«В Тумане» Андреева и «Одна за многих»

«В Тумане» Андреева и «Одна за многих»
Ангел Иванович Богданович

«Наибольшее вниманiе читателей и критики привлекалъ въ истекшемъ году молодой писатель Л. И. Андреевъ. Три изданiя въ одинъ годъ, рядъ критическихъ статей, хвалебныхъ и бранчивыхъ отзывовъ, шумъ около каждой имъ написанной вещи ("Бездна", "Мысль") – все выставило его на первый планъ, и новое его произведенiе "Въ туман?", только что появившееся въ "Журнал? для вс?хъ", даетъ новый поводъ для шума около его имени, новую пищу ц?нителямъ и противникамъ этого выдающагося таланта…» Произведение дается в дореформенном алфавите.

А. И. Богдановичъ

«Въ Туман?» Андреева и «Одна за многихъ»

Наибольшее вниманiе читателей и критики привлекалъ въ истекшемъ году молодой писатель Л. И. Андреевъ. Три изданiя въ одинъ годъ, рядъ критическихъ статей, хвалебныхъ и бранчивыхъ отзывовъ, шумъ около каждой имъ написанной вещи ("Бездна", "Мысль") – все выставило его на первый планъ, и новое его произведенiе "Въ туман?", только что появившееся въ "Журнал? для вс?хъ", даетъ новый поводъ для шума около его имени, новую пищу ц?нителямъ и противникамъ этого выдающагося таланта. И д?йствительно, "Въ туман?" такое произведенiе, которое способно расшевелить даже очень хладнокровнаго и безчувственнаго читателя. И содержанiе, одинъ изъ самыхъ жгучихъ вопросовъ вообще, а въ наше время получившiй еще особое значенiе, благодаря обостренiю вопросовъ личной морали, и обработка, вполн? достойная вопроса, все это д?лаетъ новое произведенiе г. Андреева достойнымъ всяческаго вниманiя.

Но прежде ч?мъ высказать н?которыя мысли по этому поводу, мы коснемся другого произведенiя – иностраннаго автора, скрывающагося подъ псевдонимомъ "Vera", "Одна за многихъ", которое одновременно вышло у насъ въ н?сколькихъ переводахъ. Шумъ, поднятый имъ у себя на родин?, въ веселой и гр?шной В?н?, перекатился и къ намъ, и нельзя не признать, что поводовъ для него "Одна изъ многихъ" даетъ достаточно. То, что побудило насъ сопоставить два произведенiя столь различныя, какъ увидимъ, по существу, заключается въ общности не темы, а того вопроса, который остановилъ на себ? вниманiе этихъ авторовъ. Вопросъ этотъ – вопросъ половой этики, но темы у того и другого автора различны.

"Одна изъ многихъ" – это новая попытка дать свое р?шенiе вопроса объ обязательности добрачнаго ц?ломудрiя для мужчины, какъ оно обязательно для женщины. Это не новое осв?щенiе вопроса, возбужденнаго Бьернсономъ въ его драм? "Перчатка", но вопросъ зд?сь поставленъ р?зче и р?шительн?е. Героиня Бьернсона отказываетъ жениху, узнавъ о его добрачной связи съ женщиной. "Одна изъ за многихъ" кончаетъ съ собой, не будучи въ силахъ вынести мысли, что ея избранникъ не чистъ физически, им?лъ связь съ женщиной безъ любви. "Я не могу стать твоею! Я употребила вс? усилiя воли на то, чтобы заполнить разд?ляющую насъ пропасть. Напрасно. Я не въ состоянiи побороть своихъ чувствъ. Съ тобой моя жизнь должна была бы погрязнуть въ в?чной лжи".

Чтобы понять этотъ вопль оскорбленной чистоты, необходимо познакомиться подробн?е съ жизнью героини, которая рекомендуетъ себя, какъ одну изъ многихъ, приносящую себя въ жертву за многихъ. Ея дневникъ, оставленный ею въ даръ ея жениху, даетъ намъ представленiе о ней, какъ о д?вушк? изъ обычнаго м?щанскаго круга со вс?ми его узкими взглядами на жизнь, долгъ, доброд?тели и пороки. Она хочетъ выйти замужъ не иначе, какъ по любви, и страшно возмущается своей подругой, которая "продала себя" ради хорошей партiи челов?ку, уже пожилому, пожившему, но богатому. Ея отецъ и мать, напротивъ, вполн? одобряютъ такую партiю и ссылаются на свой прим?ръ. Но героиня уже тронута высшими потребностями жизни. Не не удовлетворяетъ сытая, обезпеченная жизнь, въ которой такъ мало м?ста чувству, уму, словомъ душ?, и все посвящается Мамону. "Я испытываю ужасъ передъ болотомъ, передъ низиной. Я хочу вдыхать св?жiй, чистый, прозрачный воздухъ высотъ. Я хочу попытаться стать собой, я хочу возвратить своей личности всю кристалличность ея собственныхъ исконныхъ свойствъ… У меня несчастный характеръ, продуктъ обезпеченной сытой жизни. Ни желанiй, ни радости! Въ довольств? и изобилiи чахнетъ, истощается энергiя души. Силы слаб?ютъ безъ напряженiя. Плугъ ржав?етъ въ сара?. Поэтому я часто говорю себ?: если бы я была поставлена въ необходимость работать, если бы нужда вогнала меня въ работу, если бы мн? была знакома забота о завтрашнемъ дн?, можетъ быть, я была бы св?ж?е, здоров?е, радостн?е… А это сытое довольство въ в?чной неудовлетворенности, эта буржуазная фанатическая приверженность къ комфорту, они убиваютъ не только способность къ серьезной работ?, но даже самое стремленiе къ ней". Она жалуется дал?е на одиночество въ семь?, гд? ей чужда вся основа окружающей жизни. Даже любимый челов?къ, ея Георгъ, избранникъ ея сердца, не понимаетъ ея, и она справедливо жалуется на обычное мужское пренебреженiе къ запросамъ женщины на высшую жизнь. Ее смущаютъ и возмущаютъ стремленiя мужчины слить женщину со своимъ "я", сд?лать ее лишь частью его, "орудiемъ своей власти, обстановкой своего комфорта".

Но она любитъ его, любитъ сильно, страстно, и мысль о полномъ единенiи наполняетъ ее блаженствомъ. Осуществленiю его м?шаетъ пока необезпеченность Георга. И вотъ приходитъ минута, когда онъ получаетъ м?сто адъюнкта въ университет?, вс? препятствiя благополучно устранены, и наша парочка почти наканун? свадьбы, какъ вдругъ и происходитъ катастрофа. Однажды, возвращаясь съ женихомъ изъ театра, они встр?чаютъ женщину, видъ которой смутилъ Георга. На вопросъ, что съ нимъ, и почему эта встр?ча его такъ смутила, Георгъ признается, что у него н?сколько л?тъ тому назадъ была связь съ нею. Такое признанiе вызвало вполн? естественное чувство, "см?шанное изъ отчаянiя, разочарованiя, злобы и ревности". "Онъ такъ часто клялся мн? въ томъ, что никогда до меня не любилъ ни одной женщины. Я сл?по ув?ровала въ это и считала его неспособнымъ сойтись съ женщиной безъ любви… какъ другiе… безъ любви! Въ этомъ столько низкаго и и отвратительнаго". Георгъ, пользуясь этимъ моментомъ, раскрываетъ ей всю свою прошлую жизнь, которая, какъ и у огромнаго большинства людей его среды. была далеко не безупречна, – и ужасъ нев?сты возрастаетъ. "Онъ велъ половую жизнь большинства мужчинъ. Легко разрываемыя связи, не закр?пленныя никакими узами чувствъ, оплачиваемая любовь съ ея неразборчивыми животными инстинктами, – жизнь, въ которой расточалось самое высокое. Онъ отшвырнулъ отъ себя свою чистоту, какъ грязный лоскутъ бумаги. Онъ никогда и не звалъ ц?ны этой чистоты. Онъ ни разу не подумалъ о томъ, что существо, которое когда-нибудь отдастся ему съ полной, чистой преданностью, можетъ потребовать отъ него этой чистоты".

Посл? этой знаменательной минуты въ душ? героини начинается мучительная борьба. Она заноситъ въ дневникъ рядъ вполн? в?рныхъ мыслей о необходимости одинаковой морали для мужчины и женщины, возмущается условiями добрачной жизни большинства мужчинъ, отм?чаетъ, что въ обезпеченныхъ кругахъ это встр?чается чаще, ч?мъ въ б?дныхъ, гд? мужчины женятся раньше.

Все это много разъ говорилось и раньше, и пока мы не узнаемъ ничего, что противор?чило бы правд?. Наступаетъ, однако, моментъ, когда героиня должна и для себя р?шить вопросъ, какъ же ей быть съ открывшимся фактомъ, какъ поступить въ своемъ личномъ д?л?. Георгъ кается, взываетъ къ ея великодушiю, говоритъ, что раскаянiе очищаетъ душу, что "жизнь, полная самопожертвованiя, можетъ искупить прошлое". Въ отв?тъ В?ра бросаетъ ему холодную сентенцiю: "Раскаянiе не поможетъ, если чистота потеряна". И окончательно добиваетъ его вопросомъ: "Могъ ли бы ты жениться на проститутк??" "Онъ взглянулъ на меня испуганно и тихо покачалъ головой. А я молчала и подумала про себя: "Вс? эти мужчины нисколько не лучше проститутокъ". Онъ, должно быть, понялъ мои мысли, потому что вдругъ какъ-то съежился, точно отъ удара".

Борьба кончается катастрофой: В?ра не можетъ пересилить, съ одной стороны, отвращенiя при мысли о прежней жизни своего будущаго мужа, съ другой – ею овлад?ваетъ отчаянiе, что она не можетъ совладать со своимъ чувствомъ къ нему. "Я не могу обманывать челов?ка, котораго люблю больше всего на св?т?. Не могу я также броситься въ его объятiя съ чувствомъ физическаго отвращенiя. Я не могу жить съ нимъ… подъ гнетомъ неизгладимаго, унизительнаго воспоминанiя о его прошломъ. Но я отъ этого люблю его не меньше. И именно потому, что я не могу жить съ нимъ… и не могу жить безъ него… я избираю посл?днiй путь".

Р?шивъ покончить съ собой, В?ра ут?шаетъ себя сознанiемъ, что "люди, которые со своими загруб?лыми взглядами см?ялись надъ моими мыслями, какъ надъ неисполнимыми фантазiями, мужчины, которые – не безъ скрытаго сознанiя своей вины – глумились надо мной… перестанутъ на минуту см?яться, когда узнаютъ о моей участи. И не одна чистая, тонко чувствующая женщина… пойметъ мои страданiя – можетъ быть, сама испытаетъ и переживетъ ихъ… И если бы мн? удалось положить хоть одинъ камешекъ въ дивное зданiе бол?е чистаго, ц?ломудреннаго будущаго… то я считаю, что не слишкомъ дорого плачу за это ц?ной моей жизни".

Трогательныя и высокiя слова, но… мы думаемъ, что В?ра ошиблась. Мы оставляемъ въ сторон? ея узко личное чувство, то отвращенiе, котораго она не могла преодол?ть. Зд?сь не приходится разсуждать. Возможно, – есть такiя тонкiя организацiи, которыя, при столкновенiи съ суровыми условiями жизни, не выдерживаютъ и разбиваются, какъ тотъ драгоц?нный венецiанскiй хрусталь, столь тонкой и изящной работы, что онъ не выдерживаетъ перевозки и имъ можно любоваться только на м?ст?. Но для "дивнаго зданiя бол?е чистаго, ц?ломудреннаго будущаго" требуются бол?е кр?пкiе "камешки", способные выдержать борьбу за это будущее, вынести тяжкое давленiе вс?хъ условiй современной жизни, полной лжи, насилiя и обмана.

Есть одна грубая, основная ошибка въ размышленiяхъ В?ры: она, какъ истый фанатикъ, свела всю жизнь и мораль къ одному догмату – физическая чистота. "Раскаянiе не поможетъ, если чистота потеряна", – такъ р?шаетъ именно фанатикъ, посылая другого на костеръ съ святой в?рой, что огонь лучшее средство въ борьб? съ гр?хомъ или съ т?мъ, что онъ считаетъ за гр?хъ. Распространяя свою мысль, она въ другомъ м?ст? приходитъ къ еще бол?е р?шительному выводу; "Индивидуализмъ и принципъ солидарности, вс? борющiяся между собой теченiя современности идутъ изъ безконечности по разнымъ направленiямъ и стремятся слиться въ одномъ пункт?. Я думаю, что этотъ пунктъ находится въ области половой этики, которая наряду съ экономическими вопросами им?етъ самое важное и р?шающее значенiе для будущаго, и которая неразрывно связана со вс?ми вопросами современности". Такое сведенiе всей жизни къ половой этик? намъ представляется крайностью, которая граничитъ съ бол?зненностью, мы могли бы сказать почти съ своеобразной эротоманiей.

Въ самомъ д?л?, попробуемъ немного разобраться въ догмат? В?ры – половая чистота – главный пунктъ жизни, и кто ее утратилъ, тотъ конченный, погибшiй челов?къ. Для него, какъ для б?дной Маргариты, н?тъ спасенiя, его долженъ в?чно пресл?довать голосъ возмущенной сов?сти: "Ты погибъ!" Высшiй судъ, однако, оправдываетъ Маргариту, найдется, быть можетъ, и для нашего гр?шника, если не оправданiе, то право на помилованiе. Этотъ гр?шникъ могъ бы указать, что въ громадномъ большинств? онъ скор?е гр?шникъ безсознательный, совершающiй свое паденiе еще тогда, когда онъ далеко не сознаетъ того, что совершаетъ, когда онъ слишкомъ слабъ и безволенъ, чтобы побороть жгучую силу инстинкта. Онъ могъ бы указать и на уродливо поставленное воспитанiе, на что намекаетъ и сама строгая героиня, занося въ дневникъ справедливыя мысли: "свободныя, товарищескiя отношенiя между лицами разныхъ половъ до сихъ поръ еще клеймятъ, какъ что-то запретное, и этимъ только придаютъ имъ особенную прелесть и д?лаютъ ихъ ч?мъ-то соблазнительнымъ и опаснымъ. Боятся, что эта дружба запятнаетъ доброе имя, что болото сплетенъ засосетъ молодую д?вушку, и ея чистота, высшее сокровище, которымъ она обладаетъ, осквернится подъ влiянiемъ предразсудка… Въ усиленномъ, почти граничащемъ съ безнравственностью, подчеркиванiи чисто полового момента въ отношенiяхъ между мужчиной и женщиной не малую долю вины несетъ эта система разобщенности половъ. Благо тому покол?нiю, которое когда-нибудь доживетъ до лучшихъ, бол?е здоровыхъ временъ". Онъ могъ бы указать и на страшную силу экономическихъ причинъ, все бол?е и бол?е удлиняющихъ срокъ вступленiя въ бракъ, и на ненормальности въ самой жизни, въ этой нездоровой городской атмосфер?, губящей столько чистыхъ и лучшихъ силъ. Но въ конечномъ итог?, несомн?нно, не въ этомъ сила его оправданiя.

Физическая чистота, могъ бы онъ сказать, еще не духовная чистота, и мы достаточно пережили, чтобы ум?ть разбираться, гд? граница той или другой. В?ра, по ея словамъ, поражаетъ, какъ ударомъ, своего жениха словами: "могъ ли бы ты жениться на проститутк??" Художественная литература уже давно дала отв?тъ на этотъ вопросъ. Французскiй поэтъ р?шилъ его въ великол?пномъ стих?: "Моя любовь возвратитъ теб? невинность". У насъ, начиная съ Сони Мармеладовой и до Катюши въ "Воскресенiи", вопросъ этотъ выясненъ и выраженъ съ поразительной тонкостью и глубиной. Вс? почти наши великiе писатели коснулись его и дали утвердительный отв?тъ, ибо они стояли выше буржуазной морали, на которой въ конц? концовъ стоитъ и великол?пная въ своей утонченности В?ра. Да, буржуазной, какъ и всякая мораль, ставящая субботу выше челов?ка.

Вопросъ этотъ, какъ ни кажется онъ самой В?р? новъ и глубокъ, въ сущности р?шенъ давнымъ давно, и р?шенiе это гласитъ, что не т?лесная чистота есть главное, а духовная. "Не то, что въ уста, а то, что изъ устъ" грязнитъ челов?ка, Спору н?тъ, счастливъ и достоинъ всяческой зависти и уваженiя, кто сум?етъ подняться до пониманiя истинной духовной чистоты, сохранивъ въ тоже время и т?лесную. Таковъ великiй идеалъ свободной личности, который лишь смутно мерещится б?дной В?р?, но до котораго она т?мъ не мен?е не додумалась. Въ противномъ случа? она бы поняла, что ея искренно кающiйся женихъ, готовый ц?лой жизнью, "полной самопожертвованiя", искупить свою вину, гораздо выше и чище теперь, ч?мъ когда онъ былъ еще т?лесно непороченъ, какъ новорожденный младенецъ.

Трудной и тяжкой дорогой ошибокъ и паденiя покупаемъ мы право на высшiй судъ и высшее пониманiе жизни, и В?ра, безповоротно осудившая эту жизнь, не им?етъ этого права. Безполезна ея жертва, не вытекающая изъ сознанiя необходимости и блага ея для другихъ. Легко судить такъ тому, кто самъ не пережилъ ни ошибокъ, ни паденiй, кто изъ узенькаго круга личной жизни не выходилъ на арену житейской борьбы, полную труда, столкновенiй и нев?рныхъ д?йствiй. В?ра не выдержала перваго, далеко не самаго тяжкаго удара, какiе наноситъ подчасъ безпощадная судьба, и доказала своей легкомысленной смертью только полную свою негодность къ жизни. Она, можно сказать, переросла ту буржуазную сферу, которая ее окружаетъ, но не могла достигнутъ высшей, подняться на "высоту, гд? св?жiй, чистый, прозрачный воздухъ". Она прочувствовала, поняла и справедливо осудила мораль "низинъ", "болота", гд? превосходно чувствуютъ себя ея родители, противящiеся ея стремленiямъ къ браку по любви. Но у нея не хватило ни ума, ни силы воли довершить разрывъ съ низиной, отбросить всякую догматику, вс? путы, связывающiе нравственную личность, м?шающiе ей "сорвать вс? покрывала съ наготы души, вс? оковы свободнаго саморазвитiя", какъ она мечтала въ начал? своего дневника. Тогда она поняла бы, прежде всего, что ее отд?ляетъ отъ Георга больше всего его непониманiе ея, какъ женщины, желающей быть не только его женой, но прежде всего свободной личностью. На это непониманiе она жалуется какъ-то мимоходомъ, вскользь, не придавая ему особаго значенiя. Тогда какъ для насъ зд?сь лежитъ корень ея несчастья. Если бы ея женихъ былъ выше по уму, по чувству, по стремленiямъ въ свободной жизни, онъ понялъ бы ея отвращенiе къ его т?лесному проступку и сум?лъ бы ее поднять на ту высоту, съ которой этотъ проступокъ показался бы ей печальной необходимостью, въ то же время способствовавшей и ему, и ей постичь высшую, духовную чистоту. Въ томъ и несчастье ея жизни, что Георгъ – чист?йшiй м?щанинъ въ душ?, для котораго его адъюнктство на первомъ план?, а она, В?ра, – какъ жена, равное ему и сознательное существо, жена не любовница, а товарищъ и другъ въ борьб?,– только придатокъ къ "обстановочк?". Мужественно переживъ это первое разочарованiе, она поняла бы и другую истину, что въ жизни не все р?шается половой этикой, какъ ни важна посл?дняя сама по себ?. Порвавъ съ моралью низинъ, по которой всякiя челов?къ долженъ приспособляться къ жизни, она выступила бы на путь приспособленiя жизни къ себ?, такъ чтобы ея свободная личность могла порвать оковы и стать сама собой.

Но для н?мецкой В?ры и то уже огромный шагъ впередъ, что она заговорила о равноправности этической. В?дь до сихъ поръ н?мецкая женщина еще почти не вышла изъ круга понятiй "д?льной хозяйки" (t?chtige Hausfrau), и мы понимаемъ, что протестъ В?ры вызвалъ такой негодующiй шумъ въ н?мецкомъ буржуазномъ обществ?. Какъ можетъ д?вушка говорить о такихъ вещахъ, требовать одинаковой морали для мужчины и женщины, осудить безповоротно мужчину за потерю ц?ломудрiя?! Это былъ несомн?нный скандалъ въ благородномъ семейств?. Но чего мы никакъ не можемъ понять, такъ это протестовъ, раздающихся противъ разсказа г. Андреева "Въ туман?", въ которомъ затронутъ тоже важный вопросъ, лучше сказать, рядъ вопросовъ, связанныхъ тоже съ половой моралью. Страннымъ кажется намъ этотъ протестъ посл? хотя бы "Крейцеровой Сонаты". Какъ тогда негодующiе критики огуломъ р?шили, что Позднышевъ психопатъ, манiакъ, эротоманъ, типъ, достойный Крафтъ-Эбинга, такъ и теперь въ геро? разсказа "Въ туман?", б?дномъ Павл? Рыбаков? хотятъ вид?ть патологическаго субъекта, вырожденца и манiака.

Такъ ли это однако?

Редакцiя журнала Мiръ Божiй, потому-ли, что его читаютъ преимущественно молодые люди – не знаю, часто получаетъ разные запросы отъ молодежи, въ числ? ихъ есть одинъ, который упорно повторяется изъ года въ годъ. И въ настоящiй моментъ предо мною лежитъ письмо "студента варшавскаго университета" съ просьбой – указать, есть ли въ Россiи общество для "нравственнаго усовершенствованiя". Пишущiй добавляетъ, что "такое общество помогло бы мн? въ борьб?… съ порокомъ проституцiи". Такiя письма это своего рода вопль измученной въ непосильной борьб? души, и разсказъ г. Андреева – отв?тъ на этотъ вопль, и чудная иллюстрацiя къ нему.

Въ туманный и слякотный день, столь хорошо знакомый каждому жителю столицы, Павелъ Рыбаковъ, юноша, оканчивающiй гимназiю, валяется въ своей комнат? на кровати и мучится тяжелыми думами и еще больше тяжелыми воспоминанiями. "– Скучно… Скучно! – протяжно говоритъ Павелъ, закрываетъ глаза и вытягивается такъ, что носки сапогъ касаются жел?зныхъ прутьевъ кровати. Углы густыхъ бровей его скосились и все лицо передернула гримаса боли и отвращенiя, странно исказивъ и обезобразивъ его черты; когда морщины разгладились, видно стало, что лицо его молодо и красиво. И особенно красивы были см?лыя очертанiя пухлыхъ губъ, и то, что надъ ними по-юношески не было усовъ, д?лало ихъ чистыми и милыми, какъ у молоденькой д?вушки. Но лежать съ закрытыми глазами и вид?ть въ темнот? закрытыхъ в?къ все то ужасное, о чемъ хочется забыть навсегда, было еще мучительн?е…"

Онъ подходитъ къ окну. но и зд?сь то же мучительное и ужасное, о чемъ ему не хот?лось бы думать, опять властно вторгается въ его душу. Онъ видитъ въ туман? смутныя фигуры людей, очертанiя домовъ, и все кажется такимъ "безц?льнымъ и скучнымъ". "Но среди идущихъ и ?дущихъ были женщины, и ихъ присутствiе давало картин? сокровенный и тревожный смыслъ. Он? шли по своему д?лу и были, казалось, такiя обыкновенныя и незам?тныя; но Павелъ вид?лъ ихъ странную и страшную обособленность: он? были чужды всей остальной толп? и не растворялись въ ней, но были какъ огоньки среди тьмы. И все было для нихъ: улица, дома и люди, и все стремилось къ нимъ, жаждало ихъ – и не понимало. Слово "женщина" было огненными буквами выжжено въ мозгу Павла; онъ первымъ вид?лъ его на каждой развернутой страниц?; люди говорили тихо, но когда встр?чали слова "женщина", они какъ будто выкрикивали его, – и это было для Павла самое непонятное, самое фантастическое и страшное слово"…

Въ этихъ сжатыхъ образахъ предъ нами вырисовывается типичное настроенiе юноши въ перiодъ критическаго возраста, когда природа р?зко подчеркиваетъ впервые принадлежность пола и его властные порывы. Настроенiе Павла Рыбакова осложнено рядомъ мучительныхъ мыслей и воспоминанiй: онъ… боленъ, заразился одною изъ обычныхъ бол?зней, и мысль, что онъ навсегда загрязненъ и бол?знью, и сопровождающимъ ее развратомъ, посл?дствiемъ котораго она явилась, перепутываются съ воспоминанiями недавняго прошлаго, когда онъ еще былъ чистъ и невиненъ. И эти-то сладкiя сами по себ? воспоминанiя о первой юношеской любви получаютъ невыносимую остроту отъ контраста съ настоящимъ, когда онъ чувствуетъ "грязь, которая обволакиваетъ его и проникаетъ насквозь", какъ ему кажется. Сестра его ждетъ къ себ? въ гости подругъ, – гимназистки придутъ. "Это значитъ, что придетъ и Катя Рейнеръ – всегда серьезная, всегда задумчивая, всегда искренняя Катя Рейнеръ. Эта мысль была какъ огонь, на который упало его сердце, и со стономъ онъ быстро повернулся и уткнулся лицомъ въ подушку. Потомъ, также быстро принявъ прежнее положенiе, онъ сдернулъ съ глазъ дв? ?дкiя слезинки и уставился въ потолокъ… Онъ вспомнилъ дачу и темную iюльскую ночь.

"Темная была эта ночь, и зв?зды дрожали въ синей бездн? неба, и снизу гасила ихъ, подымаясь изъ-за горизонта, черная туча. И въ л?су, гд? онъ лежалъ за кустами, было такъ темно, что онъ не вид?лъ своей руки, и порой ему чудилось, что и самого его н?тъ, а есть только молчаливая и глухая тьма. И далеко во вс? стороны разстилался мiръ и былъ онъ безконечный и темный, и вс?мъ одинокимъ и скорбнымъ сердцемъ чувствовалъ Павелъ его неизм?римую и чуждую громаду. Онъ лежалъ и ждалъ, когда по тропинк? пройдетъ Катя Реймеръ съ Лилечкой и другими веселыми, беззаботными людьми, которые живутъ въ томъ чуждомъ для него мiр? и чужды для него. Онъ не пошелъ съ ними, такъ какъ любилъ Катю Реймеръ чистой, красивой и печальной любовью, и она не знала объ этой любви и никогда не могла разд?лить ее. И ему хот?лось быть одному и возл? Кати, чтобы глубже почувствовать ея далекую прелесть и всю глубину своего горя и одиночества. И онъ лежалъ въ кустахъ, на земл?, чужой вс?мъ людямъ и постороннiй для жизни, которая со всею своею красотою, п?снями и радостью проходила мимо него, – проходила въ эту iюльскую темную ночь.

"Онъ долго лежалъ, и тьма стала гуще и черн?е, когда далеко впереди послышались голоса, см?хъ, хруст?нiе сучковъ подъ ногами, и ясно стало, что идетъ много молодого и веселаго народа. И все это надвигалось толпою веселыхъ звуковъ и стало совс?мъ близко.

"– Охъ, батюшки! – говорила Катя Реймеръ густымъ и звучнымъ контральто:– да тутъ голову расшибешь. Тиновъ, св?тите!

"Изъ тьмы пропищалъ странный и см?шной голосъ полишинеля:

"– Спички потерялъ, Катерина Эдуардовна!

"Среди см?ха прозвучалъ другой голосъ, молодой и сдержанный басъ:

"– Позвольте, Катерина Эдуардовна, я посв?чу!

"Катя Реймеръ отв?тила, и голосъ ея былъ серьезный и изм?нившiйся:

"– Пожалуйста, Николай Петровичъ!

"Спичка сверкнула и секунду гор?ла яркимъ, б?лымъ св?томъ, выд?ляя изъ мрака только державшую ее руку, какъ будто посл?дняя вис?ла въ воздух?. Потомъ стало еще темн?е, и вс? со см?хомъ и шутками двинулись впередъ.

"– Давайте вашу руку, Катерина Эдуардовна! – прозвучалъ тотъ же молодой и сдержанный басъ.

"Минута тишины, пока Катя Реймеръ давала свою руку, и зат?мъ твердые мужскiе шаги и рядомъ съ ними скромный шелестъ платья. И тотъ же голосъ тихо и н?жно спросилъ:

"– Отчего вы такъ грустны, Катерина Эдуардовна?

"Отв?та Павелъ не слыхалъ. Идущiе повернулись къ нему спиною; голоса сразу стали глуше, вспыхнули еще разъ, какъ умирающее пламя костра, и потухли. И когда казалось, что ничего уже н?тъ, кром? глухого мрака и молчанiя, съ неожиданною яркостью прозвучалъ женскiй см?хъ, и высокiй теноръ зап?лъ широко и открыто:

Разгульна, св?тла и любовна,

Душа веселится моя.

Да здравствуетъ Марья Петровна

И… ручка, и… ножка…

"Ея" пронеслось высоко и радостно, и тяжелая тьма словно придавила идущихъ. Стало мертвенно тихо и пусто, какъ въ пустомъ пространств?, на тысячу верстъ надъ землей. Жизнь прошла мимо со вс?ми ея радостями, п?снями, красотою, – прошла въ эту iюльскую темную ночь.

"Павелъ поднялся изъ-за кустовъ и тихо прошепталъ:

"– Отчего вы такъ грустны, Катерина Эдуардовна? – и тихiя слезы навернулись на его глазахъ.

,– Отчего вы такъ грустны, Катерина Эдуардовна? – повторялъ онъ и безъ ц?ли шелъ впередъ, во тьму кр?пчающей ночи. Разъ онъ совс?мъ близко коснулся дерева и остановился въ недоум?нiи. Потомъ обнялъ шершавый стволъ рукою, прижался къ нему лицомъ, какъ къ другу, и замеръ въ тихомъ отчаянiи, которому не дано слезъ и б?шенаго крика. Потомъ тихо отшатнулся отъ дерева, которое его прiютило, и пошелъ дальше.

"– Отчего вы такъ грустны, Катерина Эдуардовна? – повторялъ онъ, какъ жалобную п?сню, какъ тихую молитву отчаянiя, и вся душа его билась и плакала въ этихъ звукахъ. Грозный сумракъ охватывалъ ее, и, полная великой любви, она молилась о чемъ то св?тломъ, чего не знала сама, и оттого такъ горяча была ея молитва"…

Съ величайшей неохотой прекращаемъ эту выписку, – до того прекрасно это чарующее описанiе юношеской первой любви, первыхъ грезъ и тревогъ переполненнаго сердца, которое, кажется, вотъ-вотъ разорвется и изойдетъ въ невыносимо сладостныхъ мукахъ. И кто не переживалъ ихъ въ свое время, не знаетъ лучшей странички въ скучной и утомительной книг? жизни. Но кто не переживалъ ихъ?!.

И можно ли считать б?днаго Павла патологическимъ субъектомъ за то, что сопоставленiе этого чуднаго момента, какой мы переживаемъ только разъ въ жизни, съ тягостной минутой паденiя, когда впервые онъ почувствовалъ всю силу животнаго, скрытаго въ немъ, и все безсилiе свое сладить съ нимъ одинъ на одинъ, – доводитъ его до другого отчаянiя, мрачнаго, безъисходнаго, когда мысль о смерти является отраднымъ избавленiемъ отъ невыносимой муки. Напротивъ, Павелъ Рыбаковъ въ обоихъ случаяхъ вполн? типичный, нормальный юноша, какихъ по меньшей м?р? 99 на 100. Онъ нисколько не испорченный, въ корень порочный юноша, хотя и палъ физически, хотя рисуетъ отвратительныя циничныя картинки, приводящiя въ ужасъ и недоум?нiе его отца. Его случай вовсе не клиническiй, и разсказъ г. Андреева – не иллюстрацiя къ душевной патологiи Крафтъ-Эбинга. Павелъ Рыбаковъ – нашъ сынъ, какихъ огромное большинство, и его печальная исторiя съ ея трагическимъ концомъ – великол?пная картина нашихъ нравовъ.