Темная Либерия

Это такое светлое и радостное ощущение. Чувство чего-то хорошего – приближающегося чуда. В твоих мыслях играют добрые песни о Рождестве, а за окном идет мягкий пушистый снег, и ты сидишь с кружкой горячего шоколада или глинтвейна у камина и смотришь на новогоднюю елку, под которой в ближайшее время будут лежать разноцветные красивые коробки с подарками. Тебе тепло, и с каждым глотком чудесного напитка по телу распространяется тепло и блаженство. Вот оно, то чувство, которое, несомненно, наполняет каждого человека при приближении этого волшебного праздника.

Однако зима подходила к концу, и эта новость не радовала детей. Конечно, скудный снег в Англии (если повезет, и он выпадет, что случается крайне редко) нельзя сравнить с сугробами в Финляндии. Но дети все равно ощущали тоску по уходящему времени года и, следовательно, по уходящему чувству праздника.

Весна потихоньку сменяла холодную зиму. Солнце все чаще освещало замерзшие улицы, и медленно, но верно сырые переулки оттаивали, и их наполняли теплые краски солнца. Пока еще не было тепло, как летом, но уже можно было убрать в шкафы большие, грузные пуховики и зимнюю обувь. Одно это, пожалуй, радовало Сеню и Мартина. Больше не надо было кутаться, как капуста, чтобы не заболеть. Была еще одна особенность весны – это день рожденья близнецов. С каждым днем эта дата стремительно приближалась, и дети уже начали отсчитывать дни до своего юбилея.

Время тянулось. Дети учились, родители работали, и все шло спокойно и однообразно. Последняя неделя марта выдалась трудной для всей семьи. Менялась погода, и дети, уже почувствовав приближение весеннего тепла, сбросили с себя теплые куртки и, конечно, подхватили простуду. Всю неделю они ели куриный бульон и сидели с градусниками. Филиппа и Нэнси кружились над ними, как две курочки, бегающие за своими цыплятами. Иногда у детей поднималась ночью температура, и Филиппа, бывало, подолгу не спала, ухаживая за ними.

Однажды, не спав всю ночь, хлопоча над детьми, она была очень усталой и разбитой. Ник уехал на работу, дети тревожно спали после тяжелой ночи. Из-за болезни детей Филиппа работала дома, и в этот день, изморенная, она нечаянно заснула, разгребая завал бумаг и документов. За эти несколько минут, которые она спала, ей приснился весьма тревожный сон, который потом занимал все ее мысли.

Филиппа была в Либерии на празднике в красивом пышном платье. Все сидели за маленькими столами, она ходила вокруг них и узнавала в лицах своих друзей. Они совсем не изменились, как будто в Либерии не прошло ни единой минуты с ее ухода, хотя на самом деле прошло более двадцати лет, ведь в Либерии время шло в два раза быстрее, чем в мире Филиппы. Все были веселыми, пили чай и разговаривали о разных мелочах. Либерия процветала, и Филиппа, лицезрев все это обилие радости, довольно улыбалась.

Внезапно все обратилось в серые краски, небо больше не светилось ярко-голубым светом, листья деревьев почернели, а трава стала сухой и жухлой. И даже воздух стал недоброжелательным. Холодный, неприятный ветер окутывал Филиппу, дрожь пробирала все ее тело, и чувство обуреваемого страха находило с новой силой. Она шла по темному лесу, полянки были пустынны – ни единого звука, ни пения птиц – эта тишина угнетала, и Филиппе становилось все страшнее и страшнее. Она тихо звала хоть кого-нибудь из знакомых, шепотом произнося их имена, но никто не откликался, и казалось, она была одна во всей Либерии.

Филиппа пришла на то место, где впервые увидела Артоса. На деревьях все еще были зазубрины от ножей и стрел. Она встала на середину маленького поля, окруженного деревьями, где когда-то тренировался ее друг, и ностальгировала по былым временам. В душе у нее смешивались чувство грусти и сожаления, она видела плачевное состояние Либерии, но не могла понять, что же случилось. Она боялась, что по какой-то неизвестной причине все ее друзья, мама и папа погибли, но тут же отклоняла эти мысли.

Позади нее хрустнула ветка. Филиппа вздрогнула от страха, но тут же обрадовалась появлению живой души. Она обернулась, позади нее стоял Артос.

Он был в военной форме: доспехи, меч за поясом и лук с колчаном стрел за спиной. Он был все тем же хорошо сложенным подростком, в глазах темнилась ярость, но и одновременно в них присутствовала усталость, которую до этого Филиппа никогда в них не видела. Что-то изменилось в Артосе. Внешне он был все таким же, как и в день их первой встречи, но в душе чувствовалось, что он изменился, и эта перемена не совсем понравилась Филиппе. Он стоял и строго смотрел на нее, не отрывая взгляд.

Сначала она была радостной, но когда она увидела строгое лицо Артоса, веселость потихоньку начала уходить. Она не могла выговорить ни слова, она боялась его реакции. К счастью, он заговорил первый, но это совсем не прибавило в ней уверенности. Его голос был холоден и строг, Филиппу пробивала дрожь.

– Филиппа, где ты была?

– Артос… я… ты же знаешь, нам надо было уйти, – с дрожью в голосе отвечала она.

– Ты не представляешь, какой урон вы нанесли Либерии.

– Но… мы не знали.

– Из-за вашей беспечности вы погубили страну!

– Что тут произошло?

– Война, стихийные бедствия, болезни… у нас не было защитников, чтобы уберечь людей. Половина погибла.

– О Боже! – хрипло вскрикнула она. – Неужели ничего нельзя сделать?!

– Можно, но это не очень хороший исход для тебя.

– Что ты имеешь в виду?

Артос вытащил из-за спины лук и три стрелы, две воткнул в землю, а одну натянул на тетиву и направил в Филиппу.

– То, что ты умрешь.

– Но ты же… ты не сможешь убить меня! – жалобно воскликнула она.

Артос спустил стрелу, и та вонзилась Филиппе в грудь, но к счастью, не попала в сердце. Он схватил еще одну стрелу, и та пришлась Филиппе в живот. Третья ударила в плечо. Она упала на землю, но боли не было, она не чувствовала ее. Филиппа схватила стрелу в груди и попыталась вытащить, и тут ее пронзила нестерпимая боль, она закричала, но крик был глухим и еле слышным. Девушка почти хрипела, жалобно произнося: «Ник». Артос подошел к ее окровавленному телу и презрительно взглянул на нее. Она бросила на него взгляд, умоляющий о помощи, но он с отвращением сказал ей слова, которые ранили ее больнее, чем стрелы.

– Ты и сейчас выбираешь его. Глупая Филиппа, если б ты осталась в Либерии со мной, все было бы хорошо. А теперь страдай за всех нас, за тех, кто умер, кто прошел весь этот ужас, почувствуй нашу боль.

Из ее глаз катились слезы, из ран текла кровь. Артос развернулся и ушел. Она осталась одна. Тело ее холодело, и с каждой минутой жизнь покидала ее, но Филиппа не переставала звать Ника, она была уверена, что он придет и спасет ее.

Повеяло холодом, раненная девушка оперлась на дерево и села. Вокруг нее был туман, но это был не обычный туман и не ветер нишери, это было что-то враждебное, недоброжелательное. Она увидела лицо, знакомое до боли. То была Вирельга. Выражение лица ее было такое же суровое, как и у Артоса.

– Ви! Вирельга! – хрипло сказала Филиппа. – Помоги!

– Ты видишь, что ты сделала?! Филиппа, я мертва! Я умерла по твоей вине!

– Нет, нет, нет! – Филиппа зарыдала, и каждый всхлип сопровождался болью. Внезапно из тумана появились еще много прозрачных лиц, и все бранили и осуждали ее.

– Ты всех нас убила! Это твоя вина!

Среди них она увидела Джереми, Эвелин, Рьетту, Вулпа, Лорелей, Парельо, своих родителей, родителей Вирельги и еще много либеров. У всех у них были злобные лица, они всем видом говорили ей о своей неприязни, и это было для Филиппы последней каплей. Она собрала последние скудные силы и закричала: «Ник!»

Филиппа проснулась от того, что ее кто-то теребил за плечи. Она открыла глаза и увидела тревожное, озабоченное лицо мужа.

– Филиппа, Филиппа! Что случилось? Ты кричала!

Девушка не выдержала и разрыдалась. Ник нежно обнял ее и начал успокаивать. Через всхлипы она пыталась рассказать ему все, что с ней случилось во сне.

– Ник, Ник! Я видела их! Они… они все мертвы! Артос… он убил меня… стрелы… в груди, – она всхлипнула и разразилась новым приступом рыданий.

– Филиппа, все прошло. Это всего лишь сон. Успокойся и объясни по порядку, что там было.

Она вздохнула-выдохнула и попыталась объяснить все Нику.

– Либерия умерла, там все было по-другому, тишина, как на кладбище, и атмосфера такая же, ни единой души, я шла и увидела Артоса, он не изменился… только в душе стал суровее. Он сказал, что все погибли, что на них напали, что были стихийные бедствия и болезни, что все умерли из-за меня… он убил меня, надеясь, что этим все изменит или… хотел отомстить мне. Он выпустил три стрелы: в грудь, в живот и в плечо, – она показала на теле, куда пришлись стрелы, – я лежала в крови и звала тебя, и тут я увидела их… – она закрыла рот рукой, и из глаз покатились слезы, – Вирельга, Джереми, Рьетта, Эвелин, мама, папа – они все были мертвы… из-за меня! – она уткнулась Нику в плечо и зарыдала.

– Тише, тише! Это же сон, Филиппа!

– Нет, Ник, подумай! Он мне неспроста снился! Помнишь, Сене приснился сон? Он говорил, что на Либерию напали, и Артос сказал, что на них напали… все это не просто так… что-то там случилось.

Она взглянула на него жалобными, красными от слез глазами, ища поддержку. Ник вытер слезы с ее щек и нежно обнял.

– Филиппа, даже если твой сон… вещий, мы не в силах помочь им. У нас нет фауксов, и мы не сможем попасть в Либерию, пока они сами не придут за нами. И сама посуди, если никто до сих пор не объявлялся, значит у них все хорошо.

– А вдруг они не могут найти нас? Мы же переехали!

– Филиппа, наша фамилия довольно известная, ее можно увидеть в любой газете, и если они захотят, то найдут.

– Но как, Ник? Они ни разу не были тут! Как?! Они не знают этого мира!

– Вряд ли они направят кого-то, кто ни разу здесь не был, скорее всего, это будет твоя мать, ведь она жила тут.

Филиппа замолчала. Конечно, это логично, Мильдрет знает, где они живут, и, несомненно, направили бы ее. Но что-то все равно тревожило ее, что-то не давало покоя.

– Мама? Почему ты плачешь? – встревожено спросил Мартин.