Великая годовщина – пятидесятилетия смерти Гоголя

Великая годовщина – пятидесятилетия смерти Гоголя
Ангел Иванович Богданович

«Однимъ изъ поучительн?йшихъ явленiй русской жизни представляется намъ судьба величайшаго вашего художника-реалиста Гоголя. Едва выступивъ въ литератур?, онъ сразу занялъ единственное и ник?мъ не оспариваемое м?сто, какъ великiй и несравненный изобразитель русской д?йствительности, какою она была въ угрюмое время кр?постного царства. Въ десять л?тъ почти онъ далъ такiя картины изъ этого царства мертвечины и гнили, что посл?дующимъ художникамъ осталось разв? только дорисовать детали, но главное – было дано, и какъ дано!..»

Произведение дается в дореформенном алфавите.

А. И. Богдановичъ

Великая годовщина – пятидесятил?тiя смерти Гоголя

Однимъ изъ поучительн?йшихъ явленiй русской жизни представляется намъ судьба величайшаго вашего художника-реалиста Гоголя. Едва выступивъ въ литератур?, онъ сразу занялъ единственное и ник?мъ не оспариваемое м?сто, какъ великiй и несравненный изобразитель русской д?йствительности, какою она была въ угрюмое время кр?постного царства. Въ десять л?тъ почти онъ далъ такiя картины изъ этого царства мертвечины и гнили, что посл?дующимъ художникамъ осталось разв? только дорисовать детали, но главное – было дано, и какъ дано! Въ образахъ столь генiально-правдивыхъ и глубокихъ, что, казалось, художникъ заглянулъ въ самую глубь кр?постного царства, въ его святая святыхъ и представилъ на поученiе и страхъ современности и потомству – весь ужасъ и отвратительное существо этой "злой ямы", которая называлась тогда "исконнымъ" строемъ русской жизни. Великiй юмористъ, онъ не рисовалъ трагедiй, совершавшихся тогда на каждомъ шагу, – трагедiи, такъ хорошо пов?данныхъ намъ впосл?дствiи Щедринымъ и Терпигоревымъ, – и хотя безсознательно, но поступилъ какъ мудр?йшiй изъ мудрыхъ: онъ осм?ялъ этотъ строй. Трагедiя, даже самая ужасная, есть все же борьба, въ ней есть исходъ въ смерти, и зритель такъ или иначе возбуждается, вдохновляется ею и примиряется съ судьбой, ибо смерть – великая примирительница. Гоголь далъ н?что бол?е важное – картину пошлости русской жизни, онъ показалъ пораженному читателю то, что лежало въ основ? окружающей жизни. Немногочисленное тогдашнее общество русской интеллигенцiи встр?тило это генiальное воспроизведенiе пошлости русской д?йствительности съ восторгомъ откровенiя, такъ какъ и самые проницательные наблюдатели не вид?ли всей глубины того, что далъ Гоголь. Но самого художника погубилъ его великiй даръ, и пошлость жестоко отомстила ему за себя.

Слишкомъ неблагопрiятны были условiя, при которыхъ Гоголь совершилъ свое д?ло. Представимъ только подавляющую обстановку жизни тридцатыхъ и сороковыхъ годовъ, когда ему пришлось жить. Въ литературной сред? полный разгулъ Булгариныхъ и Сенковскихъ, Гречей – и Дубельта. Пушкинъ только-что кончилъ трагически мучительную жизнь, и трупъ его втихомолку, какъ н?кую заразу, препроводили подальше отъ т?хъ, кто могъ его оплакать. А въ общественной сред? – полный разгулъ т?хъ самыхъ "потомковъ изв?стной подлостью прославленныхъ отцовъ", которыхъ другой генiальный поетъ только-что пригвоздилъ къ позорному столбу исторiи своимъ стихомъ, "облитымъ горечью и злостью". На кого могъ опереться Гоголь? У кого могъ онъ найти поддержку и дружественное укр?пленiе въ минуты душевной слабости и колебанiй?

Онъ меньше всего былъ натурой героической, которая въ себ? самой ищетъ стимула для борьбы и въ самомъ одиночеств? находитъ новый источникъ силы. Гоголь былъ челов?къ слабый, приспособляющiйся инстинктивно къ обстоятельствамъ и шедшiй не противъ теченiя, хотя и не за нимъ. Онъ искусно лавировалъ тамъ, гд? было можно, а больше всего ему было по душ? – стоять въ сторонк? и съ своей скрытой, полуязвительной, полугрустной усм?шечкой созерцать жизнь. Бол?зненный, мнительный, недов?рчивый, самолюбивый до чудовищности, онъ сторонился отъ жизни и боялся ея. Ему легче дышалось за границей, гд? мiръ былъ ему глубоко чуждый, но гд? онъ могъ уйти въ свою скорлупу, не вызывая ни удивленiя, ни порицанiя своей замкнутостью. На родин? это было немыслимо, зд?сь онъ былъ слишкомъ огромной величиной, чтобы не принимать участiя въ окружающей д?йствительности, а посл?дняя положительно пугала его. На родину, въ р?дкiе на?зды, онъ являлся только за поклоненiемъ, безъ котораго жить не могъ. Онъ упивался ?имiамомъ, которымъ со вс?хъ сторонъ окружали его Аксаковы, Плетневы, Смирновы и др. Въ запах? этого ?имiама онъ плохо, лучше сказать, вовсе не разбирался. Въ то время, какъ кругъ Аксаковыхъ славилъ его великое художественное дарованiе и въ унизительномъ для об?ихъ сторонъ преклоненiи ждалъ, требовалъ и молилъ новыхъ проявленiй того же дара, – кругъ Смирновыхъ и Плетневыхъ тянулъ его въ противоположную сторону, восхваляя его пропов?дническiй даръ, глубину его взглядовъ какъ мыслителя, и возбуждая сказать "великое слово", которое должно довершить д?ло его жизни, вскрывъ таинственную для вс?хъ суть русской жизни. Онъ, Гоголь, нарисовалъ только видимую, поверхностную сторону, тогда какъ только онъ можетъ раскрыть изумленному мiру и тайну этой жизни.