Мой любимый глюк

А я  ведь, похоже, опять оплошал.

Глава 7

Беги, Зоя, беги

–– Девушка, девушка, вам плохо?– девчонки, из магазинчика которых я только что вышла, кинулись ко мне.

Я же дышать не могла, вот совсем. Будто камнем придавило меня.

–– Да вы бледная вся, господи! Может, скорую вызвать?

При этих словах я почувствовала, что вздохнуть могу, и хрипло сказала:

–– Не надо скорую. Я сама медик. Все, сейчас отойду.

После этих своих слов я и правда стала чувствовать себя значительно лучше.

А раз так, то взяла от протянутый пакетик, который уронила, и чуть не бегом отправилась опять туда, откуда не так давно ушла в полной уверенности, что два свободных дня – мои!

Мои, да.

Собственно, никто на них и не покушался. Антонина Ивановна не звонила, не вызывала. Но Танькины слова не шли у меня из головы. Даже не эти, язвительные “после твоего вмешательства”. Да какое там вмешательство!

Именно, никакого вмешательства не получилось.

Но…

Но ведь это мой, мой собственный глюк лежал там. Неужели действительно сердце остановилось? Недаром же Олежек три раза делал электрошок.

Нет. Если звонила, то все.

Ушел. Ушел мой глюк…

Однако что-то, чему я и названия дать не могу, гнало и гнало меня вперед.

Как будто только от меня все зависело.

–– Что все-то, Зоя? Ведь ты ж медик, сама знаешь, сколько бывает случаев, когда реально не удается помочь. Ничего от тебя уже не зависит, – уговаривала я себя. – Иди-ка ты лучше домой, и выбрось того глюка из головы. Вот это лучшее, что ты можешь сделать.

Но никакие уговоры не помогали, и я уже бодрой антилопой гну проскакала мимо поворота к своему дому, и через семь минут ворвалась в больницу.

Кругом стояла тишина. И даже дядя Федя не маячил при входе.

–– Неужели Танька наврала?! – прокралась в мое сознание простая в своей гениальности мысль. – Но зачем?

Нет, я знала за ней склонность к преувеличению и любовь, страстную, к пересудам.

Однако вот так, просто, звонить и говорить такие страшные вещи она не стала бы.

Или стала бы? Может быть, я слишком плохо ее знаю.

Впрочем, сейчас все станет ясно.

И если это действительно так…то…то я не знаю, что с ней сделаю.

Я быстро прошла к кабинету старшей, и аккуратно постучала. Стучу я всегда. И сама прошу, чтобы ко мне стучали. Мало ли. Не люблю, когда дверь с ноги открывают и входят, когда я, может, пью чай или просто смотрю в окно.

Да, я на работе.

Но личное время, пусть даже десять минут, мне лично необходимы, чтобы расслабиться.

Антонина Ивановна ответила:

–– Входите.

Я вошла и тут уже не удержалась, кинулась к ней:

–– Антонинванна, что, что с ним?!

Пожилая женщина грустно покачала головой, и сказала:

–– Так не спасли мы его, выходит, Зоенька. Вроде заснул, как ты ушла. А через полтора часа обход – и вот, лежит, не дышит. Белый весь. Мы уж опять срочно Олежку с дефибриллятором вызвали.

Но…

Она развела руками.

Я почувствовала, как руки мои сжимаются в кулаки.

–– Нет!!! – вдруг закричала не своим голосом, никоим образом не ожидая от себя такого взрыва эмоций.

–– Нет! Он не мог!! Вы не понимаете! Не мог он умереть! – я рыдала и топала ногами, совершенно не понимая, что со мной происходит.

Старшая ойкнула, и скорее к полке в медикаментами.

–– Нет… – уже спокойнее сказала я. – Только не нашатырь. Все, Антонинванна. Я пришла в норму.

Вот только… Мне надо к нему, понимаете?!

Антонина Ивановна вздохнула, и будто к чему-то прислушалась.

А потом сказала:

–– Зоенька… Не могу сказать, что понимаю, но… чувствую, что ты права. Тебе надо. Вот и мама твоя, – тут она запнулась, а я уже и не слушала.

–– Где он? Куда его положили? Неужели в мертвецкой? – с дрожью в голосе сказала я.

–– Да нет еще. Не успели. Там и лежит, – с сочувствием и волнением глядя на меня сказала старшая. – Иди. Иди скорее. Пока санитары не пришли.