В окопах Донбасса. Крестный путь Новороссии

На флагштоках медленно поползли вниз проклятые жёлто-синие тряпки, привезенные на нашу землю ещё «позапрошлыми» «европейскими цивилизаторами» – грабителями и убийцами из Швеции, до того вырезавшими

/

населения Германии – «драбантами» Карла XII. И вместо них, торжественно развеваясь на ветру, пошли вверх российские триколоры. Сердце замерло, пропустило удар, а потом зачастило вскачь. Я всегда этого ждал. Всегда верил, что это случится. Но не надеялся, что даст Всевышний дожить – и теперь не могу поверить своим глазам.

Вопль рации.

– Юрич, выдвигаетесь с отрядом в здание администрации.

– Принял!

Один взгляд на отряд. Мы пойдём в место, откуда будет выход только при победе. Сунь Цзы называл это «местом смерти». Кого беру с собой? Девушки – врачи, мужчины – водители и носильщики. Позор мужчинам-врачам, которые сейчас трусливо прячутся по диванам, в тот момент, когда юные девушки с открытыми глазами идут на смертельный риск! Город полон врачами, их десятки тысяч в Донецке, а в моём медотряде одни женщины. Есть, есть мужчины, которые сотрудничают, но сейчас под рукой ни одного. Я – командир. Мой долг включает две составляющие: сохранить жизни подчинённых и выполнить боевую задачу. Я обязан быть готовым пожертвовать собой в любой момент для сбережения жизни каждой из этих юных девушек. Но я не имею права пожертвовать выполнением задачи подразделения даже ради жизней всех нас. Я могу только минимизировать возможные потери.

Против нас – спецслужбы и армия фашистской Украины. Спецслужбы и армия Штатов, самая могущественная военная сила в мире. Спецслужбы и армии Польши и других европейских лизоблюдов США – одержимых лакейским желанием урвать крохи с барского стола. Готовые пролить реки крови, уничтожить всех нас, как миллионами уничтожали индейцев, негров, вьетнамцев и многих других. Против нас – вся мощь их государств, миллиарды долларов, отработанные технологии измены, шпионажа, пропаганды и порабощения воли. Спутники и Интернет, телевидение и мобильная связь – всё, что формирует современный мир – в их руках, против нас. Точнее, против тех, кто осмелился сказать им «нет». «Нет» тому содомитскому борделю, в который они прекращают мир, в котором у наших детей будет только один выбор: стать проституткой или пидорасом. Войти в захваченное здание – это значит стать одним из тех, кто против них. Обречь себя и всех своих людей на скорую и верную, мучительную смерть. Похуй, мы будем драться!

– Медгруппа, мы идём в здание. Носильщики и водители остаются здесь и ждут указаний. Пошли!..

Медчасть развёрнута на втором этаже – классика жанра. Пониже, чтоб нести раненых недалеко, не первый – чтоб не потоптали при штурме. Прошёл день – уже перевязано множество порезанных при штурме кистей, когда люди голыми руками рвали колючку и выносили стальные решётки.

– Ну, кто ж ходит на такое дело без перчаток, ребята!

– Да кто ж знал! Я шёл мимо, а тут такое! Надо было помочь.

Развёрнут ППД – Пункт полевой дислокации, в поле, на подходах к зданию – тоже классика жанра. Это и пункт помощи пациентам на улице, и «демонстрация флага» народу, ради которого мы здесь, и запасная база на случай, если будет команда на эвакуацию. Задача командира – задолбать подчинённых, чтоб не было времени и лишних гормонов на панику, приходится её добросовестно выполнять: выход по тревоге в составе отряда, развёртывание по группам, обеспечение эвакуации раненых, свёртывание групп, передислокация. «В военное время бег вызывает панику», и специально обученные ребята из стоящих в толпе громко комментируют «Медики тренируются!», чтобы народ не ломанулся в панике при виде влачимого на носилках тела.

Хотел бы я сказать: «Словом, всё строго по учебникам, без самодеятельности и отсебятины!» – но увы! Здравый смысл и необходимость спасти Родину любой ценой – вот единственные наши учителя. На самом деле у нас военных кафедр не было, у кого были – ничему этому не учили. Никакой специализированной литературы, в которой было бы расписано, как это всё надо организовывать, тоже нигде найти не удалось. Скорее всего, она есть где-то под грифом «совершенно секретно» – да только те, кто её читал, годами учил и получает теперь немалые зарплаты за «секретность своих знаний» и «погоны», по неведомым нам причинам сейчас попрятались за диванами на просторах России. Здесь и сейчас, где решается будущее Русского мира, где мы даём бой мировому фашизму, нет ни одного из этих «высокомудрых теоретиков» военной медицины. Некому подсказать, научить, не говоря уже организовать и возглавить. Юные хрупкие девушки встали умирать за свой народ – а полковники и подполковники с немалым опытом войн сидят в Ростове и Москве и смотрят на это шоу по телевизору. Позор вам и от души пожелание – пусть «выслуги» с «пенсиями и квартирами» встанут вам поперёк глотки, а в смертный час – как гири, утащат прямо в ад! Неужели не стыдно???

Наконец отряд возвращён в расположение. Раскрасневшиеся от беготни на свежем воздухе красавицы-девушки и немногие, но крайне решительные мужчины дружно ржут друг над другом и глотают чай. Чистая физиология: целенаправленная двигательная активность в составе группы единомышленников апеллирует к «чувству сопричастности» и вызывает выброс гормонов счастья.

– Командира в штаб!

Здесь все эмоции очень обострены, чувствительность повышена: организм понимает, что речь идёт о его жизни, и собирает каждую нервную клеточку в единый сверхчувствительный радар. Мне очень не нравится угрюмое, с чуть перекошенным правым углом рта лицо Вадима – он здесь сейчас Главный.

– Ожидается общий штурм. Численность противника – усиленный батальон, до шестисот человек, из западенцев, вооружение – тяжёлое пехотное, планируется применение нервно-паралитических газов.

Тягучая, горячая волна прокатывается по спине от затылка до пят. Как ни готовься к тому, что это будет – окончательно не приготовишься никак. У противника – крупнокалиберные пулемёты и огнемёты, газы и броня, у нас – арматура и дубьё.

– Нам аргументы подвезут?

– Стоим с тем, что есть. Ничего больше не будет.

– Наша задача?

– Стоять до конца.

– Задача моего подразделения?

– У тебя отдельный отряд, ты командир – ты и решай. Хочешь – всех выведи, хочешь – всех оставь здесь.

Краски в окружающем мире медленно гаснут – так всегда бывает при тяжёлом стрессе. Наша задача ясна. Мы должны лечь здесь все, до последнего. Массовая жертва нас, безоружного населения должна разбудить тот самый алгоритм «массовых убийств русскоязычного населения», который воспламенит пламя народного восстания, если надо будет – приведёт сюда спасительные войска наших северных братьев.

В принципе, как говорят мудрые зулусы, «все, что есть сейчас, когда-то было и будет ещё когда-то». Ничего не ново в истории. Когда-то Леонид вёл своих триста избранных воинов к узкому Фермопильскому проходу, не рассчитывая победить, – его задача была лечь вместе со своими людьми. И тем пробудить свой народ, сплотить разрозненную, погрязшую в дрязгах, наполовину продавшуюся персам Грецию на общее святое дело – отпор безжалостному и могущественному врагу. Но эти триста были лучшие воины своей страны, отборные бойцы, которых с детства готовили защитить Родину. Мы – простые граждане самых мирных профессий, безо всякой спецподготовки. Медпункт кипит жизнью: сестрички, врачи и фельдшера сортируют медикаменты, оказывают помощь раненым, раздают таблетки тем, у кого прихватило от нервов желудок или сердчишко. Я смотрю на всех них и ощущаю, как медленно, твёрдая тяжёлая рука сжимает моё сердце, дышать становится всё труднее. Баран, почему я сегодня не взял противогазы? Впрочем, от них толку нет. Вслед за невидимой смертью из вентиляционных шахт при зачистке всегда входят в двери и окна бойцы из спецподразделений – в бронескафандрах, со стрелковым на изготовку. Короткие удары выстрелов в упор во всех подряд – в тех, кто уже лежит без признаков жизни, и тех, кто ещё не околел в своих старых противогазах с истекшим сроком хранения. Недостаток вооружения и спецсредств можно нейтрализовать правильной тактикой. Думай, ты командир, думай! Так что же делать?

Ответственность командира – страшное дело. Кто не пробовал, тот не знает. У меня здесь более тридцати человек, из них четыре пятых – женщины. Юные и в летах, те, кто ещё не познал мужчины, и те, кого дома ждут маленькие дети. Они вверили мне свои жизни и сейчас безропотно и не задумываясь выполнят любой приказ. Но приказ, вся его сила и мера – это только я. Мой долг – выполнение боевой задачи. Мой долг – сохранение личного состава. На каких весах взвесить эти две гири, легшие мне сейчас на душу?

– Группер, со мной!

Молодая, но очень толковая комгруппы, позывной Венера, с медкомплектом за плечом размашисто шагает рядом. Выход из обречённого здания, спасение – вот оно.

Взгляд в низкое, плачущее небо, вдох – выдох.

«Георгий-Победоносец, мой Святой Небесный покровитель, вразуми…»

Если бы у нас стояла задача отстоять здание и был бы хоть один шанс это сделать, я бы оставил всё подразделение внутри, до самого конца. Каждый перевязанный раненый – малая крупица в плюс к стойкости общей обороны, крошечное слагаемое общего успеха и возможной Победы, пусть не здесь и сейчас. Но ввиду полного отсутствия вооружения шансов нет никаких и наша задача – сакральная жертва за народ и Родину. А раз так…

– Отряд, слушай мою команду! Всем бойцам-женщинам: взять индивидуальные медицинские наборы. Задача: выдвижение в ППД, развёртывание по машинам эвакогруппы, наблюдение за обстановкой. В случае массового штурма – стандартная работа по тем раненым, которые будут снаружи. В здание не входить! При неудаче нашей обороны – всем переход на нелегальное положение, установление контактов с местными партизанскими отрядами, после прибытия войск Северного Брата – вхождение в их состав для выполнения медицинских обязанностей. Быстрее, бегом, бля!

Побледневшие девочки сразу всё поняли – молча мгновенно пакуются и притихшей стремительной стайкой вылетают следом за мной. Вообще здесь все и всё понимают очень быстро.

Крайние девушки – бойцы отряда, бесшумно растворились во дворах. Гиря сразу упала с души куда-то вниз, дышать стало гораздо легче. Вдох-выдох, поворот – и вот я снова в здании. Если сравнивать решимость человека с чем-то мощным, то не похоже, чтобы я чувствовал себя паровозом, несущимся по рельсам: скорее я ощущаю себя рельсом, прибитым к шпалам и готовым нести на себе любую тяжесть эшелонов. У меня нет варианта даже вперёд или назад, тем более – отступить и уйти: Всевышний милостью Своей просто отключил у меня функцию страха и включил функцию долга. Мне гораздо легче, чем людям вокруг меня. Мне гораздо тяжелее, чем им.

Я не спрашиваю ни о чём оставшуюся в медпункте мужскую часть подразделения. Тем более о том, «кто хочет остаться». Это не кино, где герои изъясняются в пафосных длинных диалогах. Здесь все говорят очень кратко и просто. «Чем ближе к смерти – тем чище люди…» Все, кто остался в медпункте, – мужчины, военнообязанные как медработники. Они ничем не хуже и не лучше тех, кто сейчас готовится принять мученическую смерть на всех этажах здания за наше общее дело. И самое главное – вход в здание на выход открыт. Любой желающий может быстро свинтить, пока не истекли два часа ультиматума. И все понимают, что будет, если не свинтит.

Так что я ничего не говорю никому – я прохожу в медпункт, сажусь в простенок между окнами, и молча смотрю, как толково, без лишних движений, работает наличный состав подразделения: измерение давления, раздача медикаментов, перевязка легко оцарапанных при штурме здания. Инстинкт самосохранения, самый базовый из человеческих, бьётся о стенки души – в закрытом здании, с единственным выходом, умирать не хочется очень сильно. Но гораздо сильнее, чем нежелание умирать, бьётся мысль: правильно ли я понял свой долг командира? Может, нужно было оставить девчат здесь?

Когда-то давно, в Великую Отечественную войну, первые два года нашей армии не хватало опыта проведения больших наступательных операций. Соответственно, каждая попытка организовать их заканчивалась окружением наших ударных сил, провалом операции, жертвами в сотни тысяч убитых, раненых и пленных. И когда наступал решающий момент перелома в войне – наше контрнаступление под Сталинградом, сложилась крайне драматическая обстановка в верхах. Отдельные механизированные корпуса должны были войти в прорыв и двигаться навстречу друг другу, чтобы замкнуть кольцо окружения. Однако ударные пехотные части не смогли до конца прорвать полевую оборону противника. И тогда командирам мехкорпусов поступил приказ Верховного главнокомандующего: идти в атаку и прорвать оборону. Они начали мешкать: оттягивать начало атаки в надежде, что пехота всё-таки пробьёт им дорогу. Раньше, до всего этого, я не понимал их. Теперь, когда я представил всю неизмеримую меру их ответственности: перед страной, перед своими людьми, перед самими собой, мне стало нехорошо. Им предстоял не только прорыв – им нужно было продвинуться на сотни километров по тылам мощнейшей армии мира всех времён и народов, успешно замкнуть окружение и удержать в кольце самую мощную вражескую группировку на фронте. В этих условиях начало выдвижения в не до конца проделанный прорыв грозило провалом наступления и проигрышем войны. Миллионы жизней легли на совесть каждого. Теперь я понимаю тех командиров гораздо лучше, нежели раньше…

Вдох-выдох. Ребята с той стороны, вы где? Мы ждём вас, идите, мы готовы! А вы?..

Они не пошли. Наш командир встретился с их командиром. И сказал спокойно и просто: «Идите. Когда убьёте всех, последние взорвут здание вместе с вами». И у них не хватило духа пойти. Как и много раз позже – под Карловкой и Семёновкой, под Спартаком и Логвиново. Каждый раз, когда нужно было идти в огонь именно «до конца» – на гарантированную, неизбежную, верную смерть, подрывая себя гранатами, закрывая грудью амбразуры, одному против десяти – у них не хватало духа и они не шли так, как надо. Понятное дело – это же не по жилым кварталам «Градами» лупить и не маленьких девочек насиловать…

Глава 7

Донецк. ОГА. В осаде

…На ту самую ночь, когда мы ждали штурма и неизбежной смерти, у меня в кармане лежал билет Аэрофлота – обратно, в безопасную уютную Москву, к привычной вольготной жизни, высокооплачиваемой работе. Друзья знали об этом и были удивлены, когда я никуда не полетел. Мог ли я улететь? Мог ли бросить свой отряд, своих людей, свою оборону и своё место в строю? Этот вопрос мне кажется странным и надуманным. «Что тебе толку в том, что ты обретёшь весь мир, а душу свою потеряешь?»

Группа «Мельница» в прекрасной песне «Дорога сна» поёт:

По дороге сна мимо мира людей
Что нам до Адама и Евы,
Что нам до того, как живёт земля…

Я хотел бы пояснить – мне, к счастью, всегда был чужд такой холодно-отстранённый взгляд на события, в которых мне довелось участвовать, тем более – на людей, ради которых доводилось идти на смерть. Главной движущей силой было сострадание к людям, своим бойцам и гражданскому населению. Многие «военные профессионалы» меня за это осуждали: «Юрич, вы непрофессионально рассуждаете, надо относиться хладнокровнее к происходящему». Бог вам всем судья – сами относитесь спокойно к геноциду собственного народа. Я, хвала Всевышнему, никогда такого «хладнокровия», более точно именуемого равнодушием, не понимал и понимать не собираюсь.

Из моего сострадания к нормальным людям – оставшимся верными Православию, русскому языку, обычаям наших предков и родной земле, проистекала и сейчас черпает силы пылкая ненависть к тем, кто пытает, мучает и убивает Людей – к нелюдям, хохломутантам, продавшимся Европе и Штатам за обещание «кружевных трусиков». Тем, кто продал Веру предков, будущее своих детей, право быть хозяевами своей земли за наркотический «чаёк», свободу скакать на майдане и право убивать русских. За свободу от совести, от ума и чести, за свободу для низменных пороков, греха и предательства. Для меня они – нелюди, кровожадные зомби, колдовством заокеанских некромантов поднятые из Ада, чтобы терзать и убивать нормальных людей. Они силой злого колдовства вырвались из преисподней, где их настоящее место, и долг каждого настоящего мужчины – помочь им поскорее вернуться туда. Сочувствие этим инфернальным сущностям – это безразличие к судьбе всех тех нормальных людей, кого они убивали, убивают и убьют. И в этом плане я тоже – «не профессионал». Я человек.

Начиналась эпопея обороны ОГА – эпопея постепенной очистки Донецка от эсбэушной, правосучьей и прочей нечисти, от морока хохломутанства на святой русской земле. Пока город был наполнен вражескими агентами, и ОГА походил на осаждённую крепость – в городе пропадали без вести наши активисты, вражеских полевых командиров – в том числе тех, кто нагло, прямо на камеру, убивал людей в Одессе, периодически ловили прямо под стенами нашей цитадели. Озверевшие от пролитой крови невинных, потерявшие всякий страх от своей безнаказанности, они приходили на рекогносцировку под самые наши стены, планируя предстоящее нападение, и имели наглость прямо среди толп митингующих в нашу поддержку, а то и гуляющих дончан рассуждать о том, что: «Сожгли колорадов в Одессе – теперь надо и здесь их палить!»