Три четверти тона

– Ну нет, побиться за твою девичью честь я не успел… В общем, если без подробностей, то я хотел рассказать про кредит, но успел сказать только: «Может, не стоит делать поспешных выводов…»

Чертики визжали от счастья, били хвостами, громко цокали копытцами и отплясывали жигу.

– Дим! Слушай, ну что ты за человек, а? Ну ведь большой уже мальчик! Ты пойми: у меня есть реальные шансы на репутацию!

– Ань, у тебя после новой машины вообще-то уже есть не шансы, а репутация!

– Вот! И не порть мне то, что нажито непосильным трудом! Поэтому я тебя очень прошу: если кто-то будет при тебе обсуждать мою машину, скажи правду! То есть дословно следующий текст: «Мужики, я точно знаю, кто купил эту машину, но поймите, сказать вам никак не могу…»

Про кредит знал шеф и, садясь в мою машину, с удовольствием кивал очередному онемевшему сотруднику: «Вы видите, Виталий Владимирович, какую машину Ане подарили?»

Чертики разучили джаз, привычно отстукивая ритм хвостом и цокая копытцами в длинных паузах. Маховик жизни раскручивался, чертики вприпрыжку бежали по нему, сменив жившую когда-то внутри головы белку в колесе.

Новое знакомство с коллегой-писателем Алексеем Моторовым принесло много старых и новых знакомых имен. На одной из фотографий мое внимание привлекла футболка с надписью «СЕКС – НАША РАБОТА».

– Футболка хороша!

– Да, все завидовали. Это мне подарила компания «Контекс», которая презервативы производит.

– Если подарят еще, дайте знать, пожалуйста. Я бы от такой не отказалась!

– Обещаю, если они возникнут еще, я с них стребую, будете так лекции читать!

Они не возникли, а Алексей Маркович пообещал мне футболку. Чертики в голове прыгали, как суслики, на месте и повизгивая верещали. Через пару недель, сидя в ресторане «Эларджи», я прижимала к груди коробочку с новой футболкой. А доктор Моторов неспешно рассказывал историю покупки:

– Знаете, я впервые был в магазине для взрослых. Размера XS у них не было, осталась одна такая футболка размера L…

Моторов легко уплыл вдаль. Чертики громко пели вдвоем, держась за руки. Один из них голосил: «Кто может сравниться с Матильдой моей!» Другой натянул на себя свободную футболку с надписью «СЕКС – НАША РАБОТА» и черные колготки.

Копытца легко спрятались в лаковые черные шпильки…

Про дровосеков

Иногда мне кажется, что само понятие «тепло» складывается из очень странных вещей.

Я уверена, что почти каждая женщина поймет меня. Потому что любой хозяйке дома знакомо то мучительное ощущение, когда ты выбираешь между неразвешенным бельем и опозданием в гости. А тем, кому оно незнакомо, я могу легко его описать.

Это то самое «твоюжежмать» – оно набирает обороты после одновременных: телефонного звонка пациента, прихода соседа «срочно посоветоваться про маму», сообщения на экране «Ну вы где?» и мужского «Анечка, нам пора, мы очень опаздываем!».

В машинке к тому же стираются детские джинсы, которые нужно повесить именно сейчас. А если их вешать после прихода из гостей, то к утру они точно не высохнут!

Стиралка честно семафорит внизу в прачечной, что отжимать осталось всего две минуты.

Сверху раздается громкое: «Анечка! Мы почти на час опоздали».

Телефон пишет, что анализы пациента готовы и их нужно срочно посмотреть именно сейчас.

Бормоча и выпуская в эфир это самое «твоюжежмать», я останавливаю кнопкой режим «отжим», дурниной ору туда, наверх: «Ну сейчас!» – и дергаю дверцу машинки на себя.

И в этот момент происходит самое страшное и непредвиденное: где-то совсем недалеко, почти на поверхности ручки, что-то хрустит. «Твоюжежмать» укорачивается до слова из пяти букв, и я мрачно иду наверх.

Он спускается вниз и еще не понимает, что предстоит впереди. И мило бросает: «Ничего, зависла случайно, сейчас поставим на полоскание». И поворачивает крутилку, чтобы запустить новый режим. И добродушно улыбается в полной уверенности, что дверца машинки скоро откроется сама.

По пути к соседям моя совесть клыками пристраивается к мозгу, я осторожно заглядываю ему в лицо снизу вверх. То есть с высоты своих 156 сантиметров на недосягаемую баскетбольную планку 202 сантиметра. И тихонечко готовлю его к правде:

– Наверное, я сломала дверцу…

– Почему?

– Я пыталась ускорить режим и, видимо, не вовремя потянула дверцу на себя!

– Сильно потянула?

– Как обычно потянула…

– Хруст был?

– Ну… наверное, был, и теперь придется вызывать мастера.

И в этот момент он говорит ту самую фразу, которая делает чувство вины катастрофическим и вселенским:

– Ты что? Я, инженер-конструктор и выпускник Бауманского университета, не разберусь в поломке стиральной машины? Не смеши меня!

Вечер прошел хорошо. Тучи сгустились уже дома, когда открыть дверцу безнадежно верещавшей стиралки пришлось при помощи чемоданчика инструментов.

Я тихо маячила у него за спиной, посматривая снизу вверх на побагровевшую лысину.

Он сглатывал то ли «твоюжежмать», то ли те же самые мои пять букв, но вслух прорывалось только одно и то же:

– Анечка… ну уйди ты отсюда, пожалуйста! Не маячь!

Через сутки я откликнулась на призывы: «Запусти что-нибудь» и «Посмотри, что ты отломала». Мужская лапа дровосека широко машет на предмет его гордости: на внутренней поверхности дверцы в очень важном месте красовались два новеньких шурупа.

Я загрузила барабан и задумалась о своей фантастической способности менять реальность. В случае со стиралкой реальность изменилась очень сильно: к машинке стало непросто подойти. Стекло стояло выпуклостью наружу, внося свой явный и футуристичный вклад в модификацию пространства прачечной.

Совесть зевала и неспешно рассматривала начищенные до блеска клыки в зеркале:

– Это все ты! Две минуты хотела сэкономить! Теперь пришлось дверцу собрать задом наперед! Иначе, видимо, никак не выходило…

Машина съела гору темного белья и через полчаса громко оповестила весь дом о том, что ей по-прежнему плохо живется у нас. На дисплее морды она обиженно прописала ошибку с каким-то номером и верещала очень странно и непохоже на саму себя.

– Андрюш, она пишет какую-то ошибку!

– Видимо, протекла вода. Я собрал дверцу негерметично…

Я вытерла вытекшую воду под машинкой его же большим махровым полотенцем.

Он сосредоточенно снял дверцу и попытался положить ее наружной стороной на стол. Потом помолчал и задумчиво произнес: