«В Тумане» Андреева и «Одна за многих»

Разв? это не типичн?йшая картина отношенiй отца и сына въ тотъ моментъ, когда Павелъ Рыбаковъ мучится сознанiемъ ужаса своего положенiя, обуреваемый воспоминанiями съ одной стороны, съ другой отчаянными мыслями о безъисходности своего физическаго и душевнаго состоянiя? Какъ далеки и чужды эти два челов?ка, которые, однако, ближе всего должны бы быть другъ другу! Отецъ чувствуетъ, что съ сыномъ что то неладно, но не знаетъ, какъ подойти къ нему, какъ спросить его о самомъ главномъ, о томъ, что мучитъ и терзаетъ того. Превосходно изобразилъ художникъ настроенiе обоихъ въ сцен? "умнаго" разговора между отцомъ и сыномъ, разговора, который еще больше удаляетъ ихъ другъ отъ друга. Въ конц? наступаетъ одинъ моментъ, когда оба чувствуютъ, что одно слово – и ледъ растаетъ, и юноша на родной груди выплакалъ бы, съ крикомъ, съ рыданiями, свою мучительную тайну, нашелъ бы сов?тъ, поддержку и надежду. Но мигъ этотъ блеснулъ, какъ молнiя, и исчезъ, и опять въ туман? отецъ и сынъ не видятъ другъ друга. Великол?пно это "другъ мой", которымъ заканчивается разговоръ, вм?сто просившагося на уста отцовскаго теплаго и любовнаго призыва "сынъ мой". И этотъ брезгливо протянутый скабрезный рисунокъ, найденный отцомъ, и вопросъ отца, "откуда-то издалека": "это ты"?

"Замучили!" – съ воплемъ вырывается изъ истомленной души Павла посл? этого разговора, – и зат?мъ онъ словно летитъ въ бездну; катится съ горы все быстр?е и быстр?е, подхваченный нестерпимымъ, все наростающимъ порывомъ отчаянiя, вплоть до посл?дней катастрофы, ужасной сцены борьбы и смерти въ истомъ логов? разврата.

Повидимому, эта, именно, сцена и вызываетъ наибольшiя нареканiя на автора своимъ реализмомъ съ одной стороны, съ другой – недостаточной психологической обоснованностью. Начнемъ съ посл?дняго упрека, котораго мы совершенно не разд?ляемъ. Въ настроенiи несчастнаго юноши, въ которомъ онъ уходитъ изъ дому, гд? все гнететъ его, усиливая его отчаянiе, вы уже чувствуете неизб?жность трагическаго конца. Онъ уже не вернется назадъ, если его не спасетъ чудо, но чудесъ въ наши дни не бываетъ, а на улиц? большого города онъ встр?чаетъ именно то, что послужило началомъ его паденiя и что неизб?жно должно было довершить его гибель. Поразительно в?рна эта сцена, когда Павелъ въ туман?, уже во власти чудовища, охватившаго его своими ц?пкими лапами, бродитъ подъ окнами дома своей "чистой любви" и упивается злобными представленiями, какъ бы встр?тила его она, его, развратнаго, грязнаго, зараженнаго, какъ онъ думаетъ, неизл?чимой, ужасной бол?знью. Онъ ясно видитъ Катю Реймеръ: "какъ она, чистая и невинная, сидитъ среди чистыхъ людей и улыбается, и читаетъ хорошую книгу, и ничего не знаетъ объ улиц?, въ грязи и холод? которой стоитъ погибающiй челов?къ. Она чистая и подлая въ своей чистот?; она, быть можетъ, мечтаетъ сейчасъ о какомъ-нибудь благородномъ геро?, и если бы вошелъ къ ней Павелъ и сказалъ: "Я грязенъ, я боленъ, я развратенъ, и оттого я несчастенъ и умираю; поддержи меня!" – она брезгливо отвернулась бы и сказала: "Ступай! Мн? жаль тебя, но ты противенъ мн?. Ступай!" И она заплакала бы; она, чистая и добрая, она заплакала бы… прогоняя. И милостынею своихъ чистыхъ слезъ и гордаго сожал?нiя она губила бы того, кто просилъ ее о челов?ческой любви, которая не оглядывается и не боится грязи".

Только представимъ себ? эту больную душу, уже помутн?вшiй отъ ужаса умъ и воображенiе, юное, возбужденное, рисующее въ изступленiи картины, одна другой ужасн?е и печальн?е, и мы поймемъ, что все посл?дующее развертывается съ неумолимой неизб?жностью. Въ представленiи своемъ отвергнутый той, которая сiяетъ для него и въ эту минуту, какъ "чист?йшей прелести чист?йшей образецъ", смертельно оскорбленный ея "горделивой милостыней", онъ идетъ за первой встр?чной падшей женщиной. "И съ в?жливостью, въ которой былъ вызовъ, насм?шка и слезы смертельнаго отчаянiя, онъ сказалъ:

"– О, божественная! вы такъ хотите моихъ страстныхъ ласкъ?

"Женщин? показалось обидно…"

Зд?сь мы прекращаемъ выписки, ибо пришлось бы выписать всю заключительную сцену, чтобы шагъ за шагомъ показать, какъ психологически в?рно просл?жена художникомъ вся исторiя катастрофы, ея постепенное приближенiе, наростанiе и страшный конецъ.

Да, описанiе зд?сь реально, до того художественно-правдиво, что минутами испытываешь такое ощущенiе, какъ будто самъ при этомъ присутствуешь. И не намъ возмущаться реализмомъ, въ которомъ н?тъ ничего смакующаго, специфическаго, что такъ нравится многимъ, а есть только правда жизни, въ данномъ м?ст? неизб?жная.

Павелъ Рыбаковъ погибъ, и художникъ изобразилъ въ превосходной картинк? исторiю его паденiя и гибели. Но зач?мъ онъ взялъ такой сюжетъ? Какъ см?лъ онъ коснуться такъ безцеремонно той стороны жизни, о которой не принято говоритъ… Въ гостиныхъ? Конечно, но русская литература никогда и не была "салонной".

Общество – вотъ чей судъ былъ важенъ, и его приговоръ, мн? кажется, можетъ быть только одинъ: художникъ за свою см?лость заслуживаетъ высшей благодарности. Ибо если бы это было иначе, общество д?йствительно уподобилось бы той Кат? Реймеръ, какъ ее представляетъ себ? Павелъ Рыбаковъ въ моментъ полнаго отчаянiя: "чистая и подлая въ своей чистот?". И какъ Катя Реймеръ въ д?йствительности совс?мъ не такова и не такъ отнеслась бы къ злополучному Павлу, такъ и общество, конечно, не можетъ не задуматься надъ представленнымъ ему изображенiемъ гибели хорошаго юноши, не сладившаго съ собой. Для всякаго отца и матери этотъ разсказъ – угроза и предостереженiе. Не вс?, конечно, товарищи Павла Рыбакова, имя же имъ легiонъ, гибнутъ такъ жалко. Но сколько мукъ ими переживается, сколько исковерканныхъ характеровъ, бол?зненныхъ посл?дствiй получается отъ того, что мы неискренни и неправдивы и сами съ собой, и съ своими д?тьми. Почему родители, какъ этотъ отецъ въ разсказ? – посл?днiе, къ кому обращаются ихъ д?ти въ трудныя минуты? И почему, какъ этотъ отецъ, они, даже догадываясь о какой-то трагедiи въ душ? сына, не ум?ютъ просто, по-челов?чески подойти къ нему, проявить ту любовь, "которая не оглядывается и не боится грязи"?

Мы, не колеблясь, отв?чаемъ на эти вопросы – потому, что мы неискренни и боимся правды. Мы бродимъ "въ туман?", сумрачные и молчаливые, и охотн?е в?римъ, что все обстоитъ благополучно, хотя и знаемъ, что это ложь, радуемся туману, который скрываетъ правду… Но если мы на минуту станемъ искренни и правдивы, мы должны быть благодарны художнику, который см?ло разс?ялъ туманъ и заставилъ насъ заглянуть хоть въ одинъ уголокъ жизни, гд? далеко не все обстоитъ благополучно.

И не героини-пропов?дницы т?лесной чистоты, какъ перваго и главнаго условiя счастья и нравственности жизни, внесутъ въ этотъ уголокъ осв?жающую атмосферу. Напротивъ, своимъ фанатическимъ credo – "раскаянiе не поможетъ разъ чистота потеряна", он? могутъ только толкнуть безвозвратно на путь разврата несчастныхъ гр?шниковъ, именно, скор?е несчастныхъ, ч?мъ порочныхъ, и еще мен?е неспособныхъ возстать изъ бездны паденiя и очиститься. Что потеряно, то потеряно, – спору н?тъ. Но н?тъ паденiя, для котораго не было бы спасенiя. Для этого, прежде всего, нужна любовь, "которая не оглядывается и не боится грязи".

Нужно помнить еще старое и мудрое правило, – гони природу въ дверь, она войдетъ въ окно. И вспомнивъ, широко и настежь открыть ей и двери, и окна чтобы въ затхлую среду современной семьи вошла св?тлая, в?чно радостная, ц?ломудренная природа, внеся туда и свою св?жесть, и свою чистоту. Путемъ совм?стнаго воспитанiя, товарищеской жизни, въ дружной работ? бокъ-о-бокъ, наши юноши и д?вушки помогутъ другъ другу сохранить свою чистоту и создадутъ то ц?ломудренное будущее, о которомъ мечтала В?ра. Побольше дов?рiя къ юности, побольше уваженiя къ ней и, главное правды и искренности въ отношенiяхъ, – и будущее это не такъ ужъ далеко.

    Январь, 1908 г.