«Рассказы» г. Арцыбашева

«Рассказы» г. Арцыбашева
Ангел Иванович Богданович

«Молодой, сравнительно недавно начавшiй свою литературную работу писатель, г. Арцыбашевъ почти съ перваго своего выступленiя уже обратилъ на себя вниманiе и читателей, и критики. Вс? его разсказы – "Прапорщикъ Гололобовъ", "Конокрадъ", "Бунтъ" и др., выд?лялись изъ ряда другихъ, одновременно появившихся разсказовъ и очерковъ, ежем?сячно печатающихся въ журналахъ и разныхъ сборникахъ. Что-то заставляло читателя вдуматься поглубже въ жизнь, дать себ? отчетъ въ томъ, что его окружаетъ, и это что-то было такъ печально и въ то же время остро захватывало, мучило и безпокоило, не давая стряхнуть впечатл?нiе, нав?янное разсказомъ…»

Произведение дается в дореформенном алфавите.

А. И. Богдановичъ

"Разсказы" г. Арцыбашева

Молодой, сравнительно недавно начавшiй свою литературную работу писатель, г. Арцыбашевъ почти съ перваго своего выступленiя уже обратилъ на себя вниманiе и читателей, и критики. Вс? его разсказы – "Прапорщикъ Гололобовъ", "Конокрадъ", "Бунтъ" и др., выд?лялись изъ ряда другихъ, одновременно появившихся разсказовъ и очерковъ, ежем?сячно печатающихся въ журналахъ и разныхъ сборникахъ. Что-то заставляло читателя вдуматься поглубже въ жизнь, дать себ? отчетъ въ томъ, что его окружаетъ, и это что-то было такъ печально и въ то же время остро захватывало, мучило и безпокоило, не давая стряхнуть впечатл?нiе, нав?янное разсказомъ. Исканiе правды жизни и противор?чiе между жизнью д?ланной и той, настоящей, которая могла бы быть, вотъ что р?зко подчеркивалось въ этихъ разсказахъ, ярко выступало изъ-подъ наслоенiй жизни и мучило, не давая примиренiя. Эти черты еще р?зче и ярче проявляются теперь въ талант? г. Арцыбашева, когда его разсказы собраны вм?ст? и даютъ возможность просл?дить, какiе вопросы мучатъ автора и подчиняютъ незам?тно, но неодолимо и его читателя. Какъ же жить? И зач?мъ все такъ нел?по и жестоко до ужаса слагается въ жизни? Неужели мы безсильны разорвать эти дикiя условiя жизни, создать новую, настоящую, хорошую жизнь, гд? бы все лучшее, въ нашемъ существ? не подавлялось, не уничтожалось, не коверкалось въ угоду какому-то злому призраку, уродующему все и ломающему стихiйно, безсмысленно и безц?льно? Авторъ даетъ отв?тъ на эти вопросы, и отв?тъ положительный, какъ увидимъ дальше.

Книга г. Арцыбашева начинается разсказомъ "Паша Тумановъ", который и по времени былъ первымъ разсказомъ его, хотя появился только теперь. Судьба его такъ характерна, что не м?шаетъ сказать о ней два слова. Сначала онъ былъ переданъ авторомъ въ редакцiю "Русскаго Богатства", гд? его немедленно приняли и напечатали, но по независящимъ отъ редакцiи обстоятельствамъ разсказъ не могъ появиться. Тогда, это было какъ разъ въ самый разгаръ "Сердечнаго попеченiя" о средней школ? покойнаго Ванновскаго, "Паша Тумановъ" поступилъ къ намъ, но и тутъ тоже "независящiя" обстоятельства встали непреодолимой преградой между авторомъ и читателемъ. По нашему сов?ту г. Арцыбашевъ передалъ его въ журналъ безъ предварительной цензуры, гд? однако, узнавъ предварительную исторiю хожденiя по мытарствамъ этого разсказа, не р?шились его напечать. Можно подумать, что авторъ задался ц?лью по меньшей м?р? "разрушить государство", а д?ло все въ томъ, что онъ далъ удивительно написанную картину душевныхъ мукъ юноши, который, затравленный школой, убиваетъ директора. Въ разсказ? усмотр?ли нападенiе на систему средней школы и призывъ къ насильственному ея разрушенiю. Между т?мъ, въ немъ н?тъ ни того, ни другого, потому что онъ гораздо значительн?е и глубже. Авторъ поступилъ правильно, уничтоживъ бывшiй раньше подзаголовокъ: "поэма дореформенной гимназiи", такъ какъ гимназiя играетъ зд?сь не главную роль.

Паша Тумановъ обычный типъ юноши, начинающаго "мыслитъ и страдать", со вс?ми уклоненiями и порывами, свойственными этому неустановившемуся возрасту, когда все въ челов?к? находится въ движенiи. Отъ существованiя почти исключительно физiологическаго, свойственнаго д?тству, начинается переходъ къ самому важному – къ сознанiю себя челов?комъ, къ осмысленному отношенiю къ обществу, къ окружающей жизни, къ людямъ. Въ этотъ важн?йшiй моментъ перелома, когда въ насъ подымается впервые сознательная личность, Паша Тумановъ, какъ и тысячи его товарищей, не встр?тилъ никого, кто направилъ бы кип?вшiя въ немъ силы на правильный путь духовнаго развитiя, а наоборотъ, все окружающее было такъ устроено, чтобы подавить въ немъ личность и отлить его, Пашу, по готовому и для вс?хъ одинаковому образцу.

Онъ въ одномъ изъ посл?днихъ классовъ и чувствуетъ, что запустилъ д?ло ученiя и что на экзамен? его ожидаетъ провалъ. "Почему такъ много, неопред?ленно много было упущено, Паша не зналъ. Отчасти это случилось по л?ни, отчасти по обстоятельствамъ, отъ Паши не зависящимъ, но главнымъ образомъ отъ того, что настоящая, д?йствительная жизнь ц?ликомъ захватывала своими интересами живого Пашу Туманова; а эта жизнь шла далеко въ сторон? отъ мертвой неподвижной гимназiи". Одновременно съ чувствомъ жалости къ себ? у него закипало и глухое озлобленiе противъ людей, которыхъ онъ считалъ виновными въ своемъ несчастiи, противъ директора гимназiи и преподавателя латинскаго языка. Онъ ошибался: причины его несчастiя заключались вовсе не въ этихъ двухъ чиновникахъ министерства народнаго просв?щенiя, не въ ихъ относительныхъ достоинствахъ и недостаткахъ, какъ преподавателей, людей и чиновниковъ, а въ томъ противоестественномъ положенiи вещей, по которому двадцатил?тняго юношу, жаждущаго смысла и интереса въ жизни, заставляли зубрить неинтересные, лишенные жизненнаго смысла учебники и, наоборотъ, лишали того, чего онъ въ теченiе всей юности добивался".

Чего же онъ добивался? Чего-нибудь невозможнаго, несуществующаго, надуманнаго, намечтаннаго необузданной фантазiей юности? Н?тъ. Въ прекрасной сценк? встр?чи посл? экзамена, на которомъ Паша провалился, со старикомъ-рыболовомъ, отцомъ тоже провалившагося товарища Паши, мы видимъ, что его влечетъ и радуетъ просто жизнь, здоровая, яркая жизнь, радующая его, какъ и все живое и здоровое. "Благодать!" – радуется старикъ весеннему дню, солнцу, птицамъ, плескающейся у его ногъ р?ки, и видя унынiе Паши удивляется. "Ну, не выдержали вы экзамена… Васька мой тоже не выдержалъ?… Ну, да. А в?дь онъ, нав?рно, и въ усъ не дуетъ? А отчего? Оттого, что ему наплевать… Оно, конечно, получить свид?тельство тамъ, на м?сто поступить… Это хорошо… А только не въ этомъ сила… Много ли ума нужно, чтобы латинскiя спряженiя да геометрiю съ исторiей вызубрить? Сиди да зубри – только и всего. И не нужно это никому, а такъ только, чтобы м?стечко похл?бн?е потомъ добыть. Такъ, в?дь, это какъ кому: иному ничего, кром? м?стечка, не нужно, ну тотъ и зубритъ, и старается… а иному вотъ эта р?ка тамъ, да воздухъ, тому какое зубренiе? Тотъ и не зубритъ. А разв? хуже онъ оттого, что ради теплаго м?стечка не старается? Такъ-то… Да, молодой челов?къ, напрасно вы такъ… Ну, провалились… оно, конечно, непрiятно, но не хуже вы отъ этого не стали, ни лучше… такой какъ были, такимъ и остались, Право!.."

Оставшись одинъ, Паша задумался надъ этой, повидимому, нехитрой философiей старика, ихотя не могъ понять словъ его въ томъ глубокомъ смысл?, который вкладывалъ въ свои спутанныя р?чи старый рыболовъ, но ему все-таки стало легче". И солнце, и р?ка, и птицы снова засверкали для него, зап?ли и заставили на минуту забыть и провалъ на экзамен?, и его посл?дствiя. Вм?ст? съ нимъ становится легче и читателю при мысли, что, и въ самомъ д?л?, не одинъ "провалъ", бывшiй въ его жизни, куда легче можно бы перенести, если бы не т? тысячи нитей всякихъ пустяковъ, которыми мы сами себя опутали и изъ-за которыхъ каждый изъ насъ "св?ту божьяго солнца не радъ". Совлечь съ себя эту паутину, порвать съ условностями, дать выходъ своему "я" на волю, – "и сейчасъ же сводъ неба раздвинулся бы, вода стала бы прозрачн?е и плескала бы звучн?е, струйки весело зазвен?ли бы и заговорили въ гладкомъ песк?, солнце стало бы ярче и тепл?е и послышалось бы много новыхъ звуковъ, живыхъ и см?лыхъ, которыхъ онъ до этого не зам?чалъ".

Но Паша, какъ и тысячи тысячъ изъ насъ, не въ силахъ совлечь съ себя ветхаго челов?ка, въ котораго его усп?ли преобразить и семья, и шкода, и погибаетъ жалкимъ образомъ, возбуждая справедливое и искреннее сожал?нiе въ секретар? полицеймейстера, къ которому онъ явился посл? преступленiя: "Б?дный мальчикъ!.."

Да, истинно б?дный, но, право, не б?дн?е т?хъ, что "вызубрили" все требуемое для "тепленькаго м?стечка", которое исковеркало имъ душу, изсушило сердце и превратило въ живыхъ мертвецовъ, безъ воли, безъ желанiя и проблеска радости.

Но – это между прочимъ. Авторъ въ дальн?йшихъ разсказахъ даетъ намъ новые образцы разбитыхъ безъ вини жизней. Таковъ конокрадъ Купрiянъ, такова взбунтовавшаяся Саша (пов?сть "Бунтъ"), таковъ прапорщикъ Гололобовъ, и докторъ ("См?хъ"), и другiе герои разсказовъ, которые не могутъ уже, не въ силахъ выбиться для настоящей жизни изъ узилища жизни д?ланной, условной и гнусной по своей дикости и безсмысленности.

Отсюда трагедiя каждаго изъ нихъ. Все, что въ нихъ есть челов?ческаго, прекраснаго и добраго, не находитъ прим?ненiя въ жизни, выпавшей на ихъ долю. Напротивъ, все извращенное, навязанное вн?шними силами, все чуждое имъ по существу, по складу ихъ личности, торжествуетъ. Въ борьб? ихъ скрытой сущности съ этимъ вн?шнимъ ихъ существомъ они и погибаютъ, какъ "б?дный мальчикъ" Паша, котораго уже посл? преступленiя пожал?лъ секретарь полицiи, но никого не нашлось, кто пожал?лъ бы его до преступленiя, кром? старика-рыболова.