Типы Гоголя в современной обстановке. – «Служащий», рассказ г. Елпатьевского

Типы Гоголя в современной обстановке. – «Служащий», рассказ г. Елпатьевского
Ангел Иванович Богданович

«Кто вид?лъ въ посл?днее время гоголевскаго "Ревизора" на сцен?, прочелъ "Мертвыя души", – а наступленiе "гоголевскихъ дней" невольно влечетъ всякаго къ этимъ творенiямъ, съ которыми душа русскаго читателя сроднилась еще съ д?тства, – у того самъ собой напрашивается вопросъ, насколько эти безсмертные образы жизненны теперь?..» Произведение дается в дореформенном алфавите.

А. И. Богдановичъ

Типы Гоголя въ современной обстановк?. – "Служащiй", разсказъ г. Елпатьевскаго

Кто вид?лъ въ посл?днее время гоголевскаго "Ревизора" на сцен?, прочелъ "Мертвыя души", – а наступленiе "гоголевскихъ дней" невольно влечетъ всякаго къ этимъ творенiямъ, съ которыми душа русскаго читателя сроднилась еще съ д?тства, – у того самъ собой напрашивается вопросъ, насколько эти безсмертные образы жизненны теперь? Отошли ли они въ область исторiи, или и теперь бродятъ по русскимъ градамъ и весямъ и Павелъ Ивановичъ Чичиковъ съ Селифонтомъ и Петрушкой, и Ноздревъ съ Собакевичемъ обд?лываютъ д?ла, а дама просто прiятная вм?ст? съ дамой прiятной во вс?хъ отношенiяхъ составляютъ общественное мн?нiе? Также ли трепетъ передъ ревизоромъ помрачаетъ мозги мирнаго обывателя, и Хлестаковъ многообразно пользуется этимъ трепетнымъ настроенiемъ провинцiи?

Задавшись такими вопросами, вы начинаете припоминать все вид?нное, и слышанное, и уб?ждаетесь, что великiй художникъ схватилъ н?что неумирающее въ русской жизни. Какъ ни изм?нилась посл?дняя за полв?ка, протекшiе со дня его смерти, а живы оказываются и Чичиковъ со вс?мъ антуражемъ "губернiи", и Хлестаковъ со вс?ми своими подвигами. Пало кр?постное право, но не исчезъ "дряхлый" челов?къ, возросшiй на немъ, глубоко пропитавшiйся его развращающимъ духомъ.

Возьмите любого изъ героевъ Гоголя и разсмотрите его прим?нительно къ современной обстановк?, современнымъ нравамъ и условiямъ. Какую эволюцiю совершилъ, напр., почтенн?йшiй Сквозникъ-Дмухановскiй? А эволюцiю онъ долженъ же былъ совершить, ибо "все течетъ", какъ говорятъ философы. Во времена Гоголя это былъ воришка-чиновникъ, плутоватый и суев?рный, тонкая бестiя, котораго "ни одинъ купецъ, ни одинъ подрядчикъ не могъ провести", который "мошенниковъ надъ мошенниками обманывалъ, пройдохъ и плутовъ такихъ, что весь св?тъ готовы обворовать, подд?валъ на уду, трехъ губернаторовъ обманулъ". Нын? н?тъ городничихъ, но все остальное, что запечатл?но въ этой характеристик?, разв? ушло вм?ст? съ ними? Н?тъ, оно прим?нилось къ обстоятельствамъ, приняло формы бол?е неуловимыя и не столь наивныя. Но духъ Сквозника-Дмухановскаго в?етъ надъ нашей провинцiей многочасне и многообразне, и что это такъ, объ этомъ свид?тельствуетъ тотъ постоянный и всегда поразительный усп?хъ, коимъ и нын? пользуется тамъ Хлестаковъ. Пусть читатели припомнятъ вс? безчисленные случаи самозванныхъ ревизоровъ и всякаго рода удивительно ловкихъ по своей простот? самозванцевъ, которые то и д?ло налетаютъ въ провинцiю, исчезаютъ, прорвавшись на пустяк?, и вновь выныриваютъ въ другомъ м?ст?, но всегда съ неизм?ннымъ усп?хомъ, всегда пользуясь однимъ и т?мъ же прiемомъ. Ревизоръ – и этого довольно, чтобы нашъ современный Сквозникъ, не уступающiй по ловкости и тонкости своему прототипу, потерялъ голову и далъ себя провести "мальчишк?", "вертопраху", и когда игра такого мальчишки раскрывается, онъ также вопитъ, потрясая сжатымъ кулакомъ: "Ну, что въ немъ было такого, чтобъ можно было принять за важнаго челов?ка, или вельможу? Пусть бы им?лъ онъ что-нибудь внушающее уваженiе, а то чортъ знаетъ что: дрянь, сосулька! Тоньше с?рной спички! И психологiя всякаго такого трагикомическаго эпизода старая: трепетъ съ одной стороны, полное пренебреженiе къ личности – съ другой. Сквозникъ привыкъ не считаться съ обывателями, не признавать въ немъ челов?ка, какъ и обыватель не привыкъ считать себя личностью, им?ющею права. Онъ знаетъ только обязанности, и чортъ его знаетъ, этого внезапно налет?вшаго "мальчишку", какiя новыя обязанности наложитъ онъ на обывателя! А если принять во вниманiе, что у р?дкаго изъ этихъ грозныхъ м?стныхъ владыкъ рыльце не бываетъ въ пуху, то понятно желанiе заб?жать впередъ, поюлить, поподличать, показать свою "благонам?ренность" не токмо за страхъ, но и за сов?сть. И если сплошь и рядомъ современные Хлестаковы почти всегда влетаютъ въ силки, то исключительно отъ того, что у р?дкаго изъ нихъ есть степенный, осмотрительный Осипъ, который остановилъ бы ихъ во время мудрымъ сов?томъ: "Погуляли зд?сь два денька, нуи довольно; что съ ними связываться! плюньте на нихъ! неровенъ часъ: какой-нибудь другой на?детъ". Право, мы, что называется, перезр?ли въ н?которыхъ отношенiяхъ, и наши Сквозники-Дмухановскiе никогда еще не расцв?тали въ такой м?р?, какъ теперь. Прiемы, быть можетъ, у нихъ иные, и въ этомъ вся эволюцiя. Прежде это былъ сокрушительный кулакъ, открытая дань, налагаемая на дореформенное купечество, унтеръ офицерша, не по правиламъ выс?ченная, и пр. Теперь бол?е тонкiй "поведенцъ", въ род? нарушенiя обывателемъ безчисленныхъ правилъ, не задержанiе, напр., извозчика, на которомъ ?халъ "подозрительный" субъектъ, и соотв?тственно сему и штрафы въ томъ или иномъ разм?р?. И какъ трудно уловить зд?сь составъ преступленiя, такъ же неуловимы и прiемы прес?ченiя. Отсюда для Сквозника безчисленные способы уловленiя обывателя, но въ то же время и постоянный суев?рный страхъ, что три крысы, вид?нныя имъ во сн?, которыя "пришли, понюхали и ушли", знаменуютъ н?что сугубо важное и трепетное. А если къ тому же достов?рное изв?стiе со стороны одного изъ м?стныхъ добровольцевъ-охранителей, Петра Ивановича Бобчинскаго, что прi?халъ нев?домый молодой челов?къ, то и довольно. "Молодой челов?къ, чиновникъ, ?дущiй изъ Петербурга – Иванъ Александровичъ Хлестаковъ, а ?детъ въ Саратовскую губернiю, – и что чрезвычайно странно себя аттестуетъ: больше полуторы нед?ли живетъ, дальше не ?детъ, забираетъ все на счетъ и денегъ хоть бы коп?йку заплатилъ". И при этомъ, "такой наблюдательный, все обсмотр?лъ и по угламъ везд?, и даже заглянулъ въ тарелки наши полюбопытствовать, что ?димъ. Такой осмотрительный, что Боже сохрани"…

Живъ и Земляника съ его классическимъ правиломъ, что "простой челов?къ если умретъ, то и такъ умретъ, если выздоров?етъ, то и такъ выздоров?етъ". Намъ не приходится вдаваться въ тонкiя соображенiя по сему поводу: только что закончившiйся въ Москв? пироговскiй съ?здъ врачей подчеркнулъ всю недостаточность врачебной помощи, антисанитарное состоянiе городовъ. Или вспомнимъ описанiе одной, напр., томской больницы, напечатанное года два-три назадъ въ нашемъ журнал?, или знаменитую одесскую больничную эпопею, кажется, и до сихъ поръ не завершившуюся. А в?дь это въ н?которомъ род? столицы: Томскъ, Одесса, – что же творится въ какой-нибудь Тмутаракани… Не исчезли условiя для благополучнаго процв?танiя Земляники, и было бы странно, если бы этотъ богобоязненный типъ вымеръ самъ собой. Генiальный художникъ изобразилъ его н?сколькими р?зкими штрихами, въ пред?лахъ которыхъ возможны изм?ненiя, но яркость контуровъ не поблекла отъ времени.

Не беретъ, конечно, и Ляпкинъ-Тяпкинъ взятокъ борзыми щенками, которые вм?ст? съ псовой охотой отошли въ область преданiй. Но ежели напр., подъ дутый вексель подучить изъ какого-нибудь екатеринославскаго банка или акцiями и паями другого не мен?е почтеннаго учрежденiя, то такая современная форма благодарности показываетъ только на изм?ненiе формы, а не существа д?ла. Иначе, какимъ образомъ могли бы возникать знаменитыя исторiи въ род? кожинской и имъ подобныхъ.

И тотъ же подъ перо подвернувшiйся пресловутый Кожинъ – разв? не Чичиковъ, скупающiй не мертвыя души, а договоры на эксплуатацiю крестьянской земли для перепродажи ихъ какой-нибудь бельгiйской или иной компанiи? Воображаемъ, какое въ свое время было ликованiе и пированiе въ городишк?, гд? разыгралась эта эпопея, и какъ тотъ или иной городской нотабль, уподобясь гоголевскому предс?дателю палаты, обнималъ Чичикова, то бишь Кожина, произнося въ излiянiи сердечномъ: "Душа ты моя! Маменька моя!" и даже, щелкнувъ пальцами, пошелъ приплясывать вокругъ него, прип?вая изв?стную п?сню: "Ахъ ты такой и эдакой, комаринскiй мужикъ!" Въ качеств? мертвыхъ душъ фигурируютъ и злополучные акцiонеры, и ми?ическiя копи, и многое разное, что ловкiе Павлы Ивановичи охотно скупаютъ теперь для оборотовъ на современный ладъ. Съ такимъ же усп?хомъ они фигурируютъ среди провинцiальныхъ Маниловыхъ и Собакевичей, производятъ фуроръ среди дамъ просто прiятныхъ и прiятныхъ во вс?хъ отношенiяхъ. Безсмертная пошлость русской жизни видоизм?нила форму, а сущность остается все та же. Разв? не Собакевичи заполонили теперь наши губернскiя и у?здныя управы, и въ лиц? Горд?енокь и Родзянокъ ведутъ войну съ "третьимъ элементомъ", отстаивая кулацкое хозяйство, которое одно имъ по плечу. Ибо "кто ужъ кулакъ, тому не разогнуться въ ладонь! А разогни кулаку одинъ или два пальца – выйдетъ еще хуже. Попробуй онъ слегка верхушекъ какой-нибудь науки, – дастъ онъ знать потомъ, занявши м?сто повидн?е, вс?мъ т?мъ, которые въ самомъ д?л? узнали какую-нибудь науку!" И слова эти пророчески сбываются нын?.

И опять-таки какъ имъ не сбываться? Пошлость, изображенная Гоголемъ, безсмертна, потому что она не есть н?что временное, наносное, н?что такое, что устранимо, какъ переходное явленiе, какъ плодъ т?хъ или иныхъ условiй. Она – коренная сущность челов?ческой души вообще, а русской въ особенности. Она всегда жива, но временами, при неблагопрiятныхъ общественныхъ условiяхъ она притаивается и ждетъ своего часа. А когда онъ наступаетъ, пошлость расцв?таетъ внезапно, выступая во всей нагот? и безобразiи, какъ было и въ то время, когда Гоголь впервые раскрылъ ея сущность изумленному мiру.

Въ одномъ письм? изъ "избранныхъ м?стъ изъ переписки" Гоголь пишетъ: "Обо мн? много толковали, разбирая кое-какiя мои стороны, но главнаго существа моего не опред?лили. Его слышалъ только Пушкинъ. Онъ мн? говорилъ всегда, что еще ни у одного писателя не было этого дара выставлять такъ ярко пошлость жизни, ум?ть очертить въ такой сил? пошлость пошлаго челов?ка, чтобы вся та мелочь, которая ускользаетъ отъ глазъ, мелькнула бы крупно въ глаза вс?мъ", и дал?е поясняетъ значенiе своего главнаго творенiя "Мертвыя души": "Мертвыя души" не потому такъ испугали Россiю и произведи такой шумъ внутри ея, чтобы они раскрыли какiя-нибудь ея раны или внутреннiя бол?зни, и не потому также, чтобы представили потрясающiя картины торжествующаго зла и страждущей невинности, – ничуть не бывало: герои мои вовсе не злод?и; прибавь я только одну добрую черту любому изъ нихъ, читатель помирился бы съ ними вс?ми. Но пошлость всего вм?ст? испугала читателей. Испугало ихъ то, что одинъ за другимъ сл?дуютъ у меня герои одинъ пошл?е другого, что н?тъ ни одного ут?шительнаго явленiя, что негд? даже и прiотдохнуть или духъ перевести б?дному читателю, и что, по прочтенiи всей книги, кажется, какъ будто точно вышедъ изъ какого-то душнаго погреба на Божiй св?тъ". Въ этой самооц?нк? глубокая правда. Только въ то время было немного т?хъ, которые могли оц?нить значенiе факта появленiя "Мертвыхъ душъ". Подъ давленiемъ все покорившей тогда пошлости, души, д?йствительно, были, какъ мертвыя, и лишь немногiя живыя души были испуганы нарисованной картиной. Но на всемъ громадномъ пространств? необъятнаго царства торжествующей и торжественной пошлости господствовало молчанiе.

Въ наше время, когда пошлость тоже возобладала и празднуетъ если не везд? и во всемъ, то въ огромномъ большинств? случаевъ поб?ду, одно м?шаетъ этому торжествующему ходу пошлости. Теперь появленiе новаго Гоголя который сум?лъ бы такъ же ярко "очертить пошлость пошлаго челов?ка", какъ его великiй предшественникъ, – было бы встр?чено н?сколько иначе. Съ т?хъ поръ неизм?римо расширился кругъ людей, понимающихъ весь ужасъ пошлости и необходимость бороться съ нею на вс?хъ поприщахъ жизни. Пусть герои и типы Гоголя и теперь, какъ живые, говорятъ съ нами со сцены и со страницъ его великихъ творенiй, и каждому изъ нихъ мы можемъ противопоставить живой образецъ изъ современности. Но полстол?тiя все же прошло не даромъ и для насъ. Самое обостренiе пошлости, поднявшей голову теперь съ особо торжественнымъ видомъ, есть фактъ, им?ющiй и оборотную сторону. Пошлость чувствуетъ, что въ жизни накопилось много элементовъ, готовыхъ для борьбы съ нею, и д?лаетъ усиленную попытку отстоять свои твердыни. Отсюда эта небывалая страстность къ борьб? и неуступчивость пошлости, предчувствующей наступленiе чего-то новаго и для нея неотразимаго. Вотъ почему, несмотря на ц?лый рядъ фактовъ, свид?тельствующихъ о торжеств? пошлости то тутъ, то тамъ, н?тъ того удручающаго впечатл?нiя, какое на современниковъ произвела книга Гоголя, хотя это была только книга. Гоголь разсказываетъ въ томъ же письм?: "Когда я началъ читать Пушкину первыя главы изъ "Мертвыхъ душъ" въ томъ вид?, какъ они были прежде, то Пушкинъ, который всегда см?ялся при моемъ чтенiи (онъ же былъ охотникъ до см?ха), началъ понемногу становиться все сумрачн?е, сумрачн?е и, наконецъ, сд?лался совершенно мраченъ. Когда же чтенiе кончилось, онъ произнесъ голосомъ тоски: "Боже, какъ грустна наша Россiя!" Меня это изумило. Пушкинъ, который такъ зналъ Россiю, не зам?тилъ, что все это каррикатура и моя собственная выдумка! Тутъ-то я увид?лъ, что значитъ д?ло, взятое изъ души, и вообще душевная правда, и въ какомъ ужасающемъ для челов?ка вид? можетъ быть ему представлена тьма и пугающее отсутствiе св?та". Теперь едва ли могло бы насъ такъ испугать подобное изображенiе, "пугающее отсутствiе св?та", и не потому только, что нервы притупились. Усилилась в?ра въ неотразимое наступленiе "поб?ды св?та", которое нельзя нич?мъ остановить. Возможны временныя затменiя, и какъ они ни тяжки по своимъ посл?дствiямъ, они не могутъ доводить до отчаянiя, до бол?зненнаго страха предъ тьмою, одол?вшаго самого Гоголя, который задумалъ, по его словамъ, тогда же дать и иную картину – пошлости противопоставить идеальную Россiю во второй части "Мертвыхъ душъ". Попытка эта и погубила его, такъ какъ въ д?йствительности онъ не вид?лъ никакой идеальной Россiи и долженъ былъ ее выдумать.

И мы неизм?римо далеки еще отъ этой идеальной Россiи, современность гораздо родственн?е первой части "Мертвыхъ душъ", и т?мъ не мен?е жива въ душ? гордая ув?ренность, что все это – область прошлаго, которое идетъ на смарку. Сквозники-Дмухановскiе, Чичиковы, Ноздревы и Собакевичи, населяющiе наши благодатныя палестины, не могутъ удержать позицiи, сколько ни укр?пляютъ они ихъ разными новыми какъ будто и усовершенствованными способами. Сильн?е ихъ всепоб?ждающая жизнь съ новыми требованiями и запросами, для удовлетворенiя которыхъ нужны иныя силы, и она же сама и выдвигаетъ ихъ, несмотря на давленiе. Изъ столкновенiя новаго и стараго и состоитъ творческое д?ло жизни, въ которой все перем?шано въ причудливыхъ сплетенiяхъ, странныхъ, иногда ужасныхъ и на первый взглядъ непонятныхъ, но полныхъ смысла и значенiя для т?хъ, кто им?етъ уши, чтобы слышать, и глаза, чтобы вид?ть.

-

Новое, идущее на см?ну стараго гоголевскаго мiра, многообразно и многоразлично, но есть и одна доминирующая нота въ немъ, все р?зче выд?ляющаяся со времени паденiя кр?постного права. Это – голосъ личности, сознавшей свое челов?ческое достоинство и стремящейся на вс?хъ пугяхъ жизни отвоевать себ? свободное развитiе.

Очень любопытную иллюстрацiю этого роста личности даетъ одинъ изъ вдумчивыхъ, талантливыхъ наблюдателей современной жизни, г. Елпатьевскiй въ прекрасномь разсказ? "Служащiй", напечатанномъ въ первой книг? "Русскаго Богатства" за текущiй годъ. Будучи художникомъ, стремящимся проникнуть вглубь явленiя и дать законченный типъ, г. Елпатьевскiй не чуждъ и публицистическимъ задачамъ – взглянуть на данный фактъ съ бол?е широкой точки зр?нiя, объединяя поразившее его явленiе съ рядомъ другихъ аналогичныхъ, подводя ихъ къ общему источнику. Такiе высоко-интересные экскурсы въ широкую жизнь, общественную по преимуществу, этотъ хорошiй знатокъ русской жизни д?лаетъ отъ времени до времени, вызывая всякiй разъ общее вниманiе.

"Служащiй" значительно лучше прежнихъ очерковъ того же типа. Это совершенно новая фигура, аналогiй для которой мы не припомнимъ въ литератур?. Когда почтенный авторъ рисовалъ намъ генезисъ "купечества" или дворянскiя попытки посл?дняго времени, онъ им?лъ такихъ могучихъ предшественниковъ въ этой области, какъ Гл. Успенскiй и Щедринъ, и учителя невольно навертывались сравненiя, невольно возникало желанiе подвести итогъ пережитому съ т?хъ поръ, какъ Успенскiй и Щедринъ изображали т?хъ же героевъ,

Въ новомъ очерк? г. Елпатьевскаго – совершенно новое явленiе.

"– Услужающiй… – вотъ наше настоящее имя! – Злобный огонекъ блеснулъ въ с?рыхъ св?тлыхъ глазахъ моего собес?дника.

"– Вы думаете, – онъ только труда отъ меня хочетъ, головы? Какъ же не такъ!.. Будь ты услужающiй… И чувствуй… "Жалованье плачу, понимать долженъ, чувствовать"… Все д?лай и не перечь, съ праздниками поздравь, выборы въ думу пойдутъ – шаръ за него клади!.."

Такъ начинаетъ свои излiянiя "служащiй", объясняя автору т? взаимоотношенiя, какiя долгол?тнимъ путемъ сложились между "имъ" – всероссiйскимъ купцомъ – и т?мъ мелкимъ людомъ, который является главной опорой купца въ его всероссiйскихъ подвигахъ. – "Служащiй" это представитель огромнаго сословiя мелкихъ людей, приказчиковъ и полуинтеллигентныхъ тружениковъ, наполняющихъ лавки, конторы, банки, думскiя и управскiя канцелярiи и пр. Прежде этотъ типъ носилъ особыя черты, которыя Ножичкинъ, герой разсказа, не обинуясь. называетъ "халуйствомъ", готовностью душу свою положить за "него", "хозяина" который, въ свою очередь, "измывался" надъ "услужащими".

Не таковъ народившiйся на посл?днiе годы новый "служащiй", какимъ выступаетъ Ножичкинъ. Самъ онъ сынъ почтальона, добившiйся всего собственными усилiями, знающiй себ? ц?ну и не позволяющiй наступить себ? на мозоль. Онъ далеко отбился отъ старины и требуетъ себ? правъ на уваженiе и признанiе въ себ? челов?ческой личности. "Хозяинъ" для него не "благод?тель", а эксплуататоръ, противъ котораго онъ готовъ бороться вс?ми дозволенными средствами. Ножичкинъ выступаетъ естественнымъ вождемъ ц?лой группы такихъ же "служащихъ", въ которой ясно сознанiе своихъ челов?ческихъ правъ, онъ проектируетъ н?что въ род? союза свободныхъ тружениковъ, въ вид? артели, и требуетъ участiя для служащихъ въ прибыляхъ предпрiятiя. И аудиторiя у него очень благодарная, такъ какъ ясно понимаетъ, что сила за т?мъ, кто ум?етъ отстаивать свои интересы. А сила у этой аудиторiи есть. Сила, прежде всего, количественная и зат?мъ качественная. Въ городахъ торгово-промышленнаго типа они составляютъ главный среднiй слой. Они наполняютъ м?стные клубы и разныя просв?тительно-экономическiя общества, они составляютъ главный контингентъ, на которомъ держится все д?ло торговли и оборота, они его ведутъ, отлично понимая, что безъ нихъ "хозяину – крышка". И по м?р? развитiя промышленной жизни, сосредоточившейся въ городахъ, такъ непом?рно выросшихъ за посл?днiе годы, сила "услужающихъ" все увеличивается, и увеличивается не только количественно, но растетъ и качественно, что и отм?чаетъ г. Елпатьевскiй въ своемъ живомъ очерк?.

"Я, кажется, знаю, откуда пришелъ этотъ всякаго рода служащiй. Утлая ладья русскаго просв?щенiя не всегда довозитъ пассажировъ до нам?ченной пристани и часто ссаживаетъ на перепутьи и въ непредусмотр?нныхъ м?стахъ, на пустынныхъ берегахъ, на дикихъ островахъ. Въ частности, въ былое время, когда въ газетахъ появлялись сообщенiя о томъ процент? учащихся, который достигаетъ аттестата зр?лости, меня всегда интересовалъ вопросъ, – куда д?вается и какъ используется жизнью тотъ – другой процентъ… Мн? показалось, что я нашелъ, наконецъ, этотъ "процентъ", нашелъ этого, не усп?вшаго сд?латься "механикомъ" и оставшагося "полумеханикомъ" челов?ка – нашелъ его за толстыми конторскими книгами, за стойкой мануфактурнаго магазина, въ капитанской рубк? парохода, у котловъ завода, подъ форменной фуражкой начальника станцiи. Мн? показалось даже, что для меня осв?тились многiя явленiя русской жизни, остававшiяся темными тамъ, гд? я раньше служилъ, что я открылъ, кто потребляетъ эту все растущую массу книгъ, появляющихся на рынк?, кто читатель этихъ размножившихся провинцiальныхъ газетъ, которыя все-таки существуютъ, для кого въ самые дальнiе углы несутся ц?лые ц?лые вагоны "приложенiй" сочиненiй русскихъ писателей… Мн? думается, я нашелъ этого новаго читателя. Я пересталъ удивляться т?мъ книгамъ и журналамъ, которые брали молодые приказчики и служащiе въ библiотек? нашего общества и торгово-промышленнаго клуба, пересталъ удивляться росту библiотекъ и читаленъ и книжныхъ магазиновъ, огромному наплыву публики на всякiя публичныя лекцiи, курсы, пересталъ удивляться всему, что было такъ удивительно для меня, хорошо помнившаго, что было какихъ-нибудь двадцать пять – тридцать л?тъ назадъ…"

Самымъ яркимъ представителемъ новаго типа выведенъ авторомъ Ножичкинъ, около котораго группируются другiя, не мен?е любопытныя лица изъ этой мало затронутой въ литератур? среды. Самъ Ножичкинъ, энергичный и см?лый иницiаторъ въ борьб? за интересы своего сословiя противъ "хозяина", ц?лой головой выше остальныхъ, но присущiя ему черты до изв?стной степени родовыя. Онъ выдвигаетъ при каждомъ столкновенiи вопросъ о прав?, о достоинств? личности и страстно отстаиваетъ свое право быть наравн? со вс?ми. Когда въ клуб? заходитъ, напр., р?чь объ отчетности, одинъ изъ старшинъ, "влад?лецъ л?сныхъ складовъ", обижается щепетильностью ревизiонной коммиссiи, требующей отчетъ въ истраченныхъ деньгахъ. "Ежели этакъ будутъ оскорблять, ежели всякiй (подчеркнулъ онъ) придетъ и будетъ васъ въ коп?йкахъ учитывать, такъ это и служить нельзя, уйти только и больше ничего"… Это обычная въ нашихъ провинцiальныхъ собранiяхъ обидчивость встр?чаетъ со стороны Ножичкина страстный отпоръ, въ которомъ такъ и вырисовывается самое характерное отличье его, "новаго" челов?ка, больше всего блюдущаго именно свое право, свое достоинство, какъ челов?ка.

"– Какъ вы см?ете оскорбляться? – гремитъ онъ. – Кто вы такой? Выбранный нами старшина, обязанный всякому изъ насъ, – слышите всякому – давать отчетъ въ каждой коп?йк?, истраченной вами…"

Можно подумать, что это Мирабо, отв?чающiй на вопросъ, кто они, эти "всякiе". Но д?ло не въ разм?р? событiя, не въ пред?лахъ правъ, а въ самой сущности вопроса о прав? вообще, прав?, такъ тяжко добытомъ и отстаиваемомъ Ножичкиными отъ посягательствъ. Отсюда и эта страстность челов?ка, вс?мъ обязаннаго только себ? и готоваго на каждомъ шагу стоять за это "свое".

Ножичкинъ не только ц?нитъ себя, какъ всякiй добившiйся положенiя лично своими усилiями и энергiей, – н?тъ. Онъ идетъ дальше и, какъ истый представитель "новаго сословiя", глядитъ далеко впередъ. Онъ презираетъ современнаго купца и промышленника, которому было все "дано" и который, поэтому, вырождается въ третьемъ уже покод?нiи и ничего не ум?етъ добиться самъ, а все черезъ "казну-матушку". Они вс? осуждены имъ на смарку, ибо сила знанiя д?ла и традицiя труда – только въ такихъ людяхъ, какъ онъ, Ножичкинъ, и его товарищахъ, "служащихъ". "Все д?ло торговое въ Россiи мы ведемъ. И традицiи только у насъ однихъ и им?ются, – традицiи людей изъ покол?нiя въ покол?нiе вытягивавшихъ изъ себя жилы".

Но какъ представитель своего сословiя, онъ и понимаетъ интересы только своихъ, и когда въ разговор? одинъ изъ служителей, симпатизирующихъ Ножичкину, хотя и скептически настроенный, задаетъ вопросъ о рабочихъ, которыхъ нельзя обойти ни въ какомъ д?л?, герой нашъ морщится и отн?кивается очень характернымъ словечкомъ.

"– Онъ мн? не товарищъ… Всякъ самъ по себ?… Хлопочи, добивайся… Я теб? сколько говорилъ, – не богад?льню мы строимъ и не воспитательный домъ.

"– Намъ не по дорог?… Такъ, Николаичъ?.. – сумрачный бухгалтеръ улыбнулся.

"– Ну да, не по дорог?…– вдругъ разсердился Ножичкинъ. – Я ему дороги не заступаю… Иди, встр?тимся, – милости просимъ. Только я не благотворитель, не филантропъ…"

Эта черта дорисовываетъ оригинальную фигуру Ножичкина. Именно такъ и долженъ стоять Ножичкинъ въ будущей исторiи, какъ онъ представляетъ ее себ?, и это хорошо. Прежде всего надо научиться свои интересы отстаивать, такъ какъ самъ онъ весь въ будущемъ, и все остальное ему должно представляться "филантропiей", которая внушаетъ ему одно презр?нiе. Онъ получилъ пока хорошую закалку и съум?етъ съ помощью ея завоевать свои "права", но теперь ему нелегко, и если бы онъ сталъ увлекаться "филантропiями", не добился бы ничего. Его сила только въ ц?льности его желанiй и стремленiй, а теперь, пока у него есть воля, чтобы хот?ть, ему еще надо поработать и пережить не одно разочарованiе, пока онъ достигнетъ и "силы мочь". Но чувство справедливости въ немъ живо, – не даромъ онъ всею силою души отстаиваетъ право, – и это чувство внушаетъ ему уваженiе и къ стремленiямъ другихъ. "Хлопочи, старайся… Встр?тимся, милости просимъ". Въ этихъ словахъ залогъ взаимнаго пониманiя двухъ нарождающихся новыхъ общественныхъ силъ, объединяемыхъ общимъ содержанiемъ жизни, общей традицiей – "людей, изъ покол?нiя въ покол?нiе вытягивавшихъ изъ себя жилы".

Рядомъ съ Ножичкинымъ стоитъ его жена, типъ, прелестно очерченный авторомъ и тоже оригинальный въ своемъ род?. Она не только понимаетъ стремленiя мужа, но вс?ми силами поддерживаетъ его въ борьб?, которой ни мало не боится. Она прошла тоже жестокую школу жизни и вынесла ув?ренность въ свои силы. Когда старый почтальонъ, отецъ Ножичкина, сов?туетъ сыну по-старинк? "поклониться" сильнымъ мiра сего, смиренiемъ взять то, чего сынъ добивается упорствомъ, она со см?хомъ разсказываетъ объ этомъ мужу, не смущаясь ни закладомъ вещей, ни гн?вомъ сильныхъ. Это настоящая подруга жизни, работница, привыкшая стоять рядомъ у станка, см?ло устремляя взоръ въ будущее, которое она завоюетъ для своихъ д?тей, не пользуясь ни правительственными субсидiями, ни филантропiей. Сдержанная и строгая, она и д?тей выдержитъ и воспитаетъ въ томъ же сосредоточенномъ, спокойномъ стремленiи къ д?ятельной, бодрой и здоровой жизни, къ борьб? за свое достоинство, которое она ц?нитъ выше всего. Среди привычной для насъ русской распущенности и разгильдяйства въ семейной и общественной жизни, эта пара представляетъ ячейку новой семьи, "ревниво берегущей свою неприкосновенность отъ постороннихъ людей", т.-е. самое главное, на чемъ держится культурное общество. Долгъ, дисциплина и выдержка – все новыя для насъ начала, плохо вяжущiяся съ русской небрежностью, невниманiемъ къ себ? и чужимъ интересамъ, и все это на яко бы общей гуманной подкладк?, въ которой по существу ничего н?тъ, кром? л?ни, безхарактерности и позорной неустойчивости.

Таковы представители народившагося за посл?днiе годы новаго сословiя, которое требуетъ устами Ножичкина и своей доли въ жизни, и какъ требуетъ! Не слезницами со ссылками на бывшее великол?пiе и современное оскуд?нiе, а указанiемъ на свое право жить, потому что оно им?етъ волю хот?ть и скоро завоюетъ себ? силу мочь. Оно только не съорганизовано еще, но вс?ми силами стремятся къ организацiи, понимая, какая мощь заключается въ единенiи. Поэтому, оно прогрессивно теперь, стоитъ за расширенiе всякихъ правъ, за просв?щенiе, за вс? виды общихъ и частныхъ свободъ, ибо при каждомъ шаг? въ этомъ направленiи съ Ножичкина слетаютъ т? или иныя путы, которыя на него над?ты съ рожденiя. Что намъ досталось даромъ, ему приходиться добиваться величайшими усилiями. Зато, если онъ ужъ добьется чего, – онъ не выпуститъ и безъ бою не отдастъ. Предстоитъ ему тягостная дорога, на которой много разъ придется ему быть побитымъ и поверженнымъ, но каждое пораженiе послужитъ новымъ урокомъ и новымъ стимуломъ къ дальн?йшей борьб?, въ конечномъ итог? которой его все же ждетъ поб?да. И это потому такъ, что Ножичкины ни на кого, кром? себя, не разсчитываетъ. Эту мысль онъ очень оригинально разъясняетъ на прим?рахъ другихъ, созданныхъ и живущихъ "казной-матушкой".

"– Я еще маленькимъ помню, все, бывало, слышалъ: "на казну поставляетъ". Одинъ около тюрьмы пропитывается, другой обмундировываетъ, третiй дрова въ казну сдаетъ, четвертый казенные подряды беретъ… И дальше и выше все то же. Теперь, вотъ, промышленность пошла… Грандiозно!.. Перспективы!.. Техническiй прогрессъ!.. – передразнивалъ онъ. – Мн?-то очки не вотрутъ!.. Все та же казна. Она и родила, она и соской кормитъ. Вонъ у насъ дворянское землевлад?нiе сколько в?ковъ существовало, – кажется можно бы на ноги стать, а… вынули соску – какъ в?тромъ все и вымело… И промышленность тоже… Отвори заграницу, только пыль пойдетъ отъ нашей промышленности. Знаете, – оживленно заговорилъ онъ, – въ чемъ, я думаю, главное наше зло? Все намъ дано, а не взято нами… Дано, дадено… Землей дадено, рудниками, кр?постными, дадено пошлинами, субсидiями, казенными заказами, а не взято иницiативой, энергiей, образованiемъ, д?йствительнымъ техническимъ прогрессомъ… Вотъ и вышло, что у насъ только одна традицiя и им?ется, – казна! Исторiя, что ли у насъ ужъ такая, что все мы д?лали скопомъ, мiромъ, а не отд?льными личностями, – и государство устраивали…"

Но, какъ в?рно заключаетъ Ножичкинъ, это уже – исторiя. Теперь наступаетъ время иницiативы, энергiи, образованной личности, которая, не приб?гая къ казн?, напротивъ, всячески отъ нея отбиваясь, желаетъ лишь одного, чтобы ей не м?шали, не опекали ее на каждомъ шагу. Эту идею вноситъ Ножичкинъ всюду, куда жизнь приводитъ его, несмотря на вс? противод?йствiя. Онъ и въ земств?, и въ дум?, и въ м?стной печати борется за эту идею, за принципъ самод?ятельности противъ бюрократизма, опутавшаго все и вс?хъ такъ, что, въ конц? концовъ, никто ничего не д?лаетъ и д?лать не въ состоянiи. Ч?мъ остр?е приходится Ножичкину чувствовать свое безсилiе въ бюрократическихъ тискахъ, т?мъ усиленн?е онъ станетъ выбиваться изъ нихъ, такъ какъ ему н?тъ иного спасенiя, какъ въ свобод? иницiативы, въ свобод? личности – и поменьше опеки.

Предстоятъ ему жестокiя испытанiя, но бояться ихъ ему не приходится. Разъ выбившись на поверхность, ему н?тъ ни мал?йшаго разсчета идти назадъ, въ т? темныя трущобы, которыя ему хорошо изв?стны. Впереди брезжитъ заманчиво св?тъ, а глаза у него зоркiе и изъ виду онъ его не упуститъ, какъ бы ни усиливались туманы на пути.

Есть около него и свои мечтатели, безъ которыхъ ни одно д?ло не д?лается и которые расширяютъ "узенькую" истину Ножичкина, въ род? Алеши, влюбленнаго въ своего героя. Этотъ Алеша, только нам?ченный въ разсказ? г. Елпатьевскаго, утопистъ чистой крови, жаждущiй обновленiя жизни путемъ обширныхъ ассоцiацiй, мечтающiй о томъ, "какъ хорошо было бы, если вс? маленькiя людскiя дороги вели на одинъ торный широкiй путь подъ св?тлымъ, высокимъ небомъ". И эти наивныя мечты расширяютъ горизонтъ въ д?ятельности новыхъ людей, даютъ полетъ ихъ мысли и согр?ваютъ ихъ сердца надеждой на возможность лучшей, бол?е челов?ческой жизни.

Какъ далеко все это отъ стараго гоголевскаго мiра съ его Чичиковыми, Сквозниками-Дмухановскими, Собакевичами и Ноздревыми! Пусть этотъ мiръ еще проченъ, еще живъ, какъ живуча пошлость вообще. Но дни его сочтены, потому что онъ изжилъ себя до глубины, прогнилъ до сердцевины и одряхл?лъ, какъ старое в?ковое древо, только держащееся до перваго сильнаго порыва в?тра, который вывернетъ его съ корнемъ и обнаружитъ вс?мъ его изъ?денную червями, истл?вшую внутренность.

    Мартъ, 1902 г.