ изм?ненiй, какiя происходятъ вообще въ народной сред? и соприкасающихся съ нею областяхъ. Современныя настроенiя и народной крестьянской массы, и отчасти рабочей, и духовной среды, и администрацiи – все это авторъ затрогиваетъ, не какъ-то мимоходомъ, не давая общей картины, даже какого-либо общаго фона. Главное, почти исключительное вниманiе читателя приковано все же къ духовной сред?. Экскурсiи автора въ сторону, съ ц?лью расширить горизонтъ пов?сти, по большей части мало удачны, хотя и даютъ кое-какiя данныя для сужденiя о тревожномъ настроенiи, охватывающемъ всю "страну отцовъ". Публицистъ зд?сь выт?сняетъ художника, который не можетъ изъ разрозненныхъ обрывковъ дать картину, ц?льную и яркую, какую въ его изображенiи представляетъ бол?е узкая "страна отцовъ" не вообще, а "отцовъ" духовныхъ.

Деревня обнищала и опуст?ла. Когда-то богатая хл?бомъ поволжская сторона бьется теперь въ рукахъ крупныхъ кулаковъ-капиталистовъ, сум?вшихъ выжать изъ земли вс? соки и такъ скрутить деревню, что ей "податься некуда", неч?мъ и защититься отъ все наростающихъ требованiй. Хл?бъ, когда-то "мужицкiй", сталъ теперь "купецкимъ" и "арендательскимъ". Явились элеваторы искусно переправляющiе этотъ хл?бъ въ "заморскiя страны", а на м?ст? стала все больше и продолжительн?е утверждаться хроническая голодовка, временами переходящая въ настоящiй, даже оффицiально признаваемый голодъ. И по м?р? обнищанiя деревни росъ капиталъ въ лиц? "новоявленныхъ лэнддордовъ – Шаповаловыхъ, Стрижикозиныхъ, Широкозадовыхъ", которые изъ мелкихъ скупщиковъ выросли въ крупн?йшихъ землевлад?льцевъ. Авторъ рисуетъ одного изъ нихъ, Широкозадова, какъ типичнаго представителя недавно народившейся силы. "Онъ нутромъ понялъ тактику земельнаго хищенiя, ум?лъ использовать каждый недочетъ мужичьяго хозяйства, ум?лъ выбрать моментъ, чтобы придти и закабалить. Наступали у мужиковъ сроки платежей въ земельный банкъ, онъ ум?лъ дать деньги на такихъ условiяхъ, что земли въ конц? концовъ переходили къ нему. Была нехватка у мужиковъ въ пос?вномъ хл?б?, онъ гостепрiимно раскрывалъ амбары, урожай же переходилъ къ нему. А неурожай отдавалъ мужиковъ въ его полную власть, и, разоренные, часто они совс?мъ безъ борьбы уступали ему земли, чтобы потомъ голоднымъ потокомъ наполнить житницкiе пригороды и слободки. Позади него, гд? онъ прошелъ, слышались стоны и проклятiя закабаленныхъ, а онъ шелъ дальше и дальше по у?зду, тая планы захвата, пугавшiе даже крупныхъ землевлад?льцевъ своей тонко-придуманной неожиданностью. Точно сытый, но жадный коршунъ медленно кружилъ онъ по у?зду, и участокъ за участкомъ оставались въ его рукахъ. При этомъ онъ не останавливался даже передъ мошенничествомъ, если оно было легально обставлено, д?лая этимъ только шагъ впередъ по скользкой, развращающей почв? изжившаго закона" (стр. 118, "Страна отцовъ").

Этотъ процессъ покоренiя деревни капиталомъ давно уже и неоднократно былъ описанъ въ литератур?. Насъ интересуетъ въ данномъ случа? отношенiе духовенства къ новой сил? и то разложенiе, какое и въ его среду, какъ оказывается, вноситъ тотъ же Широкозадовъ и К

. Съ одной стороны авторъ даетъ типичныхъ представителей поклонниковъ усп?ха и всякой силы, въ лиц? о. Матв?я, напр., о. Рудонетова и другихъ. Они и свои д?ла устраиваютъ, и даже подыскиваютъ подходящiе тексты изъ писанiя для возвеличенiя д?ятельности Широкозадовыхъ. Въ то же время они хотятъ и себя представить строгими ревнителями чистоты церкви. Такъ, о. Рудонетовъ, крупный пайщикъ акцiонернаго предпрiятiя, первый подымаетъ на духовномъ съ?зд? вопросъ объ отобранiи д?тей у сектантовъ.

"– Отцы и братiе! – грем?лъ онъ на весь съ?здъ:– если мы заключаемъ вора въ темницу, разбойника посылаемъ на каторгу, прокаженнаго – въ больницу, то какъ же подобало бы поступить съ сектантомъ, который есть воръ, ибо отъемлетъ у ребенка благодать крещенiя, разбойникъ, ибо убиваетъ его душу, прокаженный, ибо заражаетъ смрадомъ гр?ха младенца! Но мы милосерды, какъ милосердъ Христосъ: оставляемъ на свобод? преступника, ожидая его раскаянiя, и лишь спасаемъ жертву его, исхищая изъ бездны гр?ха родительскаго и прародительскаго.

Борода его трепетала на груди, и глаза гор?ли". – Мы не полицейскiе, – зам?тилъ кто-то изъ молодыхъ батюшекъ. Но Рудометовъ не сдался.

– Мы – полицейскiе Бога вышняго! – сказалъ онъ:– ибо стражи храма его и охранители стада его!"

Отецъ Матв?й, молодой батюшка изъ академиковъ, типъ воинствующаго "отца", мечтающаго ни бол?е ни мен?е, какъ о "?еократiи". Когда разносится слухъ, "что вс? школы, волею правительства, отойдутъ въ духовное в?домство", онъ даже забываетъ личныя огорченiя и ликуетъ:– Да вы поймите: это мечта! Это возвратъ къ великому прошлому! Прошедшее становится будущимъ! Это первый шагъ въ царств? ?еократiи!..

"О. Матв?й вскочилъ на любимаго конька и теперь несся на немъ безъ удержу, скакалъ, жестикулируя, по пустынямъ безбожья, среди развалинъ в?ры, но скакалъ самоув?ренно, безъ страха и сомн?нiя, въ широко-распахнутыя ворота, за которыми вид?лись ему строгiя очертанiя "царства ?еократiи". Наступало, по его словамъ, время "изжененiя плевелъ", всесожженiя сорныхъ травъ, заглушавшихъ "ниву Божью".

– Вотъ во Францiи духовенство гонятъ. Конечно, то черная католическая рать. А все же сказывается и въ семъ безумная дерзость интеллигентовъ и нев?ровъ… Но то въ чужой полуязыческой держав? творится. А что же наши суедумцы? Тотчасъ откликаются! Возвышаютъ главы свои, воздвигаютъ гоненiе на церковную школу: слышали, какъ тверское земство отличилось? Да и оно ли одно! Но… съ Богомъ шутки плохи! И тверское земство испытало это на себ?… И Францiя испытаетъ…

О. Матв?й, поощряемый вниманiемъ слушателей, уже докапывался до самыхъ основанiй, взрывалъ фундаменты и скакалъ на головокружительныя высоты, съ фанатическимъ блескомъ глазъ вскидывая руки, точно вызывая на борьбу какого-то ненавистнаго.

– Православiе! самодержавiе! народность! Вотъ три краеугольныхъ камня нашей жизни. И изъ нихъ первый – православiе! Ибо кто собралъ Русь во едино стадо и создалъ самодержавiе? Оно! Кто совокупилъ разнообразныя племена во едину народность? Оно! Русь всегда была Русью православной церковности, и въ этомъ ея сила, ея слава, ея святость, ея превосходство передъ другими народами! Непоколебима и кр?пка была она для враговъ внутреннихъ и вн?шнихъ, пока монастыри были ея св?тильниками, пока гор?ли въ ней солнца в?ры такiя, какъ патрiархи! Всегда заря истиннаго образованiя, источника в?ры и силы, походила изъ школъ церковныхъ. И вотъ повторяю… прив?тствую я это нам?ренiе высшаго правительства передать намъ школы! Он? принадлежатъ намъ по историческому праву. Не только низшiя школы… гимназiи и университеты сл?довало бы отдать въ наши руки, подъ нашъ надзоръ"… (стр. 244–248).

Воинственный тонъ о. Матв?я звучитъ, повидимому, вполн? согласно тому, что до посл?дняго времени стало все явственн?е пробиваться въ застывшей отъ в?кового гнета сред? духовенства. Борьба за церковную школу, миссiонерское рвенiе, сказавшееся на изв?стномъ казанскомъ съ?зд?, гд? былъ поднятъ вопросъ объ отбиранiи д?тей у раскольниковъ, – это все факты вчерашняго дня. Но даже при всемъ могуществ? поддержки бюрократiи, эти факты не им?ли и тогда сколько-нибудь прочнаго основанiя не только въ жизни, но и въ сред? самого духовенства, которое въ общей масс? оставалось холодно и неподвижно. Правда, то тутъ, то тамъ проявлялись отд?льныя личности, въ особенности изъ молодыхъ обуянныхъ честолюбивыми стремленiями батюшекъ, которые охотно откликнулись на призывъ бюрократiи помочь ей въ борьб? съ новыми запросами жизни. Общая масса духовныхъ, однако, увид?ла въ церковныхъ школахъ, напр., лишнюю обузу, неблагодарный трудъ, къ тому же плохо оплачиваемый, къ которому стали присос?живаться только неудачники изъ духовныхъ д?тей, псаломщики, заштатные дьячки и въ особенности д?вицы-епархiалки до выхода замужъ. Лучшiе священники откровенно отрицали церковную школу, не скрывая ея недостатковъ и отказываясь сами поддерживать ее личнымъ трудомъ.

Вполн? в?рно поэтому авторъ заставляетъ на пылкую р?чь о. Матв?я возразить юношу-студента, сына благочиннаго: "Вы отъ лица духовенства говорите или отъ себя? Если отъ лица духовенства, то я ув?ренъ, что духовенство въ лучшей части своей само откажется отъ вашихъ словъ; если за себя, то такiя р?чи возмутительны въ устахъ священника! Вы порочите лучшихъ людей страны, вы пытаетесь отнять у нихъ то, что они добыли потомъ и кровью, что они въ тяжелой борьб? создавали въ то время, какъ вы собирали калачи и шкурки съ т?хъ б?дныхъ рабовъ, которыхъ сами же величаете овцами… Вы самозванцы, вы обманщики! Для чего вы протягиваете ваши рабскiя руки къ школамъ? Чему вы можете учить народъ? Ц?пи умственнаго рабства вы называете небесной истиной, в?чную подлую ложь жизни – высшей правдой"…

Эта горячая реплика сочувственно подхватывается окружающею толпою духовныхъ, которые не могутъ не признать правды въ словахъ студента. "Мы д?лаемъ свое д?ло, а св?тскiе люди свое! Мы сами оттолкнули отъ себя интеллигенцiю нетерпимостью"…

И опять-таки авторъ совершенно правъ. Теперь вопросъ о церковной школ? им?етъ уже историческiй интересъ. Жизнь взяла свое, и, стоя наканун? общаго переустройства русскаго строя, можно см?ло утверждать, что въ вопрос? о школ? бюрократiя потерп?ла самое чувствительное пораженiе именно потому, что духовенство не поддержало ее. Невольно опять напрашивается сравненiе съ Западомъ, гд? духовенство боролось съ государствомъ изъ-за школы и въ значительной степени одержало поб?ду. У насъ государство толкало школу въ объятiя духовенства, но посл?днее съ большой неохотой шло навстр?чу. Оффицiально казалось полное согласiе. Печатались широков?щательные отчеты, въ которыхъ церковныя школы насчитывались тысячами, говорились громкiя р?чи, воинственныя по духу, – на д?л? же не было ни школъ, ни охоты заниматься ими. Н?тъ д?ла бол?е отв?тственнаго, какъ просв?щенiе народа. Оно требуетъ прежде всего любви и преданности, доходящей до самопожертвованiя, требуетъ проникновеннаго сознанiя важности его, увлеченiя, творческой работы, словомъ того "духа живаго", который со временъ ?еофана Прокоповича былъ систематически вытравляемъ изъ духовной среды. И когда бюрократiя обратилась къ духовенству за сод?йствiемъ въ борьб? съ живыми силами страны, она встр?тила угодливость и лукавство раба: оффицiально духовенство возликовало, на д?л? – оказалось л?ниво и неспособно, къ счастью для русскаго просв?щенiя.

Карьеристы и стяжатели, какъ о. Матв?й и о. Рудометовъ, не исключенiя, конечно. Они достаточно окрасили собой за посл?днiе годы всю среду не только какъ наибол?е яркiе цв?ты въ общемъ безцв?тномъ букет?. Они придали ей особый "душокъ" нетерпимости и воинственности. Ихъ голоса были достаточно многочисленны и сильны, чтобы придать н?что внушительное общему хору. И т?мъ не мен?е, они не составляютъ силы, сколько-нибудь опасной и серьезной. Сила заключается въ уб?жденiи, в?р?, въ талантахъ. А какiя же уб?жденiя, в?ра и таланты у отцовъ Матв?евъ и Рудометовыхъ, когда съ одной стороны они мечтаютъ о поворот? къ давно прошедшему, съ другой – вс?ми корнями жадно тянутся къ настоящему въ вид? многихъ матерiальныхъ выгодъ, даваемыхъ этимъ посл?днимъ? Одинъ – членъ акцiонернаго общества, весь въ рукахъ Широкозадовыхъ и ему подобныхъ, другой забираетъ по приходу, что только можетъ, юлитъ передъ земскимъ начальникомъ, котораго и самъ считаетъ великимъ развратникомъ, и смотритъ на свою службу, какъ на доходное м?сто. Сухой формализмъ вм?сто в?ры, рабское преклоненiе предъ волею начальства вм?сто уб?жденiя и жадность – вотъ его талантъ.

Все, что есть д?йствительно сильнаго и талантливаго, уб?жденнаго и в?рующаго, уходитъ изъ духовной среды, не уживается и ищетъ простора, какъ о. Иванъ въ пов?сти, какъ жена о. Матв?я, какъ другiе молодые еще, но уже подающiе надежды сыновья о. Рудометова, благочиннаго и прочiя лица изъ духовной среды, выводимыя авторомъ. При всемъ разнообразiи характеровъ, настроенiй и мотивовъ, ихъ объединяетъ одно – сознанiе, что въ мертвой сред? н?тъ м?ста живому духу. Среди нихъ особый интересъ вызываетъ о. Иванъ, въ которомъ безсознательно и долго идетъ внутренняя борьба привитыхъ съ д?тства и развитыхъ воспитанiемъ привычекъ показного смиренiя, стяжательства и подчиненiя чужой вол? – съ здоровой, сильной и увлекающейся натурой честнаго и благороднаго челов?ка, способнаго на высокiй подвигъ самопожертвованiя. Онъ любитъ тяжелый трудъ, отличный хозяинъ, веселаго жизнерадостнаго характера, открытая душа, чуждая лицем?рiя и лжи. "Зач?мъ я пошелъ въ попы?" недоум?ваетъ онъ самъ, чувствуя, что не можетъ уложить себя въ отведенныя ему рамки "служенiя требъ". Его тянетъ къ мужику, котораго онъ сгоряча ругаетъ и тутъ же возражаетъ о. Матв?ю, что "мужики, хотя какiе они ни на есть, а народъ теплый… По моему, лучше мужика и челов?ка н?тъ!" Въ сущности онъ и самъ недалеко ушелъ отъ крестьянскаго мiра, и то, что ему навязало семинарское воспитанiе, только тяготитъ его, не давая развернуться его природнымъ силамъ и способностямъ. Семинарiя вспоминается ему "громаднымъ ящикомъ, въ которомъ смутно гуд?ло населенiе зв?рьковъ, милыхъ и невинныхъ, съ покорностью нев?д?нiя склонявшихъ головы подъ в?ковымъ педагогическимъ молотомъ, выс?кавшимъ въ умахъ и сердцахъ ихъ священныя надписи могильныхъ плитъ, подъ которыми будетъ судорожно задыхаться грудь ихъ всегда, всегда"… Жизнерадостная натура юноши трепетала, слыша постоянную пропов?дь порядка прежде всего, порядка, въ которомъ Богъ выступалъ "карателемъ, посылающимъ съ незримаго престола только глады, моры, потопы, землетрясенiя и всякiя несчастiя*. Его боялись, и "съ этимъ страхомъ шли въ жнаиь и распространяли его". А наряду съ этимъ стояло съ д?тства уовоевжое представленiе о служенiи, какъ "о эолотомъ под?, по которому бродятъ мужички и рааносятъ зодотыть тедушечекъ. Поборы рисовались въ поэтическомъ ореол?, вс?мъ хот?дось поскор?е туда, на эти золотыя поля"… "И съ этимъ сномъ, съ этимъ бредомъ шли въ жизнь. И на вс? явленiя ея смотр?ли сквозь сумбуръ могильныхъ надписей и во вс?хъ страшныхъ драмахъ ея не могли разобраться. Натуры н?жныя таяли и гибли въ мукахъ раздвоенности между т?мъ, что знали и что вид?ли, натуры сухiя и черствыя ожесточались, натуры гордыя – отчаявались и кончали наглымъ презр?нiемъ къ себ?, къ людямъ, ко всему святому".

Отецъ Иванъ не очерств?лъ, не отчаялся и не погибъ. Его спасла здоровая, сильная натура и любовь, указавшая на выходъ изъ духовнаго званiя, какъ на единственный путь спасенiя. Тягот?вшiе къ мужику, къ земл?, къ физическому труду не дало ему очерств?ть и отдаться бреду "о золотомъ пол? поборовъ". А любовь пробудила дремавшiя умственныя и нравственныя силы, извлекла ихъ изъ-подъ "могильной плиты". Какъ и вс?хъ, его женили для полученiя м?ста, безъ сердечнаго влiянiя, безъ знакомства даже съ будущей женой, и чувство любви долго не просыпалось, пока не было вызвано страстнымъ призывомъ женщины тоже подавленной, но протестующей и борющейся. Жена о. Матв?я, которая не могла выдержать ежедневнаго лицем?рiя своего супруга, увлекается искренностью, простотой и силой, бьющей ключомъ въ душ? о. Ивана, и, порывая сама съ "могильными плитами", увлекаетъ за собой и о. Ивана.

Окончательный разрывъ проявляется въ немъ бурно, неистово подъ влiянiемъ тяжелыхъ условiй жизни гибнущей, разоренной Широкозадовыми и К

деревни, при равнодушномъ попустительств? духовенства, льстиво ухаживающаго за поб?доноснымъ кулакомъ.

"– Я р?шилъ! Твердо р?шилъ, безповоротно! Ухожу, довольно.

– Что съ вами?! – волновались рясы и подрясники и колебались въ воздух? широкiе рукава. – Откуда это? Почему?

– Потому что я пересталъ бояться думать! Прозябалъ, какъ червь! Ползъ во мрак?! Жилъ, какъ приказано, а не такъ, какъ должно жить… Довольно! Я и вамъ говорю: довольно! Разв? вы не видите, что такъ жить нельзя больше… Покорно! Жизнь уходитъ отъ насъ въ сiяющую даль, а мы стоимъ на м?ст? окамен?лые, черною ст?ною… Сами не идемъ и м?шаемъ идти другимъ! Накинули на жизнь ц?лую с?ть текстовъ, оправдываемъ произволъ т?хъ, кто уродуетъ жизнь, пропов?дуемъ терп?нье т?мъ, кто и безъ того достаточно терп?лъ. Вс? вокругъ насъ ищутъ рая правды, рая справедливости, страстно борются за свой идеалъ… А мы?! Довольно!

– Да онъ съ ума сошелъ! – тихо сказалъ о. Сильвестръ.

О. Иванъ быстро обернулъ къ нему возбужденное лицо.

– Мы вс? безумцы! Живемъ безсознательно, мыслимъ навязанными мыслями, мыслями рабовъ!.. Мы съ д?тства обмануты, съ д?тства ранены… Въ умъ и въ сердце ранены! И эта рана превратилась въ постоянную язву, угнетающую духъ! Н?тъ, н?тъ! Вся жизнь должна изм?ниться! Я хочу быть свободнымъ челов?комъ, служить свободному Богу!" (стр. 318).

И отецъ Иванъ не одинъ. На это указываетъ все растущее среди духовенства желанiе расширить свой кругозоръ, изм?нить семинарское воспитанiе, которое при вс?хъ реформахъ русской жизни оставалось почти неизм?нно. Иначе и быть не можетъ. В?дь русское духовенство это одинъ изъ лучшихъ элементовъ русскаго народа. Оно самая чистая русская раса, здоровая физически и духовно. Подсчитайте, сколько оно дало превосходныхъ работниковъ на вс?хъ поприщахъ русской жизни… кром? духовнаго. Какая масса врачей, учителей, адвокатовъ, профессоровъ, ученыхъ, писателей, государственныхъ д?ятелей вышла изъ духовной среды! Значитъ есть тамъ и силы, и таланты, и если только въ своей спецiальной области оно словно замерло и нав?ки застыло, то причины надо искать въ специфическихъ особенностяхъ этой области. Духовенство было подавлено бюрократiей, а раскр?пощенiе русской жизни оживитъ и въ немъ дремлющiя, не находившiя выхода силы.

Больше вс?хъ, быть можетъ, выиграетъ при обновленiи русскаго строя именно духовенство, такъ какъ оно поставлено въ исключительно благопрiятныя условiя. Никто не стоитъ ближе его къ народу, этому источнику вс?хъ силъ. Оно знаетъ его, и народъ его знаетъ. Ихъ пока разд?ляла бюрократическая ст?на, не допускавшая сближенiя и единенiя, которое такъ естественно на почв? общихъ нуждъ и интересовъ. Въ громадной части своей духовенство т? же землед?льцы. И вотъ когда оно внесетъ въ деревню истинное знанiе, свободу и св?тъ настоящаго просв?щенiя, евангельскiй духъ любви, воодушевленiе и энергiю истинной в?ры – кто можетъ сд?лать больше, ч?мъ оно? Теперь его лучшiя силы уходятъ на сторону, не находя себ? прим?ненiя въ духовной области, опутанной с?тью бюрократическихъ циркуляровъ. Тогда эти силы останутся зд?сь, на м?ст?, упорствуя, волнуясь и сп?ша восполнить то, что было упущено в?ками. И какъ изъ среды духовенства выходили не разъ "учителя жизни", въ род? Чернышевскаго, Добролюбова, Елис?ева, такъ появятся въ немъ и истинные "пастыри добрые", которые подымутъ значенiе этого сословiя на ту высоту, на какой оно должно и можетъ стоять…

    Іюль 1905 г.